Альфред Кох - Ящик водки. Том 4
— Церковь так до сих пор и не признала, что настоящие…
— А ты признал?
— Я — да. Я научный человек, а там была проведена экспертиза.
Там столько подтверждений, что не может быть другого мнения.
— Ты уверен?
— Ну конечно. Во-первых, доказано, что похоронены родственники. Причем это именно мать, отец, две дочери и сын. Во-вторых, возраст совпадает. В-третьих, раны — тоже совпадают. И еще доказано, что все они являются родственниками ныне здравствующих ответвлений Романовых, у которых брали кровь на генетический анализ. Плюс сделали криминалистическую экспертизу по строению черепов, сравнили с портретами — так совпали все ключевые точки, что вообще является доказательством даже в суде! То есть какие еще нужны были церкви аргументы, чтобы признать, что это царь-батюшка?
— И что же церковь? Почему она так?
— А если б признали, то очень много следствий возникло бы. В частности, надо было бы разбираться с обновленцами. Слышал про таких? Когда патриарха Тихона замучили в чекистском застенке, некоторое время церковь была, так сказать, в раздрае — а потом появились так называемые обновленцы, которые выступали за сотрудничество с большевиками. Так вот вся нынешняя церковь — из обновленцев. Если же церковь признала бы, что захоронена именно царская семья, то тогда с новой силой бы началась дискуссия об отношении к большевикам и обновленцам. Такую дискуссию церковь не могла допустить ни в коем случае. По нынешним временам она бы ее не выдержала. Поскольку под сомнение ставится сама ее легитимность.
Однако я считаю, что церковь должна же выразить свое отношение к сотрудничеству с убийцами. Почему РПЦ не причисляет Николая к лику святых, а признает его только мучеником? Потому что, причислив его к лику святых и признав свое сотрудничество с его убийцами, церковь фактически себя ставит вне нравственных рамок, она перестает быть церковью. Ведь церковь не может быть компромиссной, понимаешь? Это же не политическая организация. Она же, в каком-то смысле, не от мира сего. Они должны были пойти на смерть, все эти священники, но отказаться от сотрудничества с убийцами. А они не захотели пойти на смерть.
— Это так красиво — за идею пойти на смерть.
— Они должны были отказаться от сотрудничества с большевиками при любых обстоятельствах! А теперь, стоит только признать останки царскими, возникнет огромное количество внутрицерковных проблем. Им нужно будет зачеркнуть все предыдущие 70 лет Русской православной церкви, признать правоту Русской зарубежной церкви, признать правоту катакомбной церкви, признать то, что патриаршество скорее по праву находится в Нью-Йорке, что именно там настоящий патриарх, что именно он — легитимный наследник Тихона. Или того больше — катакомбники, вот настоящие православные христиане. Огромное количество следствий сразу возникнет…
— Ну, за что ни возьмись в русской истории — везде приблизительно одна схема: чуть копни — и сразу досадные подробности выпирают.
— Почему нашим церковным иерархам трудно признать это — ты, наверно, сам знаешь ответ на этот вопрос. Или не знаешь?
— Потому что тогда им пришлось бы подать в отставку.
— Ну, это еще полбеды.
— А вторая половина этой беды?
— Они этого не делают потому, что им воинское звание не позволяет.
— Ты думаешь, и сейчас у них воинское?
— А куда же они делись? Они ж те же самые остались. Они те, что были во времена Брежнева и Горбачева.
— Не может того быть!
— Что они — в отставку ушли, что ли? Без права ношения формы, что ли? Ха-ха! Я не понял.
— Может, и так.
— Это как нам рассказывают, что у нас Иванов — первый гражданский министр обороны за всю историю Советского Союза и России.
— Да, совсем гражданский.
— Да, да. Генерал армии Иванов.
— Но он же не из армии. Это ж комитет. А комитетчики — они не армейские, они сами по себе.
— Ну воинское-то звание генерал армии.
— Но это же спецзвание, а не армейское.
— Ага. Армии рыцарей плаща и кинжала.
— Но если в плаще, а плащ без погонов — значит, уже не военный.
— Да, да. Тогда не армия, а СД и СА. Штурмовики.
— Я вот еще посмотрел в свою шпаргалку. «Передача Казахстаном 47 процентов спорной с Китаем территории Китаю же».
— Да там споры-то по степи. И это ж не 47 процентов Китая или Казахстана. Это 47 процентов спорной территории. А спорных территорий там было раз, два и обчелся. Тем более что больше половины спорных — 53 процента — они себе забрали.
— И дальше, собственно, уже и никаких событий, а только, блядь, 17 августа. «Правительство Кириенко отказалось платить по обязательствам. Начало финансового кризиса». Но давай, прежде чем ты начнешь говорить об этом умное, давай я тогда скажу простое.
— Давай.
— Это был у нас, кажется, понедельник? Я запомнил по тому, что вышел свежий номер «Новой газеты», а там — открытое письмо Мавроди. На первой полосе.
— В котором он сказал, что все решит, да?
— Нет, он сказал: мне неприятно, что я в розыске, а правительство РФ украло мою схему, и при этом оно не в розыске, а меня ловят. Оно строит пирамиду! И типа там есть какая-то у него формула, и по ней вычисляется прогрессия, и можно предсказать момент, когда все обвалится. И Мавроди как раз объявил, что этот момент уже настал, и вот с минуты на минуту все рухнет. И он, Мавроди, получается хороший. Правительство не в розыске, ну так и от него пусть отстанут. И как раз все началось. Паника кругом… А я поехал в магазин. Купил макарон огромный ящик — такие хорошие, итальянские. И виски взял ящик — оно получалось страшно дешевое, по тому курсу.
— А чего мы так сразу до дефолта добрались? Он в августе случился. Давай пообсуждаем отставку правительства Черномырдина и Сергея Владиленыча преподобного. Чего ж мы вкратце-то сразу.
— Удивительная фигура — Владиленыч. Теперь вот федеральным округом командует… Как так? Все его коллеги, все начальники округов — такие представительные русские генералы. И вдруг среди них один — субтильный штатский еврейский интеллигент… Откуда он такой?
— Он был первый секретарь Нижегородского обкома ВЛКСМ.
Комментарий
Ты, Алик, обмолвился, а я сразу не заметил. Только вот когда читал расшифровку нашей беседы, почувствовал легкий какой-то дискомфорт на этом месте. Минут пять я всматривался в строчки — и только потом сообразил, что обком там был Горьковский. Как же мы далеко от этого ушли! Стеб уже еле просматривается. А сколько б было смеху тогда от такой шутки — Нижегородский обком или там Санкт-Петербургский…
— А ты Владиленыча знал тогда?
— Да-а. Конечно.
— Ты его знал как кого?
— Как первого заместителя министра топлива и энергетики в нашем правительстве.
— Ах, ну да. И еще же этот был, красавец такой, как его — ну, в Лондоне сейчас живет.
— Бревнов.
— Точно. Я его встречал там, на Западе. Похож на Ноздрева. Он и его друг Немцов — два таких Ноздрева. Где и при каких обстоятельствах ты познакомился с Кириенко, героем 98-го года?
— А мы на допросе, что ли, я не понял? У нас стилистика застольной беседы, по-моему, утеряна уже окончательно.
— Ну, это шутливый заход. А так — это формула обычного допроса.
— Я знаю.
— А, ну да, извини. Соль на раны.
— Вот я и говорю: что у нас — допрос? Шутливый заход, и особенно в главе про 98-й год. Меня как раз тогда на допросы вызывали.
— А тебя разве не в 97-м допрашивали?
— Начали — в сентябре 97-го, и так — всю осень 97-го, после весь 98-й и еще весь 99-й. И только где-то к декабрю его по амнистии прикрыли.
— Ну, поверь, у меня это просто такой шутливый заход… Дурацкий в данном случае, в этом контексте…
— То есть даже суда не было. Все искали выход из положения. Они же не могли закрыть за отсутствием состава преступления через два с половиной года после того, как они его возбудили. Когда столько шоу было, когда интервью Скуратов давал налево и направо.
— В таких случаях людям чаще всего засчитывают срок, какой они уже отсидели.
— Ну я ж, слава богу, не сидел.
— Радуйся! А еще, помнишь, такой был шутливый заход: «В жизни каждого человека настает момент, когда он должен определиться, с кем он — с братвой или с ментами».
— Это откуда?
— Не помню.
— Это не про меня. А третьего пути не существует, чтобы и не с братвой, и не с ментами? Вообще, насколько я понимаю, грани между братвой и ментами вообще не существует в нынешнем понимании криминальной субкультуры. Воровское сообщество раньше называлось не братвой. Иначе. В рамках понятий были честные воры, фраера и мусора. И по понятиям менты и воры не могли между собой пересекаться ни в какой форме.
— А сейчас — легко.
— Более того, воры не могли работать. Не могли никоим образом сотрудничать даже с цивильным государством — исполкомом, собесом, они не могли получать пенсии, пособия. Не могли пользоваться благами этого государства. Не могли жениться, детей иметь — потому что это способ, которым на тебя государство может потом надавить. То есть это полное изолирование себя от государства вообще… Это такая культура, которая выросла из казаческой традиции, когда полностью люди уходили, рвали с московским царем и жили своим умом. Они изобрели свой язык, язык офеней. После в воровскую субкультуру был добавлен и очень сильный еврейский элемент.
