Брук Дэвис - Потерять и найти
Карл сложил ладони вместе, сжимая и разжимая их с чавкающим звуком. Коричневая сместь брызнула ему в лицо, на стены и на зеркало. Потом он отнес кастрюлю в спальню и положил на кровать.
«Больше не наша кровать, – подумал он. – Моя кровать».
Карл поднял руки над подушкой Еви, будто пытался вытянуть ее из кровати руками-магнитами. Коричневая смесь потекла на наволочку.
Он снял одежду, бросил ее на пол и встал на кровать. Затем, слегка пружиня на матрасе и стараясь не задеть головой люстру, поднял кастрюлю. Вдохнул запах. Закрыл глаза. Закрыл рот. Поднял кастрюлю еще выше и опрокинул ее содержимое себе на голову.
Карл охнул. Ощущение было такое, будто прыгнул в ледяную реку. Он открыл глаза и поежился. Жижа стекала по лицу и шее. Он отшвырнул кастрюлю, и она с приятным грохотом врезалась в стену.
Сын обнаружил его несколько часов спустя – на бетонном настиле заднего двора. Карл, полностью обнаженный, весь в коричневой жиже, нежился на солнце. Жижа струпьями затвердела на коже.
* * *После первого ужина в доме престарелых Карл сидел в комнате отдыха и вместе с другими стариками смотрел картину под названием «Очуметь!» об американских школьниках. Карл никогда раньше не видел восклицательных знаков в названиях кинокартин, а слова «очуметь» не понимал вообще. Но сюжет показался ему увлекательным. Главным героем картины был Бренсон Спайк – парень не сказать что красивый, но вполне симпатичный, если хорошенько приглядеться. И вел он себя очень уверенно, а потому и казался очаровательным.
Бренсон Спайк не понимал своих сверстников, не знал, чего сам хочет от жизни, но всегда пытался что-то предпринять, а это самое главное.
Жизнь в «Очуметь!» крутилась вокруг бассейнов, вечеринок, экзаменов и того, прошел ты Проверку-на-горячесть-от-Вероники или нет. (А смысл этой проверки заключался в том, что Вероника внимательно разглядывала своих одноклассников и довольно строго оценивала их привлекательность по десятибалльной шкале.)
Бренсон же Спайк просто хотел быть как все: хотел найти девушку, хотел быть крутым. Просто хотел. И что-то у него получалось, а что-то – нет. И наблюдать за ним было иногда весело, а иногда грустно.
Во время рекламы Карл огляделся. Здесь пахло моющими средствами и рвотой. Женщина, сидевшая в одном из кресел, что-то вязала. И она бы смотрелась вполне естественно и мило, если была бы округлой старушкой с розовыми щечками, блеском в глазах, россыпью внуков у ног и булочками в духовке. Но эта женщина выглядела так, будто вяжет себе пуповину к миру живых. Вяжет, чтобы не умереть. И смотрела она в телевизор пустым взглядом, сгорбившись над своим вязаньем, как животное у водопоя. И Карл подумал: «Что бы ты ни вязала, это уж точно никому не понравится».
У старика, который расположился рядом на диване, из горла каждые несколько минут доносилось странное бульканье. Старик этот вдруг повернулся и посмотрел на Карла. Судя по всему, кто-то пытался его побрить, но получилось не ахти как: аккуратную короткую щетину то и дело прерывали неожиданные пучки волос.
– Бульк, – сказал старик.
– Именно, – подтвердил Карл.
Два других старика сидели за столом и пытались играть в карты. Один из них спал, запрокинув голову. Другой, то ли этого не замечая, то ли ничего не имея против, тасовал колоду и что-то вяло бормотал себе под нос.
Карл снова уткнулся в телевизор.
Футбольная реклама, реклама телевикторины, реклама крема для лица, сливочного сыра, какой-то забегаловки… И все ролики объединяла одна и та же сквозная мысль: «Вы несовершенны».
От этой рекламы у Карла вдруг стало тяжело на душе: он почувствовал себя бесцветным, ничего не значащим.
«Кем же вы были? – размышлял он, глядя на вязальщицу, на булькающего старика и на картежников. – Вы ведь кем-то были, правда?»
Он почувствовал, как пучина прошедшего времени утягивает его на дно.
Карл никому здесь не смотрел в глаза, не представлялся, ни с кем не знакомился. Он был далек от всех этих стариков, как был далек и от подростков из кинокартины. Но наблюдая за невероятными приключениями Бренсона Спайка, Карл вдруг ощутил между собой и мальчиком странное духовное родство.
Пока Бренсон Спайк вздыхал по Веронике Ходжес – самой популярной девчонке в школе, Карл сидел напряженно и никак не мог расслабиться. Он отчаянно хотел, чтобы Бренсона Спайка наконец полюбили.
Карл видел надежду в его глазах – надежду получить одну-единственную женщину. Ведь нужна-то всего одна – та, за которую можно ухватиться, как за спасательный буй; та, кто поможет тебе удержаться на воде и не утонуть. И уже неважно, что ты все еще в море, потому что ты держишься за нее, плывешь на спине, смотришь в небо и поражаешься тому, чего раньше не замечал. Дню и ночи, и облакам, и звездам, и волнам, несущим тебя вперед.
И Карл думал: «Ну давай же, Бренсон Спайк!»
Как оказалось, той самой женщиной для Бренсона Спайка должна была стать не прекрасная Вероника Ходжес, а его лучшая подруга – Джоан Питерс, которая была с ним с самого начала. Милая верная мышка. Вот так вот. Карл нашел Еви, а Бренсон Спайк – свою Джоан.
Но что стало бы с Бренсоном Спайком, если бы она от него ушла? Из-за работы, из-за кого-то другого. Если бы умерла. Что стало с Карлом?..
По экрану поползли титры, и в его черноте Карл заметил свое отражение.
«Что станет с Карлом?» – размышлял он.
Позже, в темноте своей комнаты, Карл сидел в кровати. Свет выключили несколько часов назад, но он не хотел ложиться. Ему казалось, что, уснув, он никогда не проснется или станет таким же, как и все остальные обитатели этого места.
Слушая симфонию причмокивающих губ, свистящих носов и хриплых вздохов, Карл думал: «Моя жизнь ничего не значит». А потом пришла мысль: «А разве она когда-нибудь что-нибудь значила?»
Он ощутил пустоту в груди. Но не ту пустоту, которая предвещает начало чего-то нового, вроде чистой страницы или холста; не ту, что пронизана надеждами, страхами или рождает вопросы. Но ту, в которой ничего нет. Ту, которая в мире знаков могла быть только дефисом – повисшим в неопределенности, никому особенно не нужным.
Карл хотел вновь чувствовать. Хотел зайти, как бывало, в автобус, бросая взгляды на женщин с черными волосами, белыми волосами, синими – да какими угодно (главное, чтоб были!), и ощутить, как в животе все замирает. Хотел бросить в кого-нибудь виноград (просто так!), посидеть в луже и что-нибудь покрикивать (что угодно!). Хотел стянуть с женщины юбку, посидеть на капоте движущейся машины, ходить в шортах, есть с открытым ртом. Хотел тоннами писать любовные письма. Хотел увидеть лесбиянок, громко ругаться на людях. Хотел, чтобы какая-нибудь неприступная женщина разбила ему сердце. Хотел, чтобы незнакомец коснулся его руки – неважно, мужчина или женщина. Хотел иметь бицепсы. Хотел подарить кому-нибудь нечто огромное: не значимое, а просто большое. Хотел подпрыгнуть, пытаясь дотянуться до недосягаемого. Хотел сорвать для кого-нибудь цветок или на ком-нибудь нервы. Хотел что-нибудь ударить. Очень-очень сильно…
И вдруг он подумал: «Когда же я перестал делать и стал только помнить?»
И тогда Карл-который-печатает-вслепую откинул одеяло. Он перекатился на край кровати и отшвырнул свои тапки – сначала одну, потом вторую, как ребенок, который, вернувшись из школы, бросает обувь где ни попадя. Одна тапка взлетела в воздух и кувыркнулась, как гимнастка, а вторая пролетела через всю комнату и приземлилась на кровать к одному из соседей.
Никто даже не пошевелился.
Карл соскользнул с кровати, стянул пижамные штаны и, наступив на них, так и бросил скомканными на полу. Потом разорвал на себе пижамную рубашку, стрельнув пуговицами во все стороны, и замер, наслаждаясь восхитительным ощущением собственной наготы.
Он оделся в свете уличного фонаря, натянул туфли. От решительности покалывала кожа.
Потом схватил маркер, которым медсестра записывала историю его болезни, и огромными неровными буквами написал на стене: «Туточки был Карл-который-печатает-вслепую». Брошенный об стену маркер со стуком упал на пол. Карл немного подумал. Поднял его. Снова положил в карман.
Затем он оставил перчатки и шапку в ногах кровати и на прощание помахал четырем своим сожителям. После этого он выглянул за дверь и на цыпочках двинулся по коридору.
Вскоре Карл открыл входные двери и вышел на улицу, погруженную в полумрак. Направляясь по дорожке к воротам, он подумал: «Я никогда в жизни не делал ничего храбрее!»
Часть вторая
Карл-который-печатает-вслепую
Карл сидел за столом в полицейском участке, дожидаясь своей очереди. Участок мало отличался от его училища: ряды столов, заставленных компьютерами, кипы бумаг и молчащие телефоны. Никаких бандитов в наручниках, никаких выстрелов, никаких разборок между полицейскими. Обычная государственная контора.
