Маргарет Джордж - Елена Троянская
Я поспешила во дворец и на пороге от охранника узнала, что Парис при смерти.
Мне страшно. Я не вынесу этого! — заплакала я и уткнулась Андромахе в плечо.
— Ты должна. Если такова воля богов — будь они прокляты! — ты должна ее принять.
— Как ты?
— Как я.
Она повернулась и пошла к себе, а я стала подниматься по лестнице. Войдя в спальню, я ощутила запах мускуса, которым заглушали запах смерти, потом услышала стоны — так стонут только умирающие.
Ставни были закрыты, и я решительно направилась к окнам. Сейчас распахну их, впущу в комнату свет и воздух. Парис, обрадованный, сядет на постели и подставит лицо солнцу. От отчаяния я уповала на целительную силу светила. Поток света ворвался в комнату, слуга зажмурил глаза. Наконец я отважилась взглянуть на Париса. Он лежал раскинув почерневшие руки. Они распухли и затвердели, как бревна.
Упав на колени, я посмотрела ему в лицо. Это было не человеческое лицо, а иссиня-красный отек. Даже золотые волосы напоминали перегнившую прошлогоднюю траву. Приоткрытые губы почернели и потрескались.
— Елена… — Голос был по-прежнему голосом Париса, только тихий, едва слышный. — Она отказала?
— Да, чтоб она превратилась в тину болотную! Но мы обойдемся и без нее. Теперь я с тобой. Я сама тебе помогу. Глупо было искать помощи у чужих. Я могу…
Что я могу, что? Призвать своего отца, Зевса? Полноте, да отец ли он?
— Я могу позвать на помощь кое-кого помогущественнее, чем она. Почему я сразу этого не сделала?
Он попытался погладить меня, но рука не слушалась и осталась лежать такая же безжизненная, как бревно.
— Погоди, я сейчас. — Я наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, еще недавно горевший огнем, а теперь холодный, как озеро Эноны.
Тут меня пронизала волна трепета, и я быстро вышла из комнаты: я не хотела умолять Зевса при Парисе.
Трудно было найти в переполненном постояльцами дворце уединение. Наконец я отыскала чулан, в котором хранилась провизия: вряд ли подходящее помещение для разговора с Зевсом.
Я нашла две курительницы, поставила их на пол дрожащими руками и простерлась перед ними, всем телом ощущая холод каменного пола.
— Зевс, сын великого Кроноса, отец богов, царишь ты на небе, дела людей ты ведаешь благих и злых. Сжалься надо мной. Я в смирении простираюсь перед тобой, я молю тебя — подари жизнь моему супругу, Парису. Ты можешь спасти его. Ты можешь вернуть ему здоровье. Ты — могущественнейший из богов, и все в твоей власти.
Ответа не последовало. Значит ли это, что Зевса не существует? Или что он мне не отец? Или что я не знаю правильных слов?
— Я нахожусь в смятении, не могу найти правильных слов. Но ты ведь можешь читать прямо в моем сердце! Ты видишь мое единственное желание. Исполни его! Или дай мне умереть вместо Париса. Ты позволил Алкесте занять место мужа, позволь и мне!
Вдруг в голове пронеслась эта история. Аполлон пообещал Адмету, что, когда наступит его последний день, смерть пощадит его, если кто-нибудь из близких добровольно умрет из любви к нему. И вот прилетел к Адмету Гермес и призвал его в Аид. Адмет бросился к своим престарелым родителям, обхватил их колени и упрашивал уступить ему конец жизни. Однако оба наотрез отказались, сказав, что не устали еще наслаждаться жизнью и ему лучше смириться с выпавшим жребием, как делают другие. Тогда из любви к Адмету его жена Алкеста приняла яд, и ее тень спустилась в Аид.
Но Зевс молчал. Я приподнялась на колени и стала раздувать дым над курительницами, надеясь так привлечь внимание Зевса.
— Взываю к тебе, отец! Смилуйся надо мной.
И вдруг я услышала голос — то ли ушами, то ли сердцем.
— Я слышу тебя, дитя мое. Ты просишь о невозможном. Нить человеческой жизни держат в своих руках мойры. Я над ними не властен: они не мои дети, а дети великой богини Необходимости. Она зовется «Могучей судьбой», и с ней не спорят даже боги. Парису суждено умереть, и он умрет. Я не могу спасти Париса, как не мог спасти своего сына Сарпедона, когда он был ранен в сражении. Мне жаль, дитя мое.
— Ты называешь меня «дитя»?
— Да, потому что ты и есть мое дитя. Ты единственная земная женщина, которую я признаю своей дочерью, и ты не умрешь.
— Но я не хочу жить без Париса.
— У тебя нет выбора. Твоя природа такова. И мы с радостью встретим тебя, когда пробьет час.
— Из меня не получится богини. Я вечно буду оплакивать своего Париса.
— Богам тоже случается горевать, но честно тебе скажу: приятно быть богом.
Я опять потерпела поражение. Зевс, подобно Эноне, ответил отказом на мои мольбы. Я снова напрасно потеряла время, отняла его у Париса.
Я побежала обратно в спальню, нежно, стараясь не причинить боли, охватила руками голову Париса. Он приподнял опухшие веки и спросил:
— Что? Что такое?
— Ты выздоровеешь. Сейчас в тебя вольются новые силы и победят яд. — Я ненавидела лгать, но не могла же я сказать ему правду. Я погладила его раздутую руку. — Все это пройдет, ты будешь таким, как прежде.
— Зевс выслушал тебя?
Парис сделал попытку улыбнуться.
— Да, выслушал и пообещал спасти. Я все равно не стану жить без тебя!
— Елена… — Он вздохнул. — Я не заслуживаю такой верности. Я не стою тебя.
— Глупости! Что за глупости ты говоришь! Я предназначалась тебе от начала времен. Если бы твой корабль задержался хоть на день — я бы умерла!
— Возьми меня за руку, — попросил он.
Я взяла то, что некогда было рукой Париса. «О боги! — снова взмолилась я. — Афродита! Сделай же ты хоть что-нибудь!»
— Да, любимый, я буду держать тебя за руку, пока ты не выздоровеешь, — прошептала я.
— Как темно. Впереди глубокая пропасть. Я падаю в нее, — бормотал он.
— Нет, любимый, ты лежишь на своей постели. Все хорошо…
Я не успела договорить — он умер. Не оставив мне последнего слова на память, не попрощавшись — сорвался в глубокую пропасть, которая отверзлась перед ним.
Парис умер. Я вдова. Пока я не понимала значения слова «вдова» — все казалось лишенным значения по сравнению с тем, что Парис умер, — но скоро я пойму.
Я закрыла ему глаза. Сколько раз я целовала эти глаза!
Обернувшись к слуге, я сказала:
— Царевич Парис умер. Его дух покинул нас. Подготовь его тело к погребению.
Не в силах больше оставаться здесь, я вышла вон.
Я хотела остаться одна и пошла в комнатку, где спали мои служанки. Она оказалось пуста, и я упала на тюфяк. Слез не было. Ничего не было, только зияющая пустота. Парис умер. Мир потерял смысл для меня.
Я сказала правду Зевсу. Я не хочу жить. Моя жизнь закончилась с последним вздохом Париса. Он не сказал мне на прощание ничего, прошептал только, что падает в пропасть, и все.
Но ведь он не знал, что это будут его последние слова. Разве нам дано это знать? Пока человек здоров и полон сил, он воображает, как, лежа на смертном одре, произнесет исполненные нетленной мудрости последние слова, которые останутся в наследство родственникам подобно бесценному сокровищу. Но в действительности редко кому удается произнести эти слова. Погибает ли человек скоропостижно на поле боя, умирает ли после долгой болезни в своей постели, ему бывает не до красивых слов. Дыхание отлетает внезапно, и невысказанные слова умирают вместе с человеком, а близкие остаются перебирать воспоминания и гадать, что умерший хотел им сказать.
Я чувствовала горе, но не его границы. Горе казалось безграничным. Я заставила себя подняться с тюфяка и, ничего не видя перед собой, пошла к Андромахе. Лишь она могла разделить мое горе.
Она ждала меня, сидя у ткацкого станка, но челнок лежал рядом на стуле. Завидев меня, она поднялась и протянула навстречу мне руки. Я упала в ее объятия.
— Парис ушел к Гектору, — сказала я.
— Теперь они обнимают друг друга, как мы. Если мы постараемся, сможем увидеть их, — сказала она и погладила меня по голове. — Сестра моя по скорби.
Похороны Париса. Высокая поленница. Парис лежит наверху, закутанный в драгоценные ткани, которые должны скрыть, как изуродовала его смерть. Плакальщицы и плакальщики. У погребального костра стоят отец и мать. Оставшиеся в живых братья выстроились сбоку. Кажется, все троянцы до единого пришли сюда, на южный склон, где проводятся церемонии погребения.
Но здесь уже состоялось столько погребений, что слезы высохли. Троил, Гектор, простые воины. На Париса у троянцев не хватило слез. И не могли они избавиться от мысли, что Парис и был причиной всех этих смертей: если бы не он, Троя жила бы и процветала.
Наверное, они были правы. Я предпочла бы оказаться на месте Париса, но неумолимый Зевс не позволил.
От имени братьев речь держал Деифоб. Он был краток — похвалил Париса, обращаясь к богам. Приам сказал, что лучше бы ему досталась стрела, настигшая Париса. Гекуба рыдала.
