Виталий Безруков - Есенин
— Я проверил, товарищ Ходов, санитар мне все показал.
— Хвалю за инициативу, Шубин. Поэта видел?
— Видел. Полный дурак!
— Есенин?
— Нет, Пушкин. Псих. И Ленина тоже видел: дурак дураком! Такое несет! В подполье ушел.
— Ты сам чего несешь? Какой Ленин? Он умер!
— Да, конечно, тот умер, а этот просто псих! — хохотнул Шубин.
— А Есенин? Правда у него белая горячка?
— Во-во! У Есенина — горячка! В буйном отделении он. Как тут не свихнуться… с такой тещей!.. У меня такая же, ведьма!
— Закрой рот, Шубин! За психушкой надо понаблюдать! Есенина все равно брать придется!.. Ну, трогай, — приказал Ходов шоферу, когда тот завел мотор.
Глава 13
РАСПЛАТА
В кабинете Велинова на Лубянке раздался телефонный звонок.
— Слушаю! Здравствуйте! — Лицо у Велинова от неожиданности окаменело. — Полковник Хлысталов? Как вам сказать… Дружим… давно дружим… Нет, расследование ему никто не поручал… Да, его инициатива… Любит Есенина… У него отец был репрессирован за пение есенинских песен… Рос сиротой… работать пошел рано… Я уже говорил с ним. Нет, он считает это делом всей своей жизни… Нет! После гибели семьи в авиакатастрофе замкнулся. Стал какой-то упертый… Слушаюсь, товарищ секретарь, примем все меры!.. Обязательно доложу! До свиданья! — Велинов положил трубку и, вынув платок, долго и тщательно вытирал вспотевшую шею. Потом встал из-за стола, подошел к окну и долго глядел на «железного Феликса», стоящего в центре площади.
— Ах, Эдик, Эдик! — с досадой проговорил он. — Вроде бы все успокоилось!.. Документы, которые несколько лет собирал Хлысталов, у него выкрали. Было предпринято несколько попыток устрашения. Ну, не дурак же он, в конце концов, понять должен! И не такие головы с плеч летят. А ты всего мент несчастный, твою мать! — Да, плохи твои дела, Эдик, если у меня подобные звонки раздаются! Накануне таких эпохальных событий!
Велинов подошел к столу и, сняв трубку, набрал рабочий номер Хлысталова.
— Эдик? Да, я! — заулыбался Велинов. — Назрела необходимость поговорить… Нет, не по телефону! В субботу я за тобой заеду — махнем на рыбалку! Я знаю одно местечко, нам никто не помешает! И рыбку половим, и поговорим!.. Постой, давай в пятницу лучше, сразу после работы, поглядим вечернюю зарю… Да, с ночевкой! Палатка у меня есть, и снасти, и лодка надувная. Все, часов в шесть я у тебя на Петровке! Обнимаю! — Он положил трубку и тяжело вздохнул: — Ах, Эдик! Дался тебе этот Есенин!
Хлысталов тоже положил у себя в кабинете трубку.
«Что-то случилось, — подумал он с тревогой, — наверное, пронюхали, что у меня теперь на руках неопровержимое доказательство убийства Есенина: подлинное заключение судмедэксперта Гиляревского, а не то, что гэпэушники сфальсифицировали».
Да, много раскопал Хлысталов со времени их с Велиновым посещения сауны. Он припомнил, как ему наконец удалось выйти на человека, приславшего из Рязани фотографии убитого Есенина. Сколько сил, нервов потратил он на старика, живущего в развалюхе на окраине города, пока тот не выложил ему всю правду про себя. Этот высохший совсем, кожа да кости, согбенный старик оказался в далеком прошлом чекистом и имел прямое отношение к делу об убийстве Есенина. С годами, когда все переменилось, когда всплыла вся правда про злодеяния ГПУ и ВЧК, старик не находил себе места: он не мог уйти из жизни и унести с собой правду о гибели Есенина. Лет десять назад, когда Хлысталов проводил следствие в Рязани по какому-то делу, старик и узнал о нем… Запала ему в душу личность Хлысталова, и решился: послал эти фотографии. Сначала хотел поглядеть: как тот поступит? Что предпримет? А когда недавно Хлысталов подъехал к его палисаднику на своей «волжанке», окончательно оттаял: сможет этот милиционер снять с души его грех великий, а с Есенина родного — ярмо самоубийцы. Пригласил Хлысталова в дом, где со стен смотрели фотографии есенинские, и долго рассказывал всю историю своей жизни, и про Есенина, как все было. А потом подковылял к божнице и, перекрестившись на лик Божий, достал из-за иконы тряпицу, в которой и лежало подлинное заключение экспертов, написанное рукой Гиляревского.
— С Богом, полковник! Теперь мне можно и помирать! В твоих руках теперь тайна сия! Голова у тебя светлая! Все сделаешь как надо! За Есенина! За Россию-матушку! — Голова старика затряслась, он прощально помахал Хлысталову вслед и, опираясь на палку, пошел к церкви поставить свечку и помолиться за упокой души Сергея Есенина.
Впереди на джипе ехал Велинов, а за ним, пытаясь не отстать, жал на газ своей «волжанки» Хлысталов. Проехав по Симферопольскому шоссе в сторону Тарусы, Велинов свернул на проселок, и скоро они уже ехали лесом. Джип легко преодолевал рытвины и ухабы, но и «волжанка» не уступала, только рессоры поскрипывали. Но вот наконец лес расступился, и Хлысталов увидел прекрасное озеро — не большое, но и не маленькое.
— Красотища! — сказал Хлысталов, вылезая из машины.
— Как заказывали! — хвастливо улыбнулся Велинов.
— Озеро тоже вашего ведомства? — шутливо поинтересовался Хлысталов.
— Не исключено-о-о! — промурлыкал тот в ответ.
Разбили палатку, лодку накачали, снасти достали, стали рыбачить. Хлысталов с берега, а Велинов на середку поплыл на лодке. Клев с берега был неважный, и Хлысталов все поглядывал на Велинова, который что-то то и дело таскал из воды. Вечерняя заря сошла быстро. Клев совсем прекратился. Велинов подгреб к берегу и вытащил полный садок рыбы.
— Видал? Во как надо! Уху будем варить? — спросил он Хлысталова.
— Я, честно, не хочу есть! Только чаю!
— Тогда я рыбу в воде оставлю! — Велинов привязал садок к лодке и опустил его в воду. Когда Хлысталов развел костер и подвесил над ним чайник с водой, Велинов вынул из джипа две небольшие ковровые дорожки и бросил у костра. — Присаживайся, Эдик!
«Когда же ты начнешь свой разговор?» — думал про себя Хлысталов, но Велинов все молчал.
— Ты какой пьешь? Я — «Липтон»… очень удобно! Использовал и выбросил.
— «Липтон» так «Липтон», лишь бы настоящий, да покрепче!
— Так что, тебе два пакетика?
— Два, — поднялся Хлысталов, увидев, что чайник закипел.
— Прихвати чем-нибудь!
Они разлили кипяток по кружкам. Хлысталов, прихлебывая чай и задумчиво глядя на прыгающие языки пламени, прочел вслух:
Еще одно дурное дело
Запрячет в память Петербург.
Там пуля в Пушкина летела,
Там Блоку насмерть сжало грудь.
— Чьи это? — спросил Велинов, осторожно дуя в кружку.
