Лола Лафон - Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась
Девушки из разных команд вежливо обмениваются приветствиями и начинают разминаться. Гимнастки не выполняют сложных элементов, чтобы избежать травмы в последнюю минуту. Кроме этих! Эти бандитки, согласно разработанному Белой плану нападения, перебегают от снаряда к снаряду и – везде! – бесстрашно выполняют программу полностью, как будто соревнования уже начались.
Диктор объявляет, что разминка окончена, и спортсменки возвращаются на отведенную участникам соревнований трибуну – в нейтральное пространство, где соперницы оказываются рядом, но, повинуясь неписаному закону, никогда между собой не разговаривают. Только румынским малявкам опять закон не писан: они развлекаются, захватив это пространство отдыха и ожидания целиком, весело хамя остальным и попирая все олимпийские правила. Дорина, этот наэлектризованный комок нервов, эта молния во влажной атмосфере, взлетает в двойном сальто и приземляется почти что на ноги ошеломленной Людмиле, после чего, напевая и даже не взглянув на советскую гимнастку, беспечно поправляет резинки на хвостиках. А Надя крутит в сторону Ольги одно за другим два сальто назад и задевает ногой руку перепуганной советской спортсменки. Русские, собравшись вокруг недоумевающих тренеров, жмутся друг к дружке. Да как Бела им такое позволяет, разве можно так рисковать, они же могут все себе переломать, споткнувшись о брошенные на пол сумки и куртки! Тренеры уже собираются на него пожаловаться, но тут Бела свистит и хлопает в ладоши – и румынские девочки послушно бегут к нему.
Телевизионщики из США мигом разворачивают камеры – так, чтобы показать очень крупным планом лица русских, Людмилы, Ольги и Нелли, явно пришибленных «посланием» воинственных румынок, этим взрывом элементов, названия которых никому в зале неизвестны.
* * *Сейчас рассказывают, что Надино монреальское выступление проходило в полной тишине. На самом деле в это время звучала музыка вольных упражнений одной советской спортсменки, а другую, бегущую к коню, подбадривали зрители. Еще рассказывают, что Бела нагрубил сидевшей рядом с ним женщине, велел ей заткнуться, когда Надя плясала на бревне, а та вслух молила Бога, чтобы все это скорее закончилось. Он видел все: каждую деталь, каждый прыжок, каждый поворот – как бег с препятствиями, которые девочка преодолевала одно за другим, он глаз не сводил с ее перевязанной щиколотки (на прошлой неделе растянула связки, только бы она выдержала, только бы выдержала!). А Дорина запомнила миг, когда у нее появилась уверенность: теперь Надя уже не может упасть, она как будто разучилась это делать. Во время прямой трансляции комментатор пробормотал начало молитвы – обратился к Наде, как к Пресвятой Деве…
Впоследствии Надя множество раз пыталась ответить, что же тогда происходило с ней, но случившееся так навсегда и осталось для нее неразрешимой загадкой.
Я спрашиваю: «Сознаете ли вы, какое воздействие на всех оказали в 1976-м?» – и Надя, сомнамбулически возвращаясь в свое супердетство, отвечает: «Нет, не осознаю, я до сих пор над этим думаю… А что я сделала?»
Вы расчистили будущее и ничего не оставили от узкой тропинки, приготовленной для девочек, – вот что мне хотелось сказать Наде К. Благодаря вам девочки летом 1976 года мечтали устремиться в пустоту – с ничем не защищенной кожей, с тугими мышцами.
ВОТ ЭТО ПРИКЛЮЧЕНИЕ!После Олимпиады Надя вкушает западные почести. Рядом с ней Дорина, вместе они – чудесно подобранная пара, королева и фрейлина, девочка попроще. В павильон для телесъемки их сопровождает затянутая в синий костюм переводчица, она же инструктор от румынской Федерации гимнастики, она же надзирательница, которой поручено следить за тем, что где будет говориться.
Когда – в прямом эфире – телеведущая поинтересовалась, хочется ли девочкам после месяца, проведенного в Монреале, вернуться домой, в Румынию, «инструктор-переводчица» заметно напряглась. А когда гимнастки ответили, что рады покинуть Запад, с не менее заметным облегчением выдохнула. Но вот уже интервью – неспешная реклама счастливого коммунистического детства – близится к финалу.
«Ну а что ты будешь делать, когда все это закончится?» – спрашивает, расплывшись в улыбке, ведущая. Девочка, которая сидит развалившись и слегка раздвинув ноги в большом кожаном кресле и развлекается тем, что крутится в нем вправо-влево, отвечает так, будто и слышать ни о чем подобном не желает: «Я об этом не думаю!» – «Да, конечно, душечка, но… но скажи, когда все это закончится, ты выйдешь замуж?» А Надя, едва успевает прозвучать слово «замуж», прыскает, принимается ерзать в крутящемся кресле, забираясь в него поглубже, поправляет резинку на левом хвостике, ее желтая синтетическая водолазка собирается складками над впалым животом.
И вот – напоследок – вопрос очень трудный, но неизбежный. Ведущая понижает голос и наклоняется к «переводчице», затянутой в синий костюм. Та с понимающим видом кивает: да, в самом деле, этого вопроса избежать невозможно.
– Как бы это сказать получше… Видишь ли, дорогая моя, вот Ольга сейчас… выросла. Что ты станешь делать, когда начнешь проигрывать?
Девочка долго смотрит в упор на обеих женщин, потом, бегло и дерзко улыбнувшись, одним прыжком выбирается из пропасти: «А я не собираюсь проигрывать! Это только начало». И тогда они, растрогавшись, оставляют малышку в покое. Ее просят только в завершение передачи спеть что-нибудь по-румынски – может быть, какую-нибудь народную песню? Девочка морщит носик, поворачивается к своей фрейлине, они сближают головы, шушукаются, потом Надя выпрямляется в кресле и, глядя прямо в камеру, подставив под свет прожекторов бледные ненакрашенные щеки, сворачивает на тропинку, где нет никаких красных бантов, затягивает, словно декларацию независимости, французскую детскую песенку: «Je suis un ре-tit gar-çon de bon-ne fi-gu-re je suis un pe-tit gar-çon la bel-le a-ven-tu-re ô gué la bel-le a-ven-tu-re…»[21]
* * *Тем летом 1976 года вокруг Нади продолжают собираться цифры: меньше чем за три месяца в канадскую Федерацию гимнастики поступило пять тысяч звонков, а в Соединенных Штатах на шестьдесят процентов увеличилось количество обращений в «скорую помощь»: девочки, которым захотелось «поиграть в Надю», ломают запястья и щиколотки.
Похоже, они теперь ничего не боятся, настоящие сорванцы, беспокоятся родители маленьких западных девочек, – те только и знают, что виснут на самых верхних ветках, а ужинать садятся в купальниках, потные и растрепанные. Ничего, это временное. Это у них, конечно, пройдет.
МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ26–27 июля 1976 года
На первой странице американской ежедневной газеты фотография с подписью: «BYE-BYE, NADIA!» На фотографии она обнимает свесившую темноволосую головку куклу, стоя лицом к микрофону, который протягивает мужская рука – самого человека в кадре нет…
В аэропорту Монреаля сотни людей, узнавших новую чемпионку, хотят потрогать ее хвостики. Надю прижимают к стойке регистрации «Эйр Канада», но девочку удается вызволить и отвести в безопасное место, в офис. Стюардесса наклоняется к ней, треплет по щечке – лапуля! – протягивает стакан воды, а пилот тем временем общается с журналистами. Да, он помнит, год или два назад – он тогда работал на рейсе Бухарест – Лондон – Надя летела в Англию со своей командой, ее пустили в кабину, и она задала ему кучу вопросов про полет. А потом он однажды случайно увидел ее по телевизору, и судьи поставили ей десять баллов! «Как же я гордился ею… моя малышка…»
В аэропорту Бухареста знаменитую соотечественницу встречают семь тысяч человек, они выбегают на летное поле, и самолет приходится остановить далеко от положенного места. Когда приезжают главы иностранных государств, людей сгоняют на улицы, заставляют выстроиться вдоль тротуара, размахивать флагами и улыбаться. Сейчас – ничего подобного. Сейчас мужчины, вооружившись фотоаппаратами и стараясь забраться повыше, заранее облепили на столичных улицах все фонари, а здесь, в зоне прилета, партийные работники в военной форме едва сдерживают толпу. Кажется, сюда собрался весь город, и все машут руками, бросают цветы, держат разноцветные таблички с приветствиями…
Надя в светло-голубом костюме с юбкой до колен (светло-голубой – официальный цвет команды) ступает на трап, в руке у нее несколько подаренных стюардессой красных гвоздик. Внезапно она замирает на месте и бросается обратно в салон, она цепляется за рукав Белы: я не могу, учитель, не могу, я хочу остаться тут! Тренер сердится – он обещал Центральному комитету фотографии, генерал Младеску специально приехал ради этой девчонки, а она ведет себя так, будто посреди ночи обнаружила под кроватью чудовище. Дверь осталась открытой, снаружи доносится радостное и нетерпеливое «НА-ДЯ! НА-ДЯ!», Дорина молча поправляет растрепавшийся хвостик подруги и мягко подталкивает ту к выходу. Бела пытается пробиться сквозь толпу, но она слишком плотная. Откуда-то высовывается микрофон и дергается прямо перед Надиными губами. «Я привезла три золотые медали и посвящаю их Партии, Родине и румынскому народу», – говорит она, но слышно ее плохо, потому что детский хор тем временем орет что есть мочи: «БРАВО, НА-А-А-АДЯ!» Один из журналистов грубо хватает Надю за руку и требует повторить сказанное, Бела его отталкивает, Надя трет руку, Бела гладит ее мокрый лоб, сжимает маленькую потную ладошку, шепчет на ухо: «Еще раз, солнышко. Ну, давай».
