Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
Иисус улыбается и говорит:
— Это ветер повернул…
Весной в горах от такого ветра пастухи летают над облаками и пропастями…
Но я ещё не могу изгнать болезнь твою…
Позже излечу тебя…
Ты подожди…
Прокажённый говорит:
— Меня звать Симон. Я живу в Вифании.
Иисус сказал:
— Я приду в твой дом, где Мария, сестра Лазаря четырёхдневного воскрешенного, разобьёт сосуд алавастровый и изольёт нард индийский на ноги и голову мою, и оботрёт власами жемчужными, как мать, ноги мои…
Симон, ты жди…
Ааааааа…
Адонай! Господь мой! Дай!..
Нестерпимо от чужих язв, ран…
Дай исцелить больного! Дай… дай… дай…
Аааа…
Аааа!..
… А Галилейские блаженные святые пастухи
Две тысячи лет назад говорили,
И досель говорят,
Что Он останавливал перелётных птиц,
Что Он укрощал бешеных быков,
Что Он ходил по водам и облакам,
Что Он поворачивал горящие факелы от жертв к палачам…
Галилейские пастухи досель только о Нём и говорят…
Галилейские пастухи вечны, ибо они видели и видят Вечного…
Аааааааа
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Отец, отец мой!..
И вот мы жарим воробьев на костре, и мальчики незнакомые, пыльные едят жареное.
И я ем жареное тельце, нищую тушку воробья, но мясо воробьев бедное, жидкое, водянистое, и оно исторгается из меня на землю и не идёт в тело моё…
И тяжко, тошно телу моему, а мальчики-отроки, которые уже старше меня, едят воробьев и смеются надо мной у костра…
Скоро в Иерусалиме Праздник Кущей, и караваны богомольцев запылённых, блаженных бредут по городу нашему, обходя более краткие дороги к Иерусалиму, ибо там гнёзда летучие разбойников.
…И вот отец мой дал приют богомольцам, и двенадцать отроков сидят у костра и жарят воробьев.
И в руках у одного из отроков священный букет-"лулав", сплетённный из пальмовых, ивовых, персиковых, лимонных веток.
И отрок ловко залезает на спящие деревья во дворе нашем и сбивает, сметает "лулавом" ночные. сонные гнёзда воробьёв, и убивает умело ночных, вялых птиц, и разбивает яйца недозрелые, и яйца текут разбитые по ветвям.
У отрока лицо хищное, упоённое убийством живых, а левый глаз у него косит, как у страстных жен.
А голос узкий, знобкий, хлёсткий, как у хищных птиц…
Рот узкий…
Душа узкая…
Хищные птицы жалобно кричат, как саддукеи и фарисеи…
Он кричит жалобно:
— На празднике Кущей убивают жертвенных агнцев и волов, а мы, бедняки-"евионы" святые, убиваем жертвенных воробьев…
Я убил двенадцать воробьев — каждому по воробью, жалкая жертвенная еда, но другой нет у бедных…
Иисус, нищий, воробей, сын плотника старого, ешь воробьев!..
…Но язык мой, и гортань, и горло моё не приемлют такой пищи…
Я стою под разбитыми гнёздами, из которых расколотые яйца текут на лицо моё….
Лицо моё словно собирает разбитые яйца воробьиные…
И что слезы мои, когда текут заветные хрупкие яйца?..
Господь мой!..
В мире нет ничего страшнее разрушенного гнезда, селенья, града, народа…
А убийца воробьев ночных смеётся, но остальные отроки молчат, но едят воробьев на огне…
А утром сизым караван богомольцев уходит в Иерусалим, и я прощаюсь бессонно с ними, и со сна плохо воспоминаю прохожие, пыльные, чужие, но ставшие за ночь родными и близкими у костра их имена: Пётр, Андрей, Иаков, Иоанн, юные вольные рыбари от вольного моря Галилейского, Филипп и Варфоломей, Фома, Матфей, Иаков Алфеев, Леввей, Симон из Каны.
А двенадцатый, который убивал воробьёв, был Иуда из многоторгового, гористого ветхого Кариота.
И Иисус уже узнал его, а он ещё был слеп и не знал о грядущих днях…
— Отец, отец мой Иосиф!..Вот караван богомольцев ушёл, убив жертвенных воробьев…
А я больше никогда не буду есть мясо…
Зачем мясу мясо?..
Разве агнцы поядают сосцы овечьи материнские кормильные вместе с молоком их и пиют кровь?..
А я буду есть только любимую мою похлёбку-"либбан" из плодов и трав.
И плоды дерев и полей…
Хотя даже когда человек рвёт яблоко с дерева — он похож на мясника, багрового от крови животных, а я не хочу быть багровым.
А убийца овцы недалёк от убийцы человека…
Отец мой, лучше мак, чем мясо убитых, ибо тут ты убивавешь себя, а не других…
Отец мой, караван ушёл в Иерусалим на Праздник Кущей, я не хочу идти с ним, а я не хочу убивать жертвенных животных… Ибо сам стану жертвой.
А я пойду к потоку Киссон и буду лепить из глины…
— Сын, я знаю, ты опять будешь лепить глиняные кресты.
Мальчик сказал:
— Я должен вылепить двенадцать воробьев…
Я должен вернуть их, безвинных…
…Он пошёл к Киссону, который уже опал и не был бешено полноводным — таким, когда, как посуху.
Он ходил по его высоким покорным волнам.
Иисус сел на сырой, речной песок и тинистую глину, и вылепил тонкостными перстами плотника двенадцать глиняных воробьёв.
Потом Он сложил воробьев на песок, и жгучее солнце просушило, прокалило их, и они стали лёгкими, невесомыми…
Тут пришёл Иосиф, и он дивился мастерству лепки десятилетнего Сына своего:
— Кто научил Тебя лепить птиц?.. Твоя любовь к птицам научила Тебя?..
Иисус сказал:
— Я хочу вернуть, воскресить убитых сегодняшней ночью в ночных гнёздах вместе с яйцами неповинными. сокровенными…
Иосиф изумился:
— Гляди, Иешуа!
Иль я с утра, в Праздник Кущей, вкусил мака и чудится мне?..
Иль двенадцать воробьев налетели, и каждый взял в лапки своего глиняного собрата, и улетели все двенадцать?..
Иль сами глиняные воробьи стали живыми и восстали с речного песка, оставив извилистые следы, похожие на египетские иероглифы накаменные?..
Или Ты превратил глиняных в живых?..
Истинно говорят древние раввины, что язык иудея всегда должен говорить: не знаю, не знаю, не знаю…
И я не знаю, не знаю…
Но нет никого на песке, опричь птичьих следов…
Мальчик! Сын мой!.. А мне ведь скоро умирать, а Тебе одному оставаться…
И разве Тебе помогут глиняные и воскресшие воробьи в этом страшном мире?..
Средь законов древних, каменных?..
Иосиф сел на песок мокрый и рыдал, и Иисус не мог утешить его…
Он шептал, но отец не слышал Его…
— Отец, отец, отсюда, от глиняных воробьев, с помощью Небесного Отца Моего, я начну воскрешать усопших, поднимать падших, исцелять хворых, утешать печальных…
…А галилейские пастухи говорили и говорят уже две тысячи лет:
Когда Его распяли — над Его Крестом кружили необъятные стаи перелётных птиц…
А к Его Кресту шли все бешеные, пенные быки…
И все прокажённые, и все больные, слепые, немые и бесноватые…
И многие мёртвые шли к Его Кресту…
Чтобы воскреснуть…
Так говорили и говорят доселе галилейские пастухи…
Но кто верит им?..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Господь мой! Отец Небесный мой!..
Мне девятнадцать лет, и отец мой Иосиф умер…
И мне теперь не с кем говорить на земле этой, а только с Тобой, ибо Матерь Мария моя безмолвна, и следует повсюду безмолвно, покорно за мной…
Господь мой!
Отец мой уснул на крыше под маками-текунами, и лепестки пурпурные нежно покрыли блаженное лицо его.
Маки что ли усыпили, похоронили его? не знаю, не знаю, не знаю, Господь мой…
А только Ты и это знаешь, знаешь…
Отец мой перед смертью мало читал Закон и Пророков, а более читал эллинских мудрецов и поэтов, и возлюбил земную, змеиную мудрость и мак-дурман поэзии…
Господь мой, а пред Тобой — это прах, прах, прах…
И вот мой родной отец ушёл во прах, прах, прах и стал прах… вместе с мудрецами и поэтами мака… певцами наслаждений…
Господь мой, отец мой следил за мной и не пускал меня к прохожим, сладким, чужедальным караванам и к Учителям иных народов…
А теперь он ушёл с невозвратным караваном своим, и двери дома моего открыты.
А Матерь Мария безмолвная моя не может удержать меня, и я ухожу с караваном в Индию древлей Мудрости…
В Индию Шакья Муни, в страну Будды Блаженного…
…Индийский караван мой шёл чрез Персию Царей Аршакидов, откуда пришли к яслям моим волхвы Балтасар, Гаспар и Мельхиор.
Караван мой заночевал в горах Бисутуна, и тут все уснули тяжким, высокогорным сном.
Но я увидел на вершине Горы Древо Жизни Хаому, а у Древа Костёр, который доходил до звёзд, и звёзды многопадучего августа сыпались в него и не давали ему иссякнуть.
А у Костра Звёзд сидел Пророк Зороастр, а вокруг Костра на скалах густо лепились белые орлы-могильники и грифы-бородачи, и огонь Костра плясал в их жёлтых, хищных глазах…
