Евгений Шишкин - Правда и блаженство
— По плану у нас — театр, — усмехнулся Алексей. — Про гомиков…
— Нет. В театре надо молчать. Я не хочу молчать с тобой, — сказала Инна. — Почему у нас так сразу, Леша?
— Разве могло быть иначе?
Они сели в машину. Инна прижалась к Алексею. Она, промокшая, дрожала. Кондиционер водитель включил на «тепло».
— Я вся сырая до нитки. Но ты тоже как лягушонок.
— Нет, я целый лягуш, — поправил Алексей. — В гостиницу! Теплый душ, горячий чай и в постель.
— Да, да. С тобой, — дрожащими, истерзанными и ненасытными губами шептала Инна. Ничего-никого не стыдясь, обвила худыми руками, как плетьми, податливую шею Алексея.
VIНа другой день Разуваев констатировал слом операции «Вдовушка», но о провале всей акции речи не шло.
— Ты, Алексей Васильевич, ее слишком завел. Мне звонила ее финдиректор, говорит, хозяйка совсем сбрендила: то смеется, то плачет. Говорит, что без тебя никаких бумаг подписывать не будет.
— Когда-то, Разуваев, я мечтал жить у моря, — и романтично, и грустно заговорил Алексей, казалось, не в тему. — Иметь просторный дом с колоннами, сад с лианами и пальмами, бассейн с вышкой. Выходить на яхте в море, ловить морских ежей и кальмаров. И чтобы милашка горничная в белом фартуке подавала мне по утрам кофе, а вечером приносила на веранду на серебряном подносе бокал бордо… — Он передохнул. — Сейчас я в одном шаге от своей заветной мечты.
— Насчет горничных сомневаюсь. Инна Эдуардовна не подпустит их к тебе. Седой старик камердинер лучше подойдет… Послушай, Алексей Васильевич, я для тебя второй раз выступаю сватом. Сперва — Алла Мараховская, теперь — Инна Скит. Ты мой должник.
— В нашей стране при закоснелых коммунистах попахивало мшелостью и плесенью. И я не осуждал Осипа Данилкина, что он фарцует джинсами. При Ельцине в стране мерзко запахло тухлятиной… Я опять не осуждал Осипа Данилкина, что он хапает все, что худо лежит… Но теперь бандитские кланы притихли. Олигархи в Кремле не командуют. К рулю дорвались вы, силовики. Блюстители порядка, Разуваев! Вы пришли, а в России по-прежнему дрянненько воняет. Почему?
— Не важно, Алексей Васильевич, кто правит в России. Капитализм — в принципе — сплошное надувательство. Америке весь мир служит за ее зеленые фантики… Но у них, на Западе, отлаженно работает сливная канализация. Свобода слова, права человека и прочая демократическая дребедень. Сейчас в России время денег, а не идей! Идеи появятся позже. Они еще будут востребованы. — Разуваев посмотрел на часы. — Скоро начнутся переговоры с Инной Эдуардовной. И она, и я — ждем твоего вердикта.
— Откат, который вы должны продажной финдиректорше, переходит ко мне, — твердо сказал Алексей.
Разуваев присвистнул.
— Таковы мои условия.
Разуваев раздумывал недолго.
— Встречный договор: после подписания документов ты отправляешь Инну Эдуардовну в Краснодар и не встречаешься с ней три недели.
— Зачем такое воздержание?
— За это время документы будут перерегистрированы. Мы таким образом себя обезопасим. Никакие арбитражные суды не смогут обжаловать сделку… Вдруг ты завтра на ней женишься? Тогда выйдет — сам себя объегорил. — Разуваев протянул Алексею руку, предлагая скрепить устные договоренности честным рукопожатием.
— Инна, — говорил Алексей по телефону в присутствии Разуваева, — я говорю тебе абсолютно взвешенно и трезво. Документы на передачу активов можно подписывать. Ольгу Геннадьевну отстрани от дел, она шпион, и немедленно отправь домой.
— Она столько лет работала у нас. На моего мужа.
— Она не зазря работала!
— Но как же?
— Тогда тебе стоит выбирать: либо я, либо она! — Алексей положил трубку.
Разуваев от восторга всплеснул руками.
— Лихо ты, Алексей Васильевич!
— В машине стояла прослушка? — спросил Алексей.
— Этот вопрос можно было не задавать.
— Я так и думал. Поэтому вы всё пустили на самотек…
— Где ты, Алексей Васильевич, научился этому искусству: охмурять баб? Они как-то быстро… тащатся от тебя, — шутя казалось бы, спросил Разуваев, но под первыми смешливыми нотами прослушивались другие, разведывательные. — «Виагру» им, что ли, подсыпаешь? Или, может, у тебя какие-нибудь в него шары встроены? Я знаю, в армии этим делом увлекаются.
— Хочешь, открою тайну? — Алексей серьезно посмотрел на Разуваева.
— Сколько будет стоить? — рассмеялся тот и чуть покраснел от смущения: познать тайну соблазна он явно хотел.
— Нисколько.
На короткий, предстартовый момент меж ними зависла важная тишина.
— Я перед свиданием, — понизив голос, признался Алексей, — вернее, перед постельными делами его свежим чесноком натираю. Чтоб чесночный сок попал. Этот чесночный сок особое жжение в женщине вызывает… Потом ее просто плющит от кайфа… Она тебя уже никогда не забудет и побежит за тобой хоть в Сибирь.
— В Сибирь не надо, — рассмеялся покрасневший от важности разговора Разуваев. — Ты, Алексей Васильевич, это вправду? Не врешь?
— Только со шлюхами, Разуваев, не экспериментируй. Они этот финт сразу просекут. Безотказно действует на порядочных женщин…
— С чего ты взял, что я буду экспериментировать?
— Зачем тогда расспрашивал? — резонно упрекнул Алексей.
VIIПосле подписания документов Алексею с трудом удалось выпроводить Инну в Краснодар. Она капризничала, не хотела ехать, поминутно задавала вопрос: почему?
— Я обещаю, что прилечу к тебе! — строго говорил Алексей, целовал ее в висок, в волосы, в полные, безумно горячие губы.
Она улетела. Но, должно быть, только шасси самолета коснулись до краснодарской бетонки, в Москву летел звонок. По телефону они могли говорить и меньше минуты и изнурительно долго.
О, Господи! — восклицал Алексей, — нет ничего проще и слаще, чем любить веселушку-простушку с легким пьяным характером! Северную красавицу, холодноватую молчунью любить тяжко, болезненно, а уж если она уходит, то и мир для мужика расколот… А сумасбродку южанку? — на этот вопрос Алексей не успевал ответить. Инна звонила ему:
— Почему я должна ждать? Какие силы тебя держат? Ах, да, извини. Я глупая. Я не понимаю, что у тебя есть жена, дети, теща… что ты им обязан… Я глупая, прости… — Звонок обрывался.
Через несколько минут — снова звонок:
— Прости, я вела себя как девчонка. Я буду ждать тебя и месяц, и два, и целый год буду сидеть и ждать… — тараторила она покаянным голосом. — Яхта находится в порту, в Туапсе. На яхте делается ремонт. Гостиная, спальня, столовая — везде новые интерьеры и мебель… Найди, Леша, фотографа из парка. Я хочу, чтобы в спальне висела наша фотография. И — слышишь меня! — обязательно — большие слайды с видами парка! Я их повешу с подсветкой в гостиной яхты.
— Я привезу тебе эти слайды.
— Нет, ты сделай их сейчас же и переправь мне. Через срочную службу доставки. Я хочу, чтобы к твоему приезду на яхте все было готово… Почему ты молчишь? Я чувствую, что я тебе надоела. Я просто влюбчивая дура!
Сколько бы они ни говорили, что-то всякий раз оставалось недосказанным, невыясненным, какие-то слова подозрительно холодными, чуждыми, какой-то мотив разговора обидным; любая мелкая ничтожная размолвка воспринималась Инной как предательство Алексея.
Это было днем. Зато какой ласковой, несдержанной, распущенной и любвеобильной она становилась поздним вечером и ночью! Алексей не просто слышал ее трогательный приглушенный голос, призывавший к любви, счастью близости, он чувствовал запах ее духов, запах ее кожи, запах ее волос, он щекой чувствовал шелк ее ночной рубашки. И в том не было греха! Она шептала ему:
— Я буду целовать тебя… Я замучаю тебя поцелуями, ты слышишь… Я тебя как маленького ребенка всего-всего затискаю и истаскаю… А ты будешь меня целовать?
— Я буду целовать всю-всю… Твои плечи, твои руки… Твои самые красивые и самые сладкие губы… Я буду целовать твои ноги… И буду любить тебя сильно, долго… До слез счастья, до искр в глазах… Я буду брать тебя нежно и властно… Ты чувствуешь, как мои губы целуют твой живот?
Опаленная излияниями Алексея она, вероятно, извивалась в постели, изнывала, мучилась в любовном исступлении, а потом громко часто вздыхала, шептала бессильным голосом:
— Милый, ты опять это сделал… Немыслимо… Я сойду с ума… Когда ты прилетишь?
Инна могла позвонить в любой час. Ночь-полночь — она не считалась со временем, и, наверное, жестко подгоняла дизайнеров, отделочников яхты, каждый день и чуть ли не каждый час рассказывая Алексею о новшествах, то о набивных сиреневых шторах в гостиной, то о светло-бежевой мягкой и уютной коже, которой обили столовую, то о светильниках в спальне, где будет шесть вариантов освещения и у каждого — свое назначение: сон, любовь, релаксация…
