Сергей Довлатов - Иностранка
Маруся подхватила Леву на руки.
Один в толпе сказал:
— Легко отделался.
Второй добавил:
— Надо отдавать таких родителей под суд.
Тут подоспели новые зеваки:
— Что случилось?
— Выпал из машины…
— Хорошо, что не из самолета…
Мы направлялись к дому. Рафаэль держался в отдалении. Потом вдруг говорит:
— Мне кажется, что это дело следует отпраздновать!..
Он сделал шаг по направлению к двери ресторана «Лотос».
И лишь тогда Маруся наградила его звонкой, оглушительной пощечиной. Раздался звук, как будто тысячи поклонников, допустим, Адриано Челентано одновременно хлопнули в ладоши.
Рафа даже глазом не повел. Он только поднял руки и сказал:
— Сдаюсь…
В июле Муся отмечала день рождения. Собралось у нее двенадцать человек гостей.
Во-первых, родственники — Фима с Лорой. Далее, Зарецкий — что-то вроде свадебного генерала. Лернер — в роли тамады. Рубинчик — представитель наших деловых кругов. Издатель Друкер — воплощение культуры. Пивоваров, без которого такие вечеринки не обходятся. Баранов, Еселевский и Перцович — в качестве народа. Караваев — олицетворяющий районное инакомыслие. И наконец, Григорий Лемкус, заявившийся без приглашения, но с детьми.
Зарецкий подарил Марусе тронутую увяданием розу. Лернер — дюжину шампанского. Владелец «Русской книги» Друкер — том арабских непристойных сказок. Караваев — фотографию Белоцерковского с автографом: «Терпимость — наше грозное оружие!» Рубинчик преподнес ей мани-ордер на загадочную сумму — тридцать восемь долларов и шестьдесят четыре цента. Родственники Фима с Лорой — вентилятор. Пивоваров — целую телегу всякого добра из собственного магазина. Баранов, Еселевский и Перцович сообща купили Мусе новый телевизор. Лемкус одарил ее своим благословением. А мы с женой отделались банальной кофеваркой.
Ждали Рафу. Тот задерживался. Маруся объяснила:
— Он звонил. Сначала из Манхэттена. Потом с Лонг-Айленда. А полчаса назад — из Джексон-Хайтс. Кричал, что скоро будет. Может, деньги занимать поехал к родственникам? Видно, ищет мне какой-нибудь особенный подарок. Только это все не обязательно. Тут главное — внимание…
Решили подождать. Хотя Аркаша Лернер все глядел на заливное. Да и остальные проявляли легкую нервозность. В частности, Рубинчик говорил:
— И все-таки зимой намного лучше кушается. Летом тоже, в общем, кушается, но похуже…
В ответ на это Аркаша Лернер хмуро произнес:
— Я полагаю, глупо ждать зимы!
И осторожно взял маслину с блюда.
— Ну, тогда садитесь, — пригласила Муся.
Гости с шумом начали рассаживаться.
— Я поближе к вам, Мария Федоровна, — сказал Зарецкий.
— А я поближе к семге, — отозвался Лернер.
Прозвенел звонок. Маруся выбежала к лифту. Вскоре появился Рафаэль. Вид у него был гордый и торжественный. В руках он нес большой коричневый пакет. В пакете что-то щелкало, свистело и царапалось. При этом доносились тягостные вздохи.
Рафаэль дождался тишины и опрокинул содержимое пакета в кресло. Оттуда выпал, с треском расправляя крылья, большой зеленый попугай.
— О Господи, — сказала Муся, — это еще что такое?!
Рафа торжествующе обвел глазами публику:
— Его зовут Лоло! Я уплатил за него триста долларов!.. Ты рада?
— Кошмар! — сказала Муся.
— А точнее — двести шестьдесят. Он стоил триста, но я купил его за двести шестьдесят. Плюс такси…
Лоло был ростом с курицу. Он был зеленый, с рыжим хохолком, оранжевыми пейсами и черным ястребиным клювом. Его семитский профиль выражал негодование. Склонив немного голову, он двигался вразвалку, часто расправляя крылья.
С кресла он перешагнул на этажерку. С этажерки — на торшер. Оттуда тяжело перелетел на люстру. С люстры — на карниз. Затем вниз головой спустился по оконной шторе. Ступил на крышку телевизора. Присел. На лакированной поверхности возникла убедительная кучка.
Одарив нас этаким сокровищем, Лоло хвастливо вскрикнул. А потом затараторил с недовольным видом:
— Шит, шит, шит, шит, шит, фак, фак, фак, фак…
— В хороших, надо думать, был руках, — сказала Муся.
— Мне бы так владеть английским, — удивился Друкер.
Попугай тем временем залез на стол. Прошелся вдоль закусок. Перепачкал лапы в майонезе. Цепко ухватил за хвост сардину и опять взлетел на люстру.
Муся обратилась к Рафаэлю:
— Где же клетка?
— Денег не хватило, — виновато объяснил ей Рафаэль.
— Но он же будет всюду какать!
— Не исключено. И даже вероятно, — подтвердил Зарецкий.
— Что же делать?!.
Рафа приставал к Марусе:
— Ты не рада?
— Я?.. Я просто счастлива! Мне в жизни только этого и не хватало!..
Мы общими усилиями загнали попугая в шкаф.
Лоло был недоволен. Он бранился, как советский неопохмелившийся разнорабочий. Царапал тонкую фанеру и долбил ее могучим клювом.
А потом затих и, кажется, уснул.
Шкаф был дешевый. Щели пропускали воздух…
— Завтра что-нибудь придумаем, — сказала Муся.
И добавила:
— Ну, а теперь к столу!
Через минуту зазвенели рюмки, чашки и стаканы. Выпивали из чего придется. Лернер громко крикнул:
— С днем рожденья!
Маруся от смущения произнесла:
— Вас также…
Расходились мы около часу ночи. Шли и обсуждали Мусины проблемы. Зарецкий говорил:
— Здоровая, простите, баба, не работает, живет с каким-то дикобразом… Целый день свободна. Одевается в меха и замшу. Пьет стаканами. И никаких забот… В Афганистане, между прочим, льется кровь, а здесь рекой течет шампанское!.. В Непале дети голодают, а здесь какой-то мерзкий попугай сардины жрет!.. Так где же справедливость?
Тут я бестактно засмеялся.
— Циник! — выкрикнул Зарецкий.
Мне пришлось сказать ему:
— Есть кое-что повыше справедливости!
— Ого! — сказал Зарецкий. — Это интересно! Говорите, я вас с удовольствием послушаю. Внимание, господа! Так что же выше справедливости?
— Да что угодно, — отвечаю.
— Ну а если более конкретно?
— Если более конкретно — милосердие…
Я хочу домой
Настала осень. Наш район с трудом очнулся после долгого удушливого лета. Кондиционеры были выключены. Толстяки сменили отвратительные шорты на пристойные кримпленовые брюки. Женщины, слегка прикрывшись, обрели известную таинственность. Тяжелый запах дыма и бензина растворился в аромате подгнивающей листвы.
Марусю я встречал довольно часто. Иногда мы заходили в бар. Маруся жаловалась:
— Ты себе не представляешь! Рафа и Лоло — ну просто близнецы. В том смысле, что ответственности — ноль. И лексикон примерно одинаковый.
— Он так и не работает?
— Лоло?
— Да не Лоло, а Рафа?
Муся засмеялась:
— Ты его, должно быть, с кем-то путаешь. Скорей уж я поверю, что работает Лоло. Хотя и это, прямо скажем, маловероятно…
Марусе принесли коктейль — джин с лимонадом. Мне — двойную порцию «Столичной».
Мы пересели за отдельный столик. Я спросил:
— Тогда на что вы существуете?
— Не знаю… Я тут месяц проработала в одной конторе. Отвечала на звонки. Естественно, хозяин начал приставать. Я говорю ему: «Поехали в мотель. Все удовольствие — сто долларов». А он: «Я думал, ты порядочная женщина». А я ему: «Тебе порядочная и за миллион не даст».
Я перебил ее:
— Маруська, ты в своем уме?! Ведь ты не проститутка! Что вообще за разговоры?!
— А что ты мне советуешь? Тарелки мыть в паршивом ресторане? На программиста выучиться? Торговать орехами на Сто восьмой?.. Да лучше я обратно попрошусь!
— Куда? В Москву?
— Да хоть бы и в Москву! А что особенного?! Ведь не посадят же меня. К политике я отношения не имею…
— А свобода?
— На фиг мне свобода! Я хочу покоя… И вообще, зачем нужна свобода, когда у меня есть папа?!
— Ты даешь!
— Нормальный человек, он и в Москве свободен.
— Много ли ты видела нормальных?
— Их везде не много.
— Ты просто все забыла. Хамство, ложь…
— В Москве и нахамят, так хоть по-русски.
— Это-то и страшно!..
— В общем, жизни нет. На Рафу полагаться глупо. Он такой: сегодня на коленях ползает, а завтра вдруг исчезнет. Где-то шляется неделю или две. Потом опять звонит. Явился как-то раз, снимает брюки, а трусы в помаде. Я тебе клянусь! Причем его и ревновать-то бесполезно. Не поймет. В моральном отношении Лоло на этом фоне — академик Сахаров. Он хоть не шляется по бабам…
Я спросил:
— А Лева?
— Левка молодой еще по бабам шляться.
— Я спросил — как Левушка на этом фоне?
— А-а… Прекрасно. У него как раз все замечательно. И с Рафой отношения прекрасные. И с попугаем, когда тот в хорошем настроении… Как говорится, родственные души…
