Эдуард Лимонов - Контрольный выстрел
Post Scriptum: Сегодня на прогулке услышал по "Радио на семи холмах": американцы утверждают, будто бы им стало известно о планах международных террористов распространять вирусы заразных болезней: оспы, чумы и других, с помощью бумажных денег.
GADGETS
Вместе с цивилизацией я проделал некий вполне ощутимый путь. Вехи этого пути — различные бытовые изобретения и приспособления. Я помню примуса! Мальчишкой я путешествовал на крышах вагонов, влекомых паровозом! Когда я учился в школе, часы дарили детям отцы на окончание школы или на совершеннолетие. Ну, у учеников побогаче часы появились раньше, но богатых в 8-ой средней на Салтыковке было раз два и обчёлся. Учился-то я в пятидесятые годы, тогда ещё часы считались признаком преуспевания и достатка. Салтыковский посёлок вообще недалеко ушёл от крестьянства. Мне свои часы отдал отец. И по этому случаю ознакомил меня с анекдотом о деревенском моднике, сделавшем себе наконец, часы и ботинки. Надел он часы и ботинки, вышел в воскресный день на деревенскую улицу, а там никого, хоть шаром покати. Стоял-стоял, ждал, некому похвастаться, сельская улица пустынна. Собака только подошла. Вот её внимание он и обратил на свои ботинки и часы. "Как дам новым ботинком, через пять минут и сдохнешь!" Несмешно? Людям пятидесятых было смешно.
Я родился так давно, что в новых домах строители ещё воздвигали печи! Когда в 1951 году (я был восьмилетним мальчишкой) мы вселились в комнату в коммуналке в пахнущем краской новом доме на Салтыковке (как Брикстон у Лондона, так Салтыковка у Харькова — рабочий район был, окраина) посередине кухни там возвышалась мощная шестикомфорочная печь с огромной духовкой. И под домом мы обнаружили новенький подвал для хранения угля. Газ появился лет через шесть-восемь, если не ошибаюсь. С печью, надо сказать было хорошо. В ней дружно пекли на праздник пироги, обмазывая их яичным желтком. Вокруг печи собирались как вокруг мамки в зимние вечера все соседи. Когда нам снесли печь и провели газ, в кухне стало просторнее, чище, но сиротливо как-то. И соседи стали больше ругаться между собой. Печь нас сплачивала.
Первый наш телевизор отец сделал сам, из деталей купленных на барахолке. В Харькове тогда заработал первый, как тогда говорили «любительский» телецентр. Это был, если не ошибаюсь, 1953 год. Именно к открытию «любительского» отец и спаял из частей телевизор. Помню, там была одна часть, называемая "отклоняющаяся система". У нашего телевизора отныне сидело по меньшей мере два ряда гостей. Первые передачи потрясли зрителей. «Любительский» работал любительски, изображение было ужасное, но зрители были неизбалованные и благодарные. Они неистово всматривались в призраков на экране. Обычно зрительскую массу составляли: две тёти Маруси и их дети Валерка и Витька — соседи — из квартиры точно под нами — на первом этаже. Их мужья молодые мужики дядя Саша и дядя Ваня присоединялись к ним, когда позволяла смена, на их заводах народ вкалывал в три смены. Дядя Саша был электрик, дядя Ваня не помню кто. Валерка и Витька были совсем сопливые. Иногда приходил горбатенький Толик Переворочаев, он садился в первый ряд. Переворочаевы жили аккурат под нашей комнатой. Кроме Толика в семье печника и уборщицы были ещё дочь юбка чуть старше меня и младшая Надька, но к нам они не ходили. Телевизор был моден. Из-за телевизора мы быстро стали модными, — наша семья. К нам ломились и напрашивались. Пришлось купить линзу — пластиковое выпуклое на зрителя сооружение куда заливалась дистиллированная вода. На штативах (а может быть кронштейнах?)линза выдвигалась и отодвигалась, регулируя фокусировку и величину изображения. Зрители теперь садились дальше от изображения и народу вмещалось больше. Меня наша популярность радовала всё меньше. Отец разделял мои взгляды. Приезжая после военной службы домой на двух трамваях, через весь город, он хотел отдохнуть, но находил дома кинотеатр, набитый зрителями. Я уговаривал его испортить телевизор. Мать не позволяла. Она у нас работала нашей совестью и держала всегда сторону народа. Слава Богу телевизоры стали выпускать советские заводы, ящики появились в продаже и народ стал покупать себе телевизоры. Некоторые закупили с большими экранами и наши зрители переметнулись к ним. Чему мы с отцом были счастливы. В конце концов у нас оказался самый допотопный, музейный телевизор, и те люди, которые смаковали фильмы у нашей линзы стали снисходительно пенять нам "Почему вы не купите себе нормальный телевизор?!"
Родители заняли денег у Антонины Васильевны Шепельской — жены профессора из другого подъезда и купили мне велосипед. Это было прочное, не очень быстрое сооружение из крепких тяжёлых труб. На этом велосипеде однажды летом мне проводом чуть не отрезало голову. Я мчался с горы, торопился на пляж, и заметил сорвавшийся электропровод только в последний момент. Мне лишь рассекло подбородок и чуть покорёжило во время падения. Велосипеду, — хоть бы хны.
Потом мой отец взял и купил красный мотоцикл «Ява». Себе. Чёрт знает зачем. Я думаю, отец мой в некоторой степени предвосхитил меня и некоторые черты характера, которые развились у меня позднее, и привели меня в государственные преступники, имелись уже и у него. Потому он и купил себе мотоцикл «Ява» году в 1958, когда ему уже было сорок лет. Я съездил с ним, помню, куда-то, сидя на заднем сидении, к реке что ли мы ездили. Отец был в полевой форме советского офицера, с портупеей и с пистолетом. Мы походили у реки и вернулись обратно. В тот год я уже начал серьёзно пить водку и гулять, а отец мой не пил, но за «Яву» я его зауважал. Но отнять у него мотоцикл я не хотел, почему-то даже и в мыслях не возникало. Очевидно по причине моей близорукости… Не знаю, почему. Но с «Явой» мы стали опять на некоторое время модными. Так как мотоциклы эти только что появились в продаже. Отцу, впрочем мотоцикл быстро надоел. К тому же и времени ездить у него было мало. Первое время он ездил на нём в свою воинскую часть на Холодной горе, потом поставил в подвал, а позже продал.
Прогресс не должен был останавливаться. Как напоминание об этом отец делал себе тщательный маникюр с помощью швейцарского ножика состоящего из четырнадцати предметов! Время от времени отец мой изготавливал всяческие чудо-приборы. Когда у нас появился препоганейший сосед-учитель (его мы называли «Баба» а его жену "Выдра") а вместе с ними и беда, — супруги постоянно включали музыку так громко, и за полночь, что нам стало тяжело жить, отец изготовил глушитель. Отец просидел недели две вечерами: гнул алюминий, сверлил, паял, прикреплял лампы и однажды продемонстрировал нам с матерью результат: Дождавшись, пока соседи введут свою музыку, он щёлкнул каким-то переключателем и стал выворачивать ручку громкости. У соседей музыка сменилась вытьём сирены. После двух дней попыток восстановить свои сатанинские музыкальные вечера соседи постучались к нам: "Вениамин Иванович, это не Вы руку приложили?" Отца дома не было, а мы с матерью сделали невинные глаза. "Да Вы что! Это должно быть радио-инспекция Вас глушит. Вы, что не знаете, что учреждена особая радио-инспекция для тех, кто громко включает музыку? Штрафовать будут".
Потом мы купили холодильник. И поставили его в комнате у двери. Мать не могла нарадоваться. Отец был доволен, что довольна мать, она долго выпрашивала у него белую эту штуковину. А мне было всё равно, я жил своей тяжёлой жизнью трудного подростка, как раз тогда арестовали моих друзей, сразу трёх, так что появление этого как бы революционного по своему значению предмета, скорее прошло для меня незамеченным. Холодильник же назвал символом революционности Маршалл Маклюэн, правда в сослагательном наклонении. Холодильник мог бы вызвать революционные изменения в жизни народа какой-нибудь Индонезии, если наладить туда поставку дешёвых холодильников, так сказал Маклюэн. В России, где восемь месяцев в году природа холоднее внутренностей морозильника, холодильники, как и телевизоры, стали служить показателями социального статуса владельца. Холодильник стал символом достатка.
У Кольки Ковалёва магнитофон с бабинами уже был, когда мы познакомились, а это был не то 56, не то 57 год. Колька был ранний. Никакого достатка у него не было. У него были связи, потому этот самый «маг» прибалтийского производства. В клетке барака, где Колька жил с матерью-почтальоншей постоянно воняло ацетоном — Колька клеил рвущуюся магнитную свою музыку. Иметь «маг» было престижно у молодёжи. Редко у кого был «маг». Но Колька вертелся возле центровых пацанов из первой в СССР антисоциальной организации "Голубая Лошадь", они впрочем называли друг друга «чуваками» а своих подруг «чувихами», потому у Кольки было австрийское альпийское пальто с капюшоном и «маг». Колька был самое воплощение прогресса. Я о нём много написал в книге "Подросток Савенко", в "Книге Мёртвых", а трагический конец его описан в романе "Иностранец в смутное время".
