Юрий Мухин - Три еврея
И вот однажды ночью по команде городских властей памятник Ермаку уничтожается. Команду дали русский и казах, а уничтожил памятник немец — интернационал, блин! Эта подлая выходка возмутила, в общем, всех — и русских, и казахов. А я к тому времени уже имел репутацию и публициста, и русского шовиниста, и… короче, много я всяких репутаций имел, и надо было их оправдывать. Само собой, я публикую в заводской многотиражке статью, в которой называю городские власти преступниками, совершившими деяния, предусмотренные двумя статьями уголовного кодекса Казахстана — разжигание межнациональной вражды и уничтожение памятника, охраняемого государством. Власти вызвали прокурора, и тот дал им справку, что он в их действиях ничего преступного не видит: и глазки протер, смотрит-смотрит, но ничего, даже близко, преступного, ну, не видит! С этой справкой власти обратились в суд в защиту их чести и достоинства, судья, само собой, от прокурора не отличался, мои доводы пропустил мимо ушей, признал, что власти не совершили двух преступлений, а меня обязал оплатить властям моральный вред где-то в объеме моей месячной зарплаты. Это он устно объявил в суде, а дня через три Верховный Совет Казахстана издал указ, обязывающий строго наказывать за разрушение памятников.
И судью заклинило: устно он-то уже сказал, что разрушение памятника Ермаку — это не преступление, а после указа свое решение изложить на бумаге боялся. А я начал ему звонить и требовать это решение в письменном виде, и хотя он долго уклонялся, но все-таки я это решение получил. И выяснилось, что судья не вписал в него то, что он объявил устно. Получилось так: власти подали иск с просьбой признать, что не соответствуют действительности сведения о том, что они преступники, разрушающие памятники и разжигающие национальную рознь, а он признал не соответствующим действительности только мое утверждение о разжигании межнациональной розни, но про разрушение памятника промолчал. Дело рассмотрел суд, значит, это суд установил, что соответствуют действительности сведения о том, что власти, разрушив памятник, совершили преступление. Я подождал 10 дней, чтобы власти не очухались и не подали жалобу в областной суд, и когда решение вступило в законную силу, опубликовал его, откомментировав, что у нас в Ермаке у власти преступники, причем это уже установлено судом.
И вот я, довольный, сижу в кабинете, думая, как же эти сукины дети вместе с прокурором будут выпутываться из этой ситуации (они, само собой, сделали вид, что этот номер газеты не читали), и тут заходит ко мне Топильский, как я полагал, что-то выписать. Но у Петруши в руках был номер многотиражки с решением суда и моим комментарием. И он завел разговор об этом решении. Я, как дурак, стал ему радостно объяснять суть дела с уничтожением памятника и с признанием судом преступности власти, он вроде бы меня слушал, но после моей тирады вдруг ткнул пальцем в цифры в решении: «Но все же тебя оштрафовали!» Я взглянул на Петрушу — он ликовал! А как же — с Мухина же такие деньги содрали!
…твою мать! — подумал я. — Как же мало тебе нужно для радости!
Невезучий, но счастливыйЧто же касается Друинского, то сначала мне бы хотелось остановиться на его, так сказать, простой человеческой невезучести. Я уже писал, что мне, начиная с первых часов моей самостоятельной работы после школы, всегда везло с прямыми начальниками, даже Масленников, хотя был как человек сволочным, но как к начальнику я не помню к нему претензий. А Друинскому на начальников категорически не везло.
Вот он пишет о своих трудностях в работе с ректором Павлодарского индустриального института, по обыкновению щадя его. Я с этим ректором встречался один раз, но он меня так поразил, Что оставалось Михаилу Иосифовичу только посочувствовать.
Как я понимаю, это был «Топильский-2», они даже выглядели похоже — ректор был довольно высокий и без излишней полноты. А встреча с ним была такой.
Позвонил мне Масленников, сообщил, что у него в кабинете ректор Павлодарского индустриального, который просит в нашем экспериментальном цехе проверить какую-то серьезную идею. Посему мне надо срочно прийти, забрать у Масленникова этого посетителя, провести его в экспериментальный и там, на месте оценить, что нужно будет закупить, где расположить установку и что еще потребуется для проверки этой идеи ректора.
Привожу его в экспериментальный, садимся за стол, и я начинаю расспрашивать о сути того, что мне предстоит сделать. Ректор как-то непонятно темнит, но все же рассказывает, что речь идет о революции в области производства меди электролизом. Медь и электролиз — это не наше, это Минцветмет, но революция — это интересно. Поскольку он уверял, что все эксперименты уже проведены в институте и теперь нужна полупромышленная установка, то я прошу его нарисовать эскиз и электрическую схему. Он рисует, и мне как-то сразу все перестало нравиться — уж больно схема была примитивна, как из школьного учебника: сеть — трансформатор — выпрямитель — электроды в ванне электролиза. Так в чем же суть революции? — начал допытываться я. Ректор темнил, я настаивал, угрожая, что не буду заниматься тем, чего не понимаю. И он, в конце концов, сообщил, что вот по этой схеме у него мощность в электролизной ванне получается больше, чем та электрическая мощность, которую установка забирает из сети. Таким образом, часть меди будет получаться бесплатно с точки зрения затрат электроэнергии.
После этих слов я начал к нему присматриваться.
— Но ведь у вас получается, что КПД этой установки больше единицы?
— Да! — гордо ответил он, удивив меня чрезвычайно, поскольку с такими дубами я еще не встречался.
— Послушайте, но если в вашей схеме электроды в ванне соединить проводниками с входом в схему, то установку можно будет отключить от сети — она будет работать сама по себе.
— Да! — опять-таки гордо подтвердил он.
— Но ведь это же вечный двигатель, а вечный двигатель невозможен.
Тут ректор взглянул на меня со всем высокомерием профессора и кандидата физических наук и выдал что-то про то, что малообразованным людям трудно понять неисчерпаемые таинства природы и величие умов, которые эти таинства познают.
Меня это обозлило и я попросил его показать на схеме, в каких местах и какими приборами он замерял мощность. Оказывается, в сети он замерял мощность счетчиком активной электроэнергии, ток и напряжение на электродах * соответственно амперметром и вольтметром. Все стало ясно.
— На постройку вечного двигателя я не затрачу ни единой заводской копейки и даже за ваши деньги ничего делать не буду, чтобы не позориться.
Тут ректор, само собой, обиделся и покинул экспериментальный, не попрощавшись. Мы сидели за столом в пультовом помещении печи, а рядом молоденький КИПовец заправлял чернилами и бумагой самописцы. Я его подозвал.
— Посмотри схему! У этого мужика на выходе мощность получается больше, чем на входе.
— Естественно, — сказал электрик, бросив на схему беглый взгляд, — он же на входе замеряет активную мощность, а на выходе — кажущуюся.
Надо пояснить, что электрическая мощность рассчитывается как произведение тока на напряжение — это школьные знания. Но в случае с переменным током дело усложняется, и чтобы так подсчитать мощность, нужно, чтобы синусоиды тока и напряжения абсолютно совпадали, т. е. чтобы максимуму напряжения соответствовал и максимум тока. В реальных схемах такого не бывает из-за наличия реактивных сопротивлений, из-за которых максимум тока то отстает от максимума напряжения, то опережает его. Поэтому в таких случаях рассчитывается три мощности: активная — реальная мощность, которая у всех в доме замеряется счетчиком электроэнергии; реактивная и кажущаяся. Последней мощности реально нет — это просто произведение тока на напряжение и, как видите, паренек, закончивший ПТУ, немедленно понял, в чем дело. А дело в том, что кажущаяся, несуществующая мощность всегда численно выше активной, иногда, если реактивные сопротивления велики, выше в несколько раз.
Таким образом, последний начальник Друинского, защитив какую-то диссертацию по физике, не только не понимал принципов физики, но не понимал и элементарнейших вещей из электротехники. (Пожалуй, я поспешил, сравнивая его с Топильским, тот такие вещи знал.) Вот вам и везение Друинского на начальников.
И все же Друинский прожил счастливую жизнь, жизнь, в которой было трудностей на сотню мужиков. Вот и представьте, сколько же удовольствия он получил, преодолевая эти трудности и добиваясь выдающихся результатов! Это вам, батеньки, не в конторах сидеть, не по телевизору лялякать. Это настоящая счастливая жизнь, и то, что она счастливая, доказывает сам Друинский — он всегда сам хотел именно такой жизни. Ведь после увольнения с завода он мог уйти на пенсию и жить, ничего не делая, жить так, как мечтают миллионы идиотов. Но он хватается за совершенно новое для себя и совершенно неосвоенное институтом дело и создает кафедру, лучшую в Казахстане! Какой же запас жизнелюбия нужно иметь, чтобы начать жизнь с чистого листа в 55 лет!
