Невил Шют - Крысолов
Хоуард беспомощно посмотрел им вслед. Он хотел извиниться, но не нашел слов.
Вскоре он уговорил детей сесть. И, опасаясь новой простуды, сказал:
— Теперь вам лучше одеться. Роза, ты тоже надень пальто.
Он стал одевать Шейлу. Роза растерянно огляделась:
— Мсье, а где мое пальто? И шляпа где?
Он поднял глаза.
— Что? А ты взяла их, когда садилась в поезд?
Но она ничего не взяла. Она забыла про них, когда бежала с младшими детьми к вагону, а Хоуард спешил за ними с багажом. Ее пальто и шляпа остались на вокзальной скамейке.
Лицо девочки скривилось, и она заплакала. Старик сперва посмотрел на нее с досадой: он-то надеялся, что она будет ему помощницей. Потом терпение, которому выучили его семьдесят лет разочарований, пришло на помощь; он сел, притянул Розу к себе, вытер ей глаза.
— Не горюй, — сказал он ласково. — В Париже мы купим другое пальто и другую шляпу. Ты их сама выберешь.
— Они так дорого стоили, — всхлипнула Роза.
Хоуард опять вытер ей глаза.
— Ничего, — сказал он. — Слезами не поможешь. Я пошлю твоей тете телеграмму и объясню, что ты не виновата.
Скоро девочка перестала плакать. Хоуард развернул один из пакетов с едой, дал детям по апельсину, и все огорчения были забыты.
Поезд шел медленно, останавливался на каждой станции, а иногда и между станциями. От Дижона до Тоннера семьдесят миль; они отошли от этой станции около половины двенадцатого, через три часа после отъезда из Дижона. Пока что дети чувствовали себя в дороге совсем неплохо; последний час они с криком бегали взад и вперед по коридору, а старик дремал, неловко привалясь к стене в углу купе.
Он проснулся после Тоннера, собрал своих подопечных в купе и дал им на второй завтрак хлеб с маслом, молоко и апельсины. Они ели медленно, часто отвлекались и смотрели в окно. В такие минуты положенные куда попало бутерброды исчезали, проваливались между подушками сидений. Наконец все наелись. Хоуард дал им по чашке молока и уложил Шейлу отдохнуть, укрыв ее одеялом, купленным в Дижоне. Ронни и Розе он велел сидеть тихо и смотреть книжку про слона Бабара; после этого удалось отдохнуть и ему.
От Тоннера до Жуаньи тридцать миль. Поезд шел еще медленней прежнего, подолгу останавливался без видимой причины. Один раз во время такой остановки мимо окна на большой высоте прошло множество самолетов — и вдруг загремели пушечные выстрелы и под самолетами, гораздо ниже их, в безоблачном небе появились белые клубки дыма. Старик был потрясен. Казалось бы, это невероятно, и однако, должно быть, самолеты — немецкие. Стараясь не отвлекать детей от книги, он напряженно всматривался, в надежде увидеть истребители, но их не было. Немецкие самолеты неторопливо повернули и ушли обратно, на восток, не обращая внимания на выстрелы с земли.
Старик опустился на свое место, Полный сомнений и страхов.
Он вздремнул ненадолго и проснулся в начале второго, когда подъехали к Жуаньи. Поезд без конца стоял на станции, под жарким солнцем. Потом по коридору подошел какой-то человек.
— Descendez, monsieur,[24] — сказал он. — Поезд дальше не пойдет.
Ошеломленный Хоуард уставился на него.
— Но ведь это парижский поезд?
— Придется сделать пересадку. Выходите.
— А когда будет следующий поезд на Париж?
— Не знаю, мсье. Это дело военных.
Старик помог детям надеть пальто, собрал вещи — и очутился на платформе, нагруженный багажом; трое детей плелись за ним. Он пошел прямо в контору начальника станции. Там он застал офицера, capitaine des transports.[25] Старик задал несколько прямых вопросов и получил столь же прямые ответы.
— Поездов на Париж больше не будет, мсье. Ни одного. Не могу объяснить вам причины, но на север от Жуаньи поезда больше не идут.
Его решительный тон не допускал возражений.
— Мне нужно добраться с этими детьми в Сен-Мало и оттуда в Англию, — сказал Хоуард. — Как вы посоветуете ехать?
Молодой офицер удивленно посмотрел на него.
— Через Сен-Мало? Это теперь не самый легкий путь, мсье. — Он минуту подумал. — Будут поезда из Шартра… и через час, в половине третьего, идет автобус на Монтаржи… Вам надо ехать через Монтаржи, мсье. Автобусом до Монтаржи, потом на Питивье, из Питивье до Анжервиля, и от Анжервиля до Шартра. Из Шартра вы сможете доехать поездом до Сен-Мало.
Он повернулся к сердитой француженке, которая ждала позади Хоуарда, и старика оттеснили в сторону. Он опять вышел на платформу, стараясь запомнить только что услышанные названия станций. Потом вспомнил о своем карманном «бедекере», достал его и посмотрел по карте, как же ему советуют добираться до Шартра. Получилась линия, огибающая Париж полукругом, на шестьдесят миль западнее. Можно попасть в Шартр и таким способом, были бы автобусы, но бог весть, сколько времени это отнимет.
Хоуарду не впервой было ездить во Франции дальними автобусами. Он отыскал стоянку, нашел во дворе машину и забрался в нее вместе с детьми. Приди он на десять минут позже, не нашлось бы уже ни одного свободного места.
Его одолевала тревога, мешала болтовня детей, но все же он пытался обдумать план действий. Кажется, единственный выход — ехать до Монтаржи, но разумно ли это? Может быть, попробовать вернуться в Дижон? Если верить «бедекеру», совет ехать до Шартра через Монтаржи очень правильный — это примерно сто миль по хорошему шоссе. Автобус провезет их сразу миль на тридцать пять — сорок, а там останется всего лишь около шестидесяти миль до Шартра и поезд до Сен-Мало; лишь бы нашелся автобус на те шестьдесят миль, тогда будет совсем хорошо. Если все пойдет гладко, сегодня же вечером он доберется до Шартра и завтра утром будет в Сен-Мало; а там пароход через Канал — и они дома, в Англии.
Похоже, все правильно, и все-таки — разумно ли? Пожалуй, еще можно возвратиться в Дижон, хотя и в этом он уже не вполне уверен. Но если вернуться туда, что дальше? Немцы продвигаются в глубь Франции с севера, итальянцы наступают с юга, Дижон между двух огней. Нельзя невесть на сколько времени застревать в Дижоне. Нет, конечно, лучше набраться храбрости и ехать этим автобусом на северо-запад, по направлению к Ла-Маншу и к дому.
Теперь автобус заполняли красные, потные французские крестьяне. Все взбудораженные, сбитые с толку, все нагружены огромными узлами, все стремились на запад. Хоуард взял Шейлу на руки, чтобы освободить больше места, и поставил Ронни между колен. Розу притиснули к нему, и рядом уселась рослая крестьянка, настоящая великанша, с младенцем на руках. Хоуард прислушивался к пассажирам — говорили, что немцы еще наступают, но Париж будет защищаться до последней возможности. Никто не знал, далеко ли продвинулись немцы, как близко от Жуаньи они могут быть. У кого есть родня на западе, самое разумное — податься на время в ту сторону.
— Правительство оставило Париж, — сказал кто-то. — Оно теперь в Туре.
Еще кто-то возразил, что это только слух, и начался бессвязный спор. Правительство, как видно, никого всерьез не интересовало, судьба Парижа и других городов мало трогала этих крестьян и полукрестьян.
В автобусе нечем стало дышать. Двое маленьких англичан еще не так плохо переносили жару и духоту, но Роза явно мучилась. Старик увидел, что она побледнела как полотно, и наклонился к ней.
— Ты устала? — мягко спросил он.
Девочка молча покачала головой. Он повернулся и попробовал открыть окно; не вдруг ему удалось сдвинуть раму и впустить струю теплого, но все-таки свежего воздуха.
Наконец шофер взобрался на свое сиденье, и перегруженная машина тяжело выехала с площади.
На ходу в автобусе стало не так душно.
Раза два он останавливался, и на крышу забирались новые пассажиры, но вот наконец город остался позади. Поехали по длинным, прямым французским дорогам, пыльным и разбитым. Пыль тучей окружала тяжелую машину, врывалась в открытое окно, садилась на лица и одежду. Ронни стоял у колен старика и жадно, не отрываясь глядел в окно; Хоуард с трудом повернул Шейлу у себя на коленях так, чтобы и она тоже могла смотреть в окно.
Роза вдруг жалобно вскрикнула. Хоуард оглянулся — бледное лицо девочки приняло зеленоватый оттенок; прежде чем он успел хоть как-то помочь, ее стошнило прямо на пол.
Старика передернуло от брезгливости. Но через минуту вернулось терпение: в таких случаях детям не под силу сдержаться. Роза кашляла и плакала; он достал носовой платок, вытер девочке лицо и попытался ее утешить.
— Pauvre petite chou,[26] — смущенно сказал он, — теперь тебе станет лучше. Это жара виновата.
С усилием он подвинул Шейлу и усадил Розу к себе на колени, — теперь и она может смотреть в окно, и ей будет легче дышать. Она все еще горько плакала; Хоуард опять вытер ей глаза и заговорил с ней ласково, как только мог. Великанша соседка безмятежно улыбнулась, ничуть не взволнованная случившимся.
