Роальд Даль - Дорога в рай
Клод остановился, чтобы перевести дыхание. Вспоминая замечательные дни своей молодости, он преобразился — его глаза еще больше увеличились, повлажнели и стали мечтательными.
— Я не совсем понимаю, — сказал я. — Как ему удавалось надеть бумажные колпачки на головы фазанам в лесу?
— Ни за что не догадаешься.
— Конечно нет.
— Тогда слушай. Прежде всего в земле выкапываешь маленькую лунку. Потом скручиваешь кусок бумаги, чтобы получился конус, который помещался бы в эту лунку широким концом кверху. Потом всю внутренность этой бумажной чашки смазываешь птичьим клеем и бросаешь туда несколько изюминок. Одновременно нужно набросать изюминок вокруг лунки. Дальше. Идет старина фазан и клюет и, когда подходит к лунке, засовывает туда свою голову, чтобы съесть изюминки, и — на голове у него оказывается колпак, и он ничего не видит. Ну разве не замечательно, до чего некоторые додумываются, а, Гордон? Ты не согласен?
— Твой папа был гением, — сказал я.
— Тогда делай свой выбор. Какой из трех способов тебе нравится, тот мы и используем сегодня ночью.
— Тебе не кажется, что все они немного жестокие?
— Жестокие! — с возмущением вскричал Клод. — О господи! А кто это последние полгода почти каждый день ел жареного фазана и не заплатил за это ни гроша?
Он повернулся и направился к двери мастерской. Видно было, что мое замечание глубоко его огорчило.
— Погоди минуту, — сказал я. — Не уходи.
— Так ты хочешь пойти со мной или нет?
— Да, но сперва разреши мне кое-что у тебя спросить. У меня тут возникла одна мысль.
— Держи ее при себе, — сказал Клод. — Ты говоришь о предмете, в котором ничего не смыслишь.
— Помнишь тот пузырек со снотворными таблетками, которые врач выписал мне в прошлом месяце, когда у меня болела спина?
— Ну и что?
— А на фазанов они не могут подействовать?
Клод прикрыл глаза и сочувственно покачал головой.
— Погоди, — сказал я.
— Тут и обсуждать нечего, — сказал он. — Да ни один фазан на свете не станет глотать эти паршивые красные капсулы. Ничего лучше не мог придумать?
— Ты забываешь об изюме, — сказал я. — Послушай, что я тебе скажу. Берем изюм. Вымачиваем его, пока он не разбухнет. Потом делаем лезвием надрез. Потом немного его опустошаем. Потом открываем одну из моих красных капсул и высыпаем весь порошок в изюминку. Потом берем иглу и очень тщательно зашиваем надрез. Дальше…
Краешком глаза я увидел, как рот Клода медленно приоткрывается.
— Дальше, — продолжил я, — у нас получается красивая, чистая на вид изюминка с двумя с половиной гранами снотворного внутри, и позволь сказать тебе еще кое-что. Этого хватит, чтобы свалить с ног среднего мужчину, не то что птицу!
Я выждал десяток секунд, чтобы сказанное мной попало по адресу.
— Кроме того, используя такой способ, мы могли бы действовать масштабно. Захотим — и приготовим двадцать изюминок, а потом, на закате, нам останется только разбросать их на поляне, где их подкармливают, и уйти. Через полчаса таблетки начнут действовать. Когда мы возвращаемся, фазаны уже расселись по деревьям и покачиваются, ощущая некоторую слабость, притом стараются сохранить равновесие. Но скоро каждый фазан, который съел хотя бы одну изюминку, обязательно свалится без сознания на землю. Дорогой ты мой, да они будут падать с деревьев, как яблоки, и мы будем ходить и собирать их!
Клод в восхищении смотрел на меня.
— О господи, — неслышно произнес он.
— И нас ни за что не поймают. Мы просто пройдем по лесу, разбрасывая по дороге изюминки, и даже если бы за нами наблюдали, все равно ничего бы не заметили.
— Гордон, — сказал он, кладя руку мне на колено и глядя на меня большими и сверкающими, точно звезды, глазами. — Если эта штука сработает, она произведет настоящую революцию в браконьерстве.
— Рад слышать.
— Сколько у тебя осталось таблеток? — спросил он.
— Сорок девять. В пузырьке было пятьдесят, я съел только одну.
— Сорока девяти мало. Нам нужно не меньше двухсот.
— Ты с ума сошел! — вскричал я.
Он медленно отошел и встал у двери спиной ко мне, уставившись в небо.
— Двести — крайний минимум, — тихо произнес он. — Особого смысла нет все это затевать, пока у нас не будет двухсот штук.
«Что же он, черт побери, замыслил?» — подумал я.
— До открытия сезона для нас это последняя возможность, — сказал Клод.
— Больше никак не могу достать.
— Ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись с пустыми руками?
— Но зачем так много?
Клод повернул голову и посмотрел на меня невинными глазами.
— А почему бы и нет? — мягко произнес он. — У тебя что, есть какие-то возражения?
О боже, неожиданно подумал я, да этот сумасшедший вздумал испортить мистеру Виктору Хейзелу церемонию открытия охотничьего сезона.
— Достаешь две сотни таблеток, — сказал он, — и тогда мы этим займемся.
— Не могу.
— Но попробовать-то ты можешь?
По случаю открытия охотничьего сезона мистер Хейзел принимал гостей каждый год первого октября, что было великим событием. Немощные джентльмены в твидовых костюмах — некоторые с титулами, а некоторые просто богатые съезжались отовсюду на автомобилях со своими носильщиками ружей, собаками и женами, и целый день в долине звучали раскаты ружейных залпов. Фазанов там всегда было предостаточно, поскольку каждое лето леса методично заселялись сотнями дюжин молодых птиц, что влетало в копеечку. Я слышал, будто разведение и содержание каждого фазана, до того как его застрелят, обходится дороже пяти фунтов (приблизительно цена двухсот буханок хлеба). Но мистер Хейзел с затратами не считался. Пусть и на несколько часов, но он становился большим человеком в маленьком мире, и даже глава судебной власти графства, прощаясь с ним, похлопывал его по спине и пытался вспомнить, как его зовут.
— А что, если мы уменьшим дозу? — спросил Клод. — Почему бы нам не разделить содержимое одной капсулы на четыре изюминки?
— Думаю, можно, если ты этого хочешь.
— Но достаточно ли птице четверти капсулы?
Можно только восхищаться его хладнокровием. Даже на одного фазана опасно охотиться в этом лесу в такое время года, а он собрался наловить целую кучу.
— Четверти вполне достаточно, — сказал я.
— Ты уверен?
— Сам подумай. Рассчитывать нужно по отношению к массе тела. Это все равно в двадцать раз больше, чем необходимо.
— Тогда уменьшим дозу на четверть, — сказал он, потирая руки, и помолчал, подсчитывая в уме. — Нам нужно сто девяносто шесть изюмин!
— Ты понимаешь, о чем говоришь? — сказал я. — Да у нас на одну подготовку уйдет несколько часов.
— Ну и что! — вскричал Клод. — Тогда пойдем завтра. Изюминки оставим на ночь, чтобы они вымокали, и у нас будет все утро и весь день, чтобы приготовить их.
Именно так мы и поступили.
И вот, сутки спустя, мы были в пути. Мы шли не останавливаясь минут сорок и уже приближались к тому месту, где тропинка сворачивает вправо и тянется по гребню холма к лесу, где живут фазаны. Оставалось пройти что-то около мили.
— Надеюсь, у сторожей случайно нет ружей? — спросил я.
— Ружья есть у всех сторожей, — сказал Клод.
Этого-то я и боялся.
— В основном против хищников.
— Ну вот!
— Конечно, нет никакой гарантии, что они не пальнут и в браконьера.
— Ты шутишь.
— Совсем нет. Но они стреляют только в спину. Тому, кто убегает. Они любят стрелять мелкой дробью по ногам ярдов с пятидесяти.
— Они не имеют права! — вскричал я. — Это уголовное преступление!
— Как и браконьерство, — сказал Клод.
Какое-то время мы шли молча. Солнце висело справа от нас ниже высокой изгороди, и тропинка была в тени.
— Можешь считать, тебе повезло, — продолжал он. — Тридцать лет назад стреляли без предупреждения.
— Ты в это веришь?
— Я знаю, — сказал он. — Сколько было таких ночей, когда я мальцом заходил, бывало, на кухню и видел моего папу. Лежит он лицом вниз на столе, а мама стоит над ним и выковыривает ножом для чистки картофеля картечь из его ягодиц.
— Хватит, — сказал я. — Мне от этого не по себе.
— Так ты мне веришь?
— Да, верю.
— К старости он был весь покрыт мелкими белыми шрамами, будто весь усыпан снегом.
— Да-да, — сказал я. — Не надо напоминать.
— Тогда говорили: «задница браконьера», — сказал Клод. — Во всей деревне не было ни одного мужчины без таких примет. Но мой папа был чемпионом.
— Ему повезло, — сказал я.
— Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь, черт возьми, — мечтательно проговорил Клод. — Он бы все на свете отдал, чтобы пойти с нами сегодня…
