Наталья Иванова - Новый Белкин (сборник)
– Гроссмейстер, у вас же еще неделя профилактория! – приглядевшись, удивился борттехник.
– Час, как прилетел, – выбираясь из воды, сказал майор. – Слышал, «двенадцатый» садился? (Борттехник пожал плечами – час назад он ничего не слышал, только свое сердце.) Что-то я устал отдыхать, назад потянуло. – Майор подошел, по-собачьи потряс мокрой рукой, протянул борттехнику. – О, да ты, я чую, майорским напитком питаешься?
– Да уж, – сказал борттехник, и ему отчаянно захотелось выложить свою горячую тайну старшему товарищу, но вовремя вспомнил ее палец на своих губах. – Лысый из Чагчарана привез, – заложил он крутой вираж, – подарок артиллеристов. Ему лопасть из ДШК прострелили, ночевал там.
– Хорошо, что не голову. Ладно, у меня тоже бутылочка припасена – и не одна. Перед отпуском выиграл у баграмчан спор по крену. Вот помылся с дороги, сейчас пойду в балок, – моя-то еще не знает, что я вернулся. Завтра, кстати, я тебя с ней познакомлю – целый месяц от всех таю, преступная связь, блин. Подарков ей привез... Заодно поговорим и о шахматах – сделаю тебе предложение, от которого невозможно отказаться... Эх, – потянулся майор всем крепким черноволосым телом, – если бы ты знал, как хорошо жить! Но ты этого не знаешь – маленький еще!
Натянув штаны и перебросив куртку через голое плечо, майор ушел.
– Знаю, знаю, – сказал борттехник и кинулся в воду головой.
...Ночь бессонна. Борттехник не может лежать в своей жаркой постели, в грубо храпящей, пахнущей керосином и кислой пороховой гарью комнате – он выходит на улицу.
Он вышагивает по дорожке возле крыльца, бормоча и мыча. Его перебивает часовой, вдруг отделяющийся от угла модуля, – темный рыцарь в каске и бронежилете, – вам плохо, товарищ старший лейтенант? Борттехник досадливо морщится, мотает головой, часовой, успокоившись, просит сигаретку. Борттехник слепыми пальцами вытягивает и отдает ему целый пучок, просит не мешать, и продолжает шагать взад-вперед и бормотать, дирижируя пальцем.
Он возвращается в комнату, прокрадывается через шестикратный храп на маленькую кухню, включает там свет, кипятит чай, достает свою большую тетрадь и китайскую перьевую. Он пишет, начиная каллиграфически, но быстро срывается в каракули, которые утром выглядят кардиограммой мерцательной аритмии. Конечно, стихи – повторять этот ужас не будем, да и тетради той давно нет.
Следующим вечером майор позвал борттехника к себе в балок. Доставая бутылку со звездочками и стаканы, сказал:
– Сколько можно любительством заниматься. Предлагаю тебе сыграть матч на звание чемпиона 302-й эскадрильи. Отборочный мы прошли в Кагане, не будем скромничать, остальные не тянут. Наш с тобой спарринг мне нравится. Возрастной разрыв чуть больше, чем у Карпова с Каспаровым, ничьих столько же. В общем, ты привлекателен, я – чертовски привлекателен, и я не понимаю, почему бы нам не занять свободное время до конца войны – осталось-то два месяца (тук-тук-тук). Я привез часы и пару дебютных справочников – один твой. А на кон ставим по штуке чеков. Стимул и ответственность. Если согласен, то выпьем за нашу борьбу.
И они выпили.
– А теперь познакомься с нашим арбитром – сказал майор. – Хотя, вы и так знакомы, каждый день видитесь...
Война – хороший учитель. Она учит принимать неожиданности как должное. Ты всегда в готовности ответить мгновенно – и даже чуть раньше вопроса. Борттехник обернулся, уже зная, кто у него за спиной. Тот, кто во всем хочет быть первым, просто не мог выбрать другую. А майор был первым во всем – он играл на гитаре и пел, он крутил на своей «двадцатьчетверке» мертвые петли и попадал нурсом в голову врага, вдобавок ко всему он был сильным и красивым. Вот только в шахматах майор споткнулся о борттехника. Это его бесило и заводило одновременно, он считал, что дело не в силе молодого старлея, а в собственной расслабляющей снисходительности. Но мы отвлеклись...
– Мало того, что мы знакомы, товарищ майор, – сказал борттехник, поднимаясь навстречу ей, выходящей из-за кухонной перегородки. – Я с первого дня безнадежно влюблен в нее. Позвольте... – он приложился к ее руке. «Главное не думать!», – думал он, пребывая в полной растерянности.
– Ну, безнадежная влюбленность позволительна, – самодовольно сказал майор, – а вот любить ее, – извини, брат, это уже полковничья должность!
И он приобнял ее за талию. В момент, когда майорские губы коснулись ее шеи, она взглянула на борттехника, нахмурила брови, погрозила у щеки пальцем, предупреждая. Когда майор отлепил свои губы, снова ушла за кухонную перегородку: «Сделаю что-нибудь закусить».
Потом майор и борттехник играли партию. Они старались делать это ежедневно – на стоянке, в бане, в майорском балке – где получалось. Сейчас борттехник играл нервно. «В чем дело? Провокация? Чья? Так, потом так, он – так, я – так. Конь е-пять. В чем же дело? Так нельзя притворяться, или я ничего не понимаю в женщинах. А кто сказал, что я в них понимаю? Я так и знал – получи: слон жэ-четыре шах... Еще шах! Ишь, побежал... Ну куда, ну куда ты гонишься? Шах!».
Злой борттехник давил. Вдруг майор со словами «надо покурить» резко встал и коленом сбил позицию. Фигуры посыпались на пол.
– Ой, – сказал майор. – Какая жалость. Такую партию испортил!
– Я восстановлю, – сказал борттехник, расставляя фигуры.
– Конь не здесь стоял, – сказал майор.
– Как не здесь? Он через два хода мат давал.
– Какой, нахрен, мат?
– Ну, знаете, товарищ майор, – сказал борттехник, вставая, – идите вы сами в обозначенное место! Я домой пошел.
– Ладно, не обижайся, пошутил я. Ну, проиграл, знаю. На матче буду внимательней. Что-то ты агрессивен сегодня. Давай по чаю, вон, хозяйка приготовила. У меня икра есть. Красная. И масло...
Но борттехник, сославшись на ранний вылет, ушел.
4
Утром он не явился на завтрак. Потом пропустил обед. Ему было грустно, и он никак не мог справиться с этой грустью. Он лежал в вертолете, раскатав между дополнительными баками матрас, жевал югославское печенье, запивая ежевичной «Доной», курил. Брал карандаш, рисовал в блокноте профили и силуэты, зачеркивал.
Тишину стояночной сиесты вдруг нарушили крики инженера, беготня по железным настилам, вой запускаемой аишки. Улетали какие-то «красные» генералы – две «восьмерки» и пара сопровождающих «мессеров». Борттехник вышел на улицу. На ближней к нему стоянке уже запустилась «двадцатьчетверка» под номером «07». Увидев борттехника, майор в кабине приветственно поднял руку в черной перчатке, улыбнулся. Борттехник помахал в ответ, показал большой палец и стоял, не пряча лица от секущего песка, пока вертолет майора разворачивался и выруливал, покачивая хвостом.
