Павел Кренев - Девятый
Для Николая было очевидно, что ему практически одному придется внедряться в хитросплетения ее коварных, неожиданных замыслов, быть самостоятельным в этой непостижимой, нестандартной многоходовой игре. В смертельной схватке, в конце которой один из двух участников неминуемо погибнет.
Такие фатальные мысли бродили в голове Николая Гайдамакова, когда он сидел в вертолетном пузе и винтокрылая машина несла его домой, на военный аэродром.
16
Вечером следующего дня к Николаю заехал на работу начальник особого отдела дивизии Виктор Шрамко. Вид у него был усталый, раздраженный.
Он сообщил:
— Имел тяжелый разговор с Самохваловым. Он нервничает и сильно ругается. Корит нас, что вот-вот может состояться покушение на командарма, а мы не чешемся. Ни на шаг, говорит, не продвинулись. У вас у всех скоро, говорит, я…ца поотрывают, а вы мышей, мать-перемать, не ловите! Тебя ругают: мол, ты втянул всех в авантюру с десантом. Это же, Николай, не твоя идея, а с самого верха пришла. Ты-то тут при чем?
— Да я и сам не пойму, — развел руками Гайдамаков.
Он с курсантских времен знал золотой смысл точных стихов Твардовского: «Города сдают солдаты, генералы их берут».
Шрамко посидел на краешке стола, поерзал. Хмуро спросил:
— У тебя есть что-нибудь в загашнике?
Гайдамаков отрицательно качнул головой.
— Что, и полстакана не найдется?
И, видя, что каши тут не сваришь, Шрамко рубанул воздух ладонью.
— Все, поехали ко мне домой. Борща поедим, маленько расслабимся. Надо нам с тобой, товарищ майор, крепко репу почесать. В самом деле, ситуация запутанная...
Шрамко жил в городе, но, считай, в военном городке. Его пятиэтажный кирпичный дом стоял среди других ДОСов — домов офицерского состава — казенного городка, где жили офицеры и прапорщики 59-й гвардейской стрелковой дивизии. Жили как в деревне, где все друг друга знают. Поэтому у особого отдела не было проблем с получением информации по кадровой части: кто с кем поругался, кто с кем спит и кто кому изменяет. Все на виду, как в деревне.
В квартире у главного контрразведчика было уютно. Добрая хозяйка держала дом в образцовой чистоте и порядке. И вся обстановка — и стены, и мебель, и комнаты, и кухня — дышала уютом и теплом семейного гнезда. И пирогами.
— Моей бы Вере Сергеевне да комендантом гарнизона быть! — говаривал Шрамко не без гордости за жену. — Вот бы порядок был, вот бы чистота! Все бы в тапках по асфальту ходили! Справный был бы гарнизон.
Вера Сергеевна накормила их гарным украинским борщом с сальными шкварками, выпили они по две-три рюмки горилки, и Шрамко оттаял, разомлел на стуле, выдохнул разом тяжесть, лежавшую под сердцем, сказал:
— Пойдем, Коля, погуляем, друг ты мой закадычный! Накопились у нас задачки каверзные. Надо бы нам с тобой их обмозговать, а то беды не оберешься. Погоны со всех полетят, а с меня — в первую очередь. Таких волкодавов спустят...
Они вышли на улицу и пошли по аллее. Теплый вечер конца лета, словно добрый сеятель, выбросил на город свежую росу, примял серебристой водяной капелью рассыпанную в воздухе пыль. И она послушно улеглась на землю и не мешала людям дышать.
В конце аллеи они сели на скамейку, над которой висела огромная шапка ветвей акации.
Шрамко вынул из кармана спортивной куртки блокнот, раскрыл его и стал рассуждать, держа ручку над чистым блокнотным листом.
— Что мы имеем? Давай думать вместе.
Он поднял лицо вверх и уставился на мелкие смутные звезды еще не наступившей ночи.
— А имеем мы с тобой, товарищ красный командир, очень и очень мало.
— Давай пропишем то, что уже очевидно, не вызывает сомнений, — предложил Гайдамаков. — Кое-что уже есть.
— Например?
— Например, что румынская разведка готовит покушение на командарма Лебедя. Это, по-моему, ясно.
— Не совсем ясно, конечно, но большие предпосылки к этому действительно есть. Что еще?
— Для выполнения этой задачи подключается очень опытный снайпер, уже убивший кучу мирных граждан и военных.
— И это не совсем очевидно. Но основания так полагать тоже есть серьезные. Дальше?
— А вот дальше я, как ежик в тумане. Дальше надо выяснять место и время операции. Моих мозгов тут не хватает. — Николай уперся локтями в колени и опустил голову.
— А вот тут ты не прибедняйся относительно своих мозгов. Ты со своими мозгами, друг мой сердешный, девятерых снайперов ухлопал. Тут такие мозги нужны были! Они у тебя нашлись же, нашлись! Так что давай думать, Николай, давай думать, не расслабляйся.
— Восьмерых.
— А как же тот, которого под твоим мудрым руководством захватили недавно?
— Это не моя заслуга, а общая.
— Э-э, Коля, с таким подходом ты к раздаче орденов никак не поспеешь. А в этих делах надо быть в первых рядах.
Они помолчали.
В самом деле, при всей опасности ситуации, очень много неясного. Шрамко что-то записывал в свой блокнот, сидел, размышлял вслух:
— Сейчас такое положение дел, что есть большая опасность разметать силы и средства в неверных направлениях и совершить ошибку, принять неправильное решение. Но есть одно обстоятельство, которое, по-моему, поможет нам выбрать верную дорогу.
Он вытащил из кармана легкой своей куртки квадратную объемистую пачку «Казбека», достал папиросу и машинально, глядя перед собой, выколотил об коробку тыльную часть папиросы.
Курил он теперь редко и как бы украдкой, потому что Вера Сергеевна беспощадно стыдила его за бесхарактерность и неспособность бросить «эту отраву». Но случались минуты, когда покурить страшно хотелось и было просто необходимо это сделать. Сейчас как раз наступила такая минута.
— Давай сначала о месте возможного теракта, — он глубоко вдохнул «казбекский» дым. — Мы покумекали тут с Самохваловым и решили так. У этого снайпера, да и вообще у той стороны, нет никакого резона пытаться ликвидировать Лебедя в штабе армии, около штаба или вообще в Тирасполе. Это невыгодно и глупо, потому что убийство генерала должно быть актом возмездия за его разгром в молдавских вооруженных силах. Ну выстрелят в него здесь. Ну и что? Кто стрелял, зачем стрелял? Что этим хотели сказать?
Шрамко сделал глубокую затяжку и как отрезал:
— В него могут стрелять только в Молдавии. Если у румынской разведки это получится, то будут достигнуты две важные для них цели. Во-первых, это в самом деле месть за то, что Лебедь расхреначил их армию. И, во-вторых, они покажут всем, в том числе румынскому и молдавскому населению, что умеют мстить врагам новой Бессарабии. Умеют! Это поднимет боевой дух молдавских солдат и офицеров, возродит национальное самосознание и патриотизм населения. Это важно, согласись.
— Конечно, конечно, согласен, — закивал Гайдамаков.
— Теперь о времени покушения.
Дымя папиросой и сладостно вдыхая в большую свою украинскую грудь табачный дым, Шрамко наслаждался еще и свободой, и безопасностью этой обстановки, когда он может вот так, легко и расслабленно, подымить, не боясь попасть под кинжальный огонь нареканий Веры Сергеевны.
— Этот вопрос, наверное, самый сложный, но, похоже, и самый простой.
«Вот уж каламбур так каламбур! Как это: простой сложный вопрос? Должно быть что-то одно».
Поняв недоумение Николая, Шрамко заулыбался. Ему льстило то, что живет она в нем — вот эта его непредсказуемость.
А как же, грамотный опер и должен быть непредсказуемым.
— Ничего тут загадочного нет. Просто шестнадцатого числа у президента Молдовы состоится крупное совещание, на котором будут присутствовать представители силовых структур Румынии, Молдовы и России. Речь пойдет о взаимодействии в условиях мирного соглашения. Лебедь туда приглашен, его присутствие обязательно. Представляешь ситуацию, если Лебедь не явится на это совещание по причине своей гибели? Тут не только совещание сорвется. Сорвется весь процесс урегулирования конфликта, сорвутся все мирные договоренности. Опять будет война. Россия не простит гибель своего генерала. И Румыния добьется своих целей: Молдова, конечно, запросит у нее помощи и войдет в ее состав.
— Вот дела так дела, — задумчиво произнес Николай. — Получается, что на Лебедя будут покушаться исключительно на его пути в Кишинев.
— Да, так именно и получается.
Гайдамаков скрестил на груди руки, покачал молча головой, поразмышлял:
— Выходит, Виктор Федорович, время возможного покушения у нас имеется практически точное. А вот что касается места — тут сложнее. Путь от Тирасполя до Кишинева очень длинный. Где засидка будет? Как определить?
Шрамко вдруг повеселел:
— Эх, Николаша, нам ли жить в печали? Не из таких положений выползали. У нас еще пять дней впереди!
17
