Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Он даже не рассердился; на его лице появилось горькое выражение — он явно считал, что возложенное на него бремя слишком тяжело, но он ни за что не переложит это бремя на плечи кого-то другого.
— Естественно, — ровным тоном сказал он. — И если в уплату за смерть «этого мальчишки» нам придется отдать нашу Маргарет, я сочту это вполне удачной сделкой.
* * *Этим летом на лице у Генриха появились две новые глубокие морщины, сбегавшие от носа к вечно опущенным уголкам рта. Привычка хмуриться и сердито поджимать губы постепенно накладывала на его лицо свой отпечаток, а хмурился он все чаще, получая одно за другим сообщения о том, что шотландцы готовы к войне, а наша оборона в северных графствах весьма слаба. Казалось, что чуть ли не половина северян, особенно джентри, уже перебрались в Шотландию, желая сражаться на стороне «мальчишки», а семьи этих предателей, оставшиеся на нашей территории, явно не намерены ничем помогать Генриху и уж тем более не станут сражаться против собственных родственников.
Каждый вечер после обеда Генрих уходил в покои своей матери, и они вдвоем снова и снова составляли список тех немногих, на кого в северной Англии можно было бы положиться. Миледи, собственно, составила два списка: тех, в ком она уверена, и тех, в ком она сомневается. Я видела оба списка, когда зашла к ней, чтобы пожелать спокойной ночи. Список надежных людей и тех, кому в случае нужды можно было бы довериться, был придавлен чернильницей, и рядом лежало перо; казалось, мать и сын надеются внести туда еще хотя бы несколько имен, чтобы как-то увеличить число тех, кто остался верен королю Тюдору. Свиток с именами тех, кому доверия нет, был невероятно длинен и свисал со стола до самого пола. Возле каждого имени там стоял знак вопроса. Вряд ли что-то могло более ярко продемонстрировать неуверенность короля и тот страх, который он испытывает перед собственными подданными; вряд ли что-то могло быть ужаснее того, что он пережил, когда, вместе с матерью пересчитывая своих друзей, обнаружил, что с каждым днем их становится все меньше, тогда как количество врагов неуклонно возрастает.
— Что тебе нужно? — рявкнул Генрих, увидев меня.
Я удивленно вскинула брови, ибо он проявил грубость по отношению ко мне в присутствии своей матери, но отвечать ему не стала, а склонилась перед свекровью в реверансе и тихо сказала:
— Я зашла, чтобы пожелать вам спокойной ночи, матушка.
— Спокойной ночи, — откликнулась она, едва подняв на меня глаза; она была столь же поглощена этим печальным занятием, как и ее сын.
— Сегодня, — все же решилась сказать я, — меня по дороге в часовню остановила какая-то женщина. Она спрашивала, нельзя ли простить их семейный долг или хотя бы немного отсрочить его выплату. Похоже, ее муж обвинен в каком-то незначительном нарушении закона, но при назначении наказания никакого выбора ему предоставлено не было. Ему просто велели незамедлительно выплатить штраф, причем настолько большой, что их семья потеряет и дом, и землю, и они будут совершенно разорены. Эта женщина сказала, что ее муж предпочел бы отсидеть положенный срок в тюрьме, чем видеть, как все то, на что он положил жизнь, пойдет с молотка. Его зовут Джордж Уайтхаус.
Мать и сын уставились на меня так, словно я говорила по-гречески. Оба они явно не поняли ни слова. Но я не сдавалась.
— По-моему, это верный нам человек, — продолжала я. — Просто он случайно оказался замешан в уличной ссоре. Это слишком жестокое наказание за такой незначительный проступок. Из-за ерундовой свары в пивной ему придется потерять свое родовое гнездо и землю, потому что назначенный штраф значительно выше той суммы, которую он в состоянии заплатить сразу. Раньше штрафы не были столь высоки.
— Ты что, совсем ничего не понимаешь? — разгневанным тоном спросила миледи. — Разве ты не видишь, что нам нужно собрать все до последнего пенса, до последнего гроша, чтобы оплатить расходы по сбору и содержанию громадной армии? Неужели ты полагаешь, что мы с легкостью простим какому-то пьянчуге назначенный ему штраф, если с помощью этих денег можно купить себе воина? Да пусть даже не воина, а всего лишь стрелу?
Генрих сидел, вперив взгляд в список, и на меня не смотрел, но я была уверена, что он внимательно прислушивается к нашему разговору.
— Но этот человек верен королю, — повторила я. — И если король отнимет у него дом, землю и сделает его жену и детей нищими, желая содрать с него какой-то немыслимый штраф, то мы, разумеется, и любовь, и преданность этого человека утратим, а значит, в его лице потеряем и потенциального солдата, который мог бы за нас сражаться. Безопасность трона основана прежде всего на любви и преданности подданных. Мы правим страной с их согласия и должны быть уверены, что наши подданные по-прежнему нас любят и верны нам. Этот ваш список… — я указала на список тех, чья верность была под сомнением, — …еще разрастется, если вы будете и впредь невообразимыми штрафами доводить хороших людей до полного разорения!
— Тебе легко говорить — ты всегда была любима народом, и прежде, и теперь! — внезапно взорвалась миледи. — Ты и твоя семья всегда гордились тем, что вас бесконечно, напоказ… — я в ужасе ждала, что она еще скажет, — …любят ваши подданные! — Она словно выплюнула эти последние слова, это чудовищный недостаток — вызывать у подданных теплые чувства. — Да уж, ваши подданные не скрывали, что любят вас! А ты знаешь, что они теперь говорят об этом мальчишке?
Я молча покачала головой.
— Ну как же! Только и разговоров о том, что он обладает пресловутым обаянием Йорков! Куда бы он ни пошел, он всюду находит друзей! — Миледи уже кричала, не сдерживаясь, и голос ее гулко разносился по комнате, лицо пылало от гнева; этот взрыв ярости был явно вызван упоминанием об «этом мальчишке» и его «пресловутом обаянии Йорков». — Говорят, что в него попросту влюбились и император, и король Франции, и король Шотландии. Впрочем, мы же сами видим, каковы его союзники! Я их только что перечислила. И все эти союзы он заключил чрезвычайно легко, они ничего ему не стоили. Ничего! Тогда как нам приходится вести мирные переговоры, или предлагать брак с кем-то из наших детей, или выплачивать груду золота, лишь бы обрести дружбу с кем-то из них! И вот теперь ирландцы снова собирают для него армию, хотя ничего за это не получили. Ничего! Если мы им щедро платим за верность, то ему они служат просто так, из чистой любви! Они прямо-таки сбегаются под его знамена, утверждая, что любят его!
Но я смотрела не на свою распалившуюся свекровь, а на своего мужа, который по-прежнему на меня не глядел.
