Дураков нет - Руссо Ричард

Но самое главное – вряд ли гордость позволит Салли смириться с тем, что Питер, тот самый сын, о чьем существовании Салли позволял себе не вспоминать месяцами, окажется его спасителем. Если бы Салли нравилось, каким вырос его сын, быть может, он относился бы к этому иначе. Порой Салли думал, что научится любить Питера, иногда ему даже казалось, что он уже его любит. Но чувства к сыну отличались от той симпатии, которую Салли питал к Уэрфу, Рут, мисс Берил и даже Рубу. Эти чувства были даже слабее, чем смесь нежности и раздражения, которую вызывал у него Карл Робак. Как ни странно, они были ближе к тем чувствам, которые Салли питал к Тоби; он не сумел бы их выразить и чувствовал себя дурак дураком, от них сосало под ложечкой, они словно предупреждали – быть может, по той же причине: держись подальше, ты этого не получишь, тебе этого не дадут, ты не вправе рассчитывать ни на молодую красавицу, ни на сына, ты этого не заслужил. Салли не особо смущало, что Питер никак не забудет обиды. Это он мог понять. Салли и сам не собирался забывать отцу обиды, куда более многочисленные, а потому и не ждал, что Питер простит его самого. Тогда чего же он ждал?

Может быть, Салли просто хотелось, чтобы Питер чуть больше походил на него. Правда, Питер трудолюбив, он, пожалуй, способнее отца, терпеливее, понятливее и спокойнее. Но все эти достоинства перечеркивал тот факт, что сын явно ждал награды за добросовестную работу, – наивное убеждение, внушенное Верой. В школе Питер прилежно учился, получал хорошие отметки и на основании этого рассчитывал получить хорошую работу, хорошее жалованье и страховку. Он был компетентным преподавателем и явно ждал уважения и повышения по службе. А не получив, стал жалеть себя – еще один Верин талант. Праведный гнев и жалость к себе всегда были ее сильными сторонами.

Как бы Салли ни презирал отца, оба признавали – пусть негласно, – что Салли пошел в Большого Джима, что яблоко упало не так уж и далеко от яблони. Старик понимал и принимал презрение сына, как осознавал и степень ненависти Салли к самому себе. За последние двадцать лет жизни Большого Джима они виделись от силы раз десять, и в каждый из этих случаев между ними что-то происходило, Салли этого не отрицал. Он замечал, что старик смотрит на него так, словно хочет сказать: “Я знаю тебя, приятель, знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь”. Салли всегда отворачивался от ухмылки отца, от той правды, которая в ней заключалась. Быть может, этого Салли и хотел от Питера: более уверенного ощущения, что тот его сын, что яблоко упало не так уж и далеко от яблони. За исключением редких случаев – как в тот вечер, когда Салли сел в тюрьму, а перед этим они с Питером и Уэрфом пили пиво в “Лошади”, – ему казалось, что яблоко упало с холма и укатилось в соседний округ; вот почему Салли симпатизировал Питеру не больше, чем бывшей жене, которая сделала сына таким, одна, без чьей-либо помощи.

Салли сидел на батарее, слушал, как в соседней комнате Питер негромко разговаривает с Уиллом, голоса их эхом разносились в пустоте, слов толком не разобрать. Возможно, это и раздражало Салли едва ли не больше всего – сын всегда общался с Уиллом шепотом, будто бы самые заурядные их разговоры не предназначались для ушей Салли, будто бы он не заслужил права участвовать в них. Уэрф тоже прислушивался к приглушенному бормотанию и, казалось, понимал чувства Салли.

– Черные мысли. – Уэрф ухмыльнулся. – Тебя сегодня преследуют черные мысли.

Отрицать это было бессмысленно, и Салли не стал отпираться.

– Ну так что, – спросил Питер, когда они с Уиллом вернулись в гостиную, – ты снимешь эту квартиру?

– Мой адвокат считает, что мне следует это сделать, – ответил Салли.

– То есть он этого не сделает, – пояснил Уэрф. – Он никогда не слушается моих советов.

– Если не хочешь ты, тогда ее сниму я, – сказал Питер.

Салли даже обрадовался.

– Окей, – ответил он, гадая, утолит ли этот жест потребность дать что-нибудь сыну. – Снимай. Тебе она все равно больше подходит.

– Хорошо, – согласился Питер. – Спасибо.

– Я так понимаю, это значит, что ты решил остаться на какое-то время, – осмелился уточнить Салли.

Питер кивнул.

– Я согласился вести вечерние занятия в колледже Шуйлера, – сообщил он.

– Окей, – одобрил Салли, впечатленный тем, что сын съездил в колледж и его приняли на работу. – Там не так уж плохо.

– Именно это мне и сказал завкафедрой. “Здесь не так плохо, как кажется”, слово в слово.

– Надо же с чего-то начинать. – Салли пожал плечами, надеясь подбодрить сына.

– Начинал я с университета, – напомнил Питер. – А здесь заканчиваю, не начинаю.

Салли решил сменить тему.

– У тебя есть деньги на первый и последний месяц? – спросил он, подсчитывая в уме, сколько сможет дать сыну.

К его удивлению, Питер сказал, что есть.

– Если нужно, я могу подкинуть тебе сотню-другую, – предложил Салли.

– Не нужно, – заверил Питер. – Но спасибо.

Салли подмигнул Уэрфу:

– Рад, что хоть у кого-то в моей семье есть деньги.

– У тебя денег больше, чем ты думаешь. – Питер достал кошелек и протянул Салли квитанцию из букмекерской конторы. Если быть точным, за тройку. Салли проверил дату. Позавчера.

– Это ты поставил?

– Нет, – ответил Питер, – ты. Забыл, что ли?

И Салли внезапно вспомнил. В тот пьяный вечер, перед тем как отправиться за решетку, в череде поручений Питеру – за какую работу взяться первым делом в доме Майлза Андерсона, как жарить яичницу в закусочной “У Хэтти”, а еще попросить Руба помочь с паркетом в загородном доме Робаков, проведывать мисс Берил и кормить Распутина, – в череде этих поручений Салли, кажется, велел Питеру поставить на тройку и объяснил, что с его, Салли, везением с нее станется выиграть ровно тогда, когда он будет в кутузке, – лишнее доказательство, что злой божок существует, о чем Салли давно догадывался, и этот божок, вероятно, слушает наставления, которые нашептывает ему отец Салли, ведь тот прожил жизнь так, что наверняка заслужил место в ближнем кругу злого божка, стал его главным советником, доверенным лицом, военным министром. И вот Салли каким-то чудом – точнее, в порыве пьяного вдохновения – сорвал козни злого божка.

– Я бы отдал ее тебе еще на похоронах, – сказал Питер, – но я не знал, кто победил, пока ты не сообщил мне, а ты не знал, в какой день. Я пару дней забывал сделать ставку.

Не успел Салли осмыслить тот факт, что квитанция, которую он держал в руке, выиграла три с лишним тысячи долларов, как его одолели сомнения.

– Я дал тебе денег?

– Каких денег?

– На ставку.

– Кто знает? – спросил Питер. – Какая разница?

Салли точно помнил, что денег сыну не давал.

– Если ты ставил свои, то и выигрыш твой. Так принято.

– Да я даже и не пошел бы в букмекерскую контору, если бы ты меня не попросил, – возразил Питер.

– Дело не в этом.

– Забавно, – вмешался Уэрф. – Обожаю слушать, как твой отец рассуждает о нравственном смысле вещей. Что называется, найди в его словах логику и получи приз.

– Ты-то куда лезешь? – парировал Салли.

– Даже не знаю, – ответил Уэрф. – Пойду-ка я вниз, подожду вас на холоде.

– Окей, – согласился Салли. – Иди.

Отец, сын и внук слушали, как он с тяжелым топотом спускается по лестнице. Салли смотрел на сына и как никогда остро чувствовал, что не может допустить, чтобы Питер стал его избавителем.

– Слушай, возьми квитанцию, – сказал Салли. – У тебя Уилл, и еще тебе надо будет оплатить больничные счета за Шлёпу. Тебе нужны деньги.

– Не так сильно, как тебе, – возразил Питер. – Я хотя бы никому не должен.

Салли задумался над этими словами. Почти всю жизнь он мог сказать о себе то же самое. И вдруг оказался в долгах как в шелках.

– Давай так. – Салли решил пойти на компромисс. – Будем считать, что я у тебя эти деньги вроде как одолжил.

Снизу донесся взрыв смеха: Уэрф на площадке лестницы слышал их разговор.