Джонатан Франзен - Поправки
– Ох-хо-хо! – вздохнул Чип.
– Нет уж, не ох-хо-хо! – сказал Гитанас. – Они убили моего отца, когда мне было одиннадцать. И отца моего лучшего друга тоже. И в следующие годы еще сотни людей. И мы всё понимали. У нас был враг с большой красной мишенью на спине, злой старший брат, СССР. Мы все вместе ненавидели его, пока не наступили девяностые годы.
Платформа партии VIPPPAKJRIINPB17, в создании которой Гитанас принимал участие после провозглашения независимости, состояла из одной широкой и прочной планки: пусть Советы заплатят за все, что натворили в Литве. В девяностые годы какое-то время можно было управлять страной с помощью одной только ненависти. Но вскоре появились другие партии, которые тоже отдавали дань реваншизму, но включали в свои программы и что-то новенькое. К концу девяностых VIPPPAKJRIINPB17 лишилась последнего кресла в Сейме, и единственным достоянием партии осталась наполовину отремонтированная вилла.
Гитанас пытался осознать новое политическое мироустройство, но ничего не получалось. Мир казался осмысленным, пока офицеры Красной армии незаконно арестовывали диссидента, задавали вопросы, на которые он отвечал молчанием, и педантично покрывали его левую руку и бок ожогами третьей степени. Однако в суверенной стране политика утратила четкую черно-белую окраску. Скажем, даже такая простая и насущная проблема, как репарации, которых Литва добивалась от Советов, осложнялась и запутывалась, когда припоминали, что в годы Второй мировой войны литовцы участвовали в геноциде евреев, а с другой стороны, большинство нынешних обитателей Кремля сами в прошлом были патриотами-антисоветчиками и заслуживали репараций почти в той же степени, что и литовцы.
– Что же делать теперь, – спрашивал Чипа Гитанас, – когда оккупант – это система и культура, а не вражеская армия? Самое лучшее будущее, на какое я смею надеяться для моей родины, – это что она когда-нибудь превратится во второразрядную европейскую страну. Станет как все, одним словом.
– Например, станет похожа на Данию, с симпатичными кафешками и бутиками вдоль набережной, – подхватывал Чип.
– Мы чувствовали себя настоящими литовцами, – продолжал Гитанас, – пока тыкали пальцем в Советы и говорили: «Нет, мы не такие». Но твердить: «Нет, мы не рыночная страна, нет, мы не поддадимся глобализации» – вовсе не патриотично. Это просто глупо и возвращает нас в каменный век. Так что же значит сегодня быть литовцем? Какова наша позитивная программа? Каково позитивное самоопределение нашей страны?
Гитанас так и жил в полуразрушенной вилле. Матери он предлагал адъютантские апартаменты, но она предпочла остаться в прежней квартире неподалеку от Игналины. Как все государственные деятели Литвы того периода, и реваншисты в особенности, Гитанас получил свой кусок от коммунистического пирога, а именно двадцать процентов акций рафинадного завода «Сукроза», второго по значению работодателя Литвы, и неплохо жил на дивиденды, эдакий отставной патриот.
Некоторое время Гитанасу (как потом Чипу) спасение мерещилось в образе Джулии Врейс, в ее американской красоте и чисто американском образе жизни – поменьше усилий, побольше удовольствий. Но Джулия сбежала с борта вылетавшего в Берлин самолета. Последнее предательство в цепи сплошных отупляющих измен. Его поимели Советы, поимел литовский электорат и поимела Джулия. Вдобавок его поимел МВФ и Всемирный банк. Накопленное за сорок лет разочарований Гитанас вложил в большой розыгрыш – «Литва инкорпорейтед».
Он нанял Чипа вести рекламу компании «Партия свободного рынка», что стало первым удачным решением за много лет. Гитанас вылетел в Нью-Йорк, намереваясь обратиться к адвокату по бракоразводным делам и, если удастся, раздобыть по дешевке американского актера, неудачника средних лет, чтобы тот сидел в Вильнюсе и служил живым примером всем посетителям и клиентам, которых «Литва инкорпорейтед» сумеет завлечь. И подумать только, на него согласился работать молодой талантливый парень! Гитанас не стал особо расстраиваться из-за того, что Чип спал с Джулией. Согласно его опыту, все предают, рано или поздно. В пользу Чипа говорило и то, что измена произошла еще до их знакомства.
Что до Чипа, то комплекс неполноценности, который ему полагалось испытывать в Вильнюсе как «жалкому американцу», не знающему ни литовского, ни русского языка (к тому же его отец не погиб от рака легких, оставив сына сиротой, деды не сгинули в Сибири, за свои идеалы ему не пришлось подвергаться пыткам в холодном карцере военной тюрьмы), полностью рассеялся благодаря его высокой квалификации, а также благодаря тем чрезвычайно лестным для Чипа сопоставлениям, которые Джулия – он-то хорошо это помнил – проводила между ним и Гитанасом. Когда в кабачках и клубах их с Гитанасом принимали за братьев (оба ничего не имели против), Чип втайне думал, что он – «удачливый брат».
– В качестве заместителя премьер-министра я был вполне ничего, – сумрачно ронял Гитанас. – Дона мафии из меня не выйдет.
«Дон» – чересчур пышный титул для той деятельности, какой занимался Гитанас. Чип, увы, ясно различал все приметы заведомого неудачника. Часами Гитанас переживал ни о чем, а делу уделял считаные минуты. Инвесторы со всего мира слали ему кругленькие суммы, и каждую пятницу Гитанас переводил их на свой счет в «Креди Сюисс», но никак не мог решить, потратить ли деньги «честно» и купить места в парламенте для «Партии свободного рынка» или довести мошенничество до конца и вложить приобретенную обманом валюту в вовсе уж незаконный бизнес. Какое-то время Гитанас делал и то и другое или ни то ни другое, пока маркетинговый анализ, то есть опрос пьяных незнакомцев в баре, не убедил его, что в нынешней экономической ситуации даже большевик получит больше голосов, нежели партия, в названии которой фигурирует словосочетание «свободный рынок».
Окончательно отказавшись от легитимности, Гитанас нанял телохранителей. Вскоре Личенков поручил своим шпионам выяснить, с какой стати экс-патриоту Мизевичюсу понадобилась охрана. Как беззащитный экс-патриот Гитанас был в большей безопасности, нежели теперь, в окружении десятка юнцов, размахивавших автоматами Калашникова. Пришлось набрать дополнительный отряд. Чтобы не попасть под пулю, Чип не покидал виллу без сопровождения.
– Тебе ничего не грозит, – успокаивал его Гитанас. – Может быть, Личенков захочет убить меня и присвоить компанию, но ты – гусыня, несущая золотые яйца!
И все же, когда Чип показывался на людях, беззащитное темечко покалывали иголки. В тот вечер, когда в Америке празднуют День благодарения, двое подручных Личенкова проложили себе путь сквозь публику, толпившуюся на заплеванном полу клуба «Мусмирите», и выпустили шесть пуль в живот рыжему «винно-водочному импортеру». Они прошли мимо Чипа, не тронув его, и это вроде бы доказывало правоту Гитанаса. Однако тело «винно-водочного импортера» оказалось таким податливым и мягким по сравнению со свинцовой пулей, а Чип всегда испытывал ужас перед телесной уязвимостью. Перегрузка, короткое замыкание в нервной системе умирающего. Жестокие конвульсии, высвобождаются скрытые ресурсы гальванической энергии, крайне неприятные электрохимические явления, все, что скрывалось в электропроводке человека, пока он был жив.
