Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона
Николай I. Читай дело.
Секретарь. В конце апреля 1823 года на придорожной кочке близ города Велиж был найден мертвым солдатский сын Федор Емельянов трех лет отроду. Тело его было чем-то в нескольких местах прорезанным. Мать Федора, Агафья, заявила следственной комиссии, что какая-то женщина, оказавшаяся Марьей Терентьевой, развратной нищенкой, предававшейся пьянству, погадав еще до нахождения ребенка, сказала ей, Агафье, что Федор находится в доме еврейки Мирки. Это подтвердила и больная девка Еремеева, которая много предугадывает. Тогда отец ребенка солдат Иван Емельянов заявил, что по всем замечаниям в пронзении сына видно, что загублен он евреями. Следствие незамедлительно учинило обыск в доме Мирки Аронсон, в коем, кроме Мирки, проживали ее дочь Славка со своим мужем Шмеркой Берлиным, их сын Гиршка с женой Шифрою, другая дочь Лайка со своим мужем Янкелем. Тела Федора найдено не было.
Тогда Терентьева показала, что видела, как содержательница шинка Ханна Цейтлина вела мальчика Федора за руку.
Показанию Терентьевой была придана полная вера, Цейтлины и Берлины были взяты на подозрение. Поскольку у места, где лежал труп, были обнаружены следы брички, подозрение пало еще и на прибывших в этот день в Велиж Иоселя Гликмана и его сына Давку.
15 декабря 1823 года полиция представила следственный материал городовому магистрату, который совместно с поветным судом расследовал дело и вынес резолюцию: «Коль скоро христианам к убийству его — ребенка — никаких поводов не было, тем падче, что сей мальчик денег при себе не имел, то полагать надо, что сделано такое из недоброжелательства к христианам евреев, и такое умерщвление мальчика необыкновенным образом отнесть следует на евреев; токмо кто именно причиною — не дойдено, а потому смерть его предать воле Божьей, умерщвление же оставить в сомнении на евреев. Дело передать в Витебский главный суд».
22 ноября 1824 года Витебский главный суд, пересмотрев дело, постановил оставить привлеченных евреев без всякого подозрения. Марью Терентьеву за блудное житье присудить к церковному покаянию. Дело закрыть.
Панин поднимает руку, смотрит на царя. Николай I кивает.
Панин. Ваше Величество, высокочтимый суд. Осмелюсь обратить внимание на то, что поветный суд не имел права возбуждать это дело, ибо еще 6 марта 1817 года Его Императорское Величество император Александр I высочайше повелел не возбуждать против евреев обвинений в убиении христиан с ритуальною целью, ибо обвинения сего свойства основаны на невежественных предрассудках и мифах древнейших времен.
Николай I. Ну, имел или не имел — дело прошлое. Я другого не понимаю: коль скоро дело закрыли, по какой же надобности мы тут собрались?
Хованский. По той, Ваше Величество, что дело сие отнюдь не закрылось, но, напротив, имело дальнейший оборот.
Николай I. Именно?
Хованский. Осенью 1825 года, когда Его Императорское Величество император Александр I проездом находился в городе Велиже, Терентьева, назвавшись солдаткой-вдовой, подала ему жалобу на то, что ее сын умерщвлен евреями, а ее просьбы не только не удовлетворены, но и сама она была в заключении. Император тогда и распорядился расследовать дело сызнова.
Николай I. Почему же светлой памяти брат мой Александр, вопреки собственному повелению, этак распорядился?
Хованский. О том всеподданейше увещевали его мы с их превосходительством генералом Дибичем, ибо в душе не сомневались, кто был виновником умерщвления мальчика.
Панин (с места). Я что-то не понял, чьим же сыном был убиенный: Емельяновых или Терентьевой?
Николай I. Вот и разберемся (Хованскому). Продолжай, князь.
Хованский. Исполняя волю государя, я незамедлительно создал следственную комиссию и поручил возглавить ее многоопытному судебному следователю господину Страхову. (Делает жест в сторону Страхова.) Доложи.
Страхов. Первым делом я распорядился арестовать Терентьеву…
Николай I (перебивает). Как арестовать, с какой целью?
Страхов. А с той, Ваше Величество, чтоб оградить ее от домогательств и подкупа со стороны евреев. Ну, и чтоб хмель из нее вышел.
Николай I. Правильно поступил. Дальше как было?
Страхов. 19 ноября Терентьева поступила в тюрьму, а уже 22 ноября созналась, что сама принимала участие в кровавом деле евреев совместно с солдаткой Авдотьей Максимовой, в течение девятнадцати лет служившей в доме Цейтлиных и вскормившей ихнюю дочь.
Николай I. (Терентьевой). Признаешься в злодеянии?
Терентьева. Как не признаться, царь-батюшка.
Николай I. Покажи, как было.
Терентьева. Заманили мы, значит, Федора в дом Мирки, а они давай всей толпой совершать над ребенком разные мучительства: резали, кололи, источали, значит, из ребеночка кровь. А кровь христианская евреям нужна, чтоб натирать глаза новорожденным, которые у них родятся слепыми. И чтоб с мукой смешивать, из которой они пекут пасхальный кулич. Источали, значит, они кровушку, источали, а когда полностью источили, мы с Авдотьей ему камень на шею повязали — и в колодец.
Панин (с места). Как в колодец, ребенок же был найден в лесу!
Николай I. Так в лес вы его снесли или в колодец бросили?
Терентьева (в растерянности). Запамятовала я, царь-батюшка, запамятовала. Слепая я.
Страхов (Терентьевой). Ты же при дознании показала, что вы с Максимовой и Козловской тело снесли в лес. Так было?
Терентьева. Так, так.
Николай I (Козловской). Можешь подтвердить, так было?
Козловская. Не виновата я, не виновата. Это все Марья да Авдотья.
Николай I (Максимовой). А ты?
Максимова. А так, значит, было. Заколотили мы его в бочку с гвоздями и давай катать да кровь выцеживать. А потом по ихнему научению повезли бочку с кровью в Витебск и Лезну, там разливали по бутылкам. Бутылки продавали местным евреям.
Николай I. Экое изуверство! Арестованы ли злодеи?
Страхов. Так точно, Ваше Величество, 8 апреля 1826 года были посажены в тюрьму Ханна Цейтлина и Славка Берлина. Всего под стражу взято сорок два еврея и еврейки.
Николай I. Сознались в злодеянии?
Страхов. Упорствуют, Ваше Величество, упорствуют. Однако ж на очных ставках с доказчицами впадают в припадок и разные движения, доказывающие их виновность, делают.
Хованский. Оно и понятно, ведь злодеяния сего рода им обыкновенны. Обвинение надо бы предъявить всем евреям…
Николай I. (во гневе). Раз оное происшествие доказывает, что жиды оказываемую им терпимость их веры употребляют во зло, то в страх и пример другим жидовские школы в Велиже запечатать впредь до повеления. Заседание закрываю. Суд отправляется в Витебск и Лезну для доследования на месте.
Действие второеСудебная палата. Все стоят. Входит Император, оглядывает присутствующих, усаживается в кресло. Кивает Секретарю.
Секретарь. Высокочтимому суду предлагается сесть. (Смотрит на императора.) Император кивает.
Секретарь. Августейшей волей Его Императорского Величества судебное заседание открывается. (Смотрит на императора.)
Николай I (Шкурину). Подтвердились ли, флигель-адъютант, показания доказчицы Максимовой о разлитии и продаже крови Федора в Витебске и Лезне?
Шкурин. Свидетелей разлития крови по бутылкам и продажи оных ни в Витебске, ни в Лезне сыскать не удалось, Ваше Величество.
Николай I (Максимовой). Так ты лгала?
Максимова. Запамятовала я, царь-батюшка, запамятовала. Помню только, что они нас с Марьей в ихнюю веру обратили.
Николай I (с удивлением). Как это обратили?
Максимова. А так. Выкупали в Двине, а затем велели стать босыми на горячие сковородки.
Николай I (махнув рукой). Хорошо, расскажи лучше, как же с Федором было?
Максимова (приободрившись). Да что там Федор, мы ведь еще четырех деток умертвили. Для крови все, для крови…
Николай I (Шкурину). Надо непременно узнать, кто были несчастные сии дети. Это должно быть легко, если (здесь Император помолчал) все это не гнусная ложь.
Хованский. Никак не ложь, Ваше Величество. Оно конечно, доказчицы — бабы невежественные, беспамятные, но есть и иные свидетели.
Николай I. Кто такие?
Хованский. Священник Тарашкевич, он вместе со следователями доказчиц увещевал.
Николай I. Вижу, как наувещевал! Кто еще?
