Алексей Меняйлов - Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Далее. Комнат две — совпадает. Книги оказались в большей из комнат — совпадает и это! Печка — в той комнате, где книги…
Кошмар!
Даже упомянутый трамвай, на который выходит переулок, и тот есть!
Погрузимся глубже.
Стихи — это если и мысль, то упрощённая: стихи, прежде всего, — ритм, забивающий критическое мышление, аналог скандирования, а всякое скандирование — враг размышления.
Отчитав таким образом Ивана, гость осведомился:
— Профессия?
— Поэт, — почему-то неохотно признался Иван.
Пришедший огорчился.
— Ох, как мне не везёт!.. ‹…›
— А вам что же, мои стихи не нравятся? — с любопытством спросил Иван.
— Ужасно не нравятся.
— А вы какие читали?
— Никаких я ваших стихов не читал!..
М.Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава 13 («Явление героя»)
Но и я стихи, как и вообще все забивающие мысль ухищрения популяризаторов, не приемлю! С самого детства, ещё до того, как начали ходить по рукам первые экземпляры «Мастера…». Мелочь, но тоже «случайное совпадение».
(«Пушкин — это не стихи», — говорил Михаил Булгаков, кроме Пушкина-жреца признававший ещё только Льва Толстого. Присоединяюсь.)
О, боги, боги! Признаться? Нет!.. Ладно. Есть даже такое «случайное совпадение», которое, надеюсь, останется тайной хотя бы до времени моей смерти. А лучше — навсегда. Хотя это и великолепнейший рекламный материал. Ладно, на смертном одре расскажу.
Мне повезло: жизнь меня так скручивала, что начинал я с наук, которые принято называть точными, словом, использовал — тьфу! тьфу! сгинь! пропади! — методы математической статистики (математический аппарат теории вероятностей). Ну о-очень хороший инструмент для изучения совпадений!
Способных написать о Понтии Пилате хоть что-нибудь мало-мальски внятное, а главное, нешколярское, на всю Москву от силы пара человек. Да и то эта оценка, пожалуй, чрезмерно оптимистичная. Способных мало было всегда — и не только во времена Михаила Булгакова.
Следовательно, вероятность того, что любой данный житель Москвы сможет написать нечто о Понтии Пилате — одна десятимиллионная доля. А уж то, что роман о Понтии Пилате может быть написан случайно, всего лишь вероятностно, в современной многомиллионной Москве в полуподвальной комнате с печкой и вовсе — поскольку при социализме комнаты, как и талант, не выбирали — близка к нулю: десятимиллиардная доля процента (произведение вероятности полуподвальной комнаты с печкой на вероятность появления автора среди населения многомиллионной Москвы: 1/100 000ґ1/10 000 000 = = …). Иначе говоря, стечение таких обстоятельств при появлении романа о Понтии Пилате случайным быть не может.
Десятимиллиардная доля процента.
М-да…
А тут ещё и застройщик — свободно можно прибавить ещё несколько нулей… А ещё книги… А ещё тайна… А ещё трамвай… А ещё кран в коридоре…
Это — ноль, абсолютный ноль, и даже менее того!
О, боги, боги!.. Что ж такое получается? Он, то бишь Булгаков, видел, как создавался «Понтий Пилат»?
Иначе откуда этот абсолютный ноль?
Но расхождения есть! есть! Однако они, похоже, с ещё большей отчётливостью указывают… кто знает, на что они указывают!
К примеру, «Маргарита» явно не та.
У Булгакова она — законченная ведьма, выпивающая, прокуренная, с хриплым голосом, соблазнительная, прекрасная, царица бала у сатаны, все в неё страстно влюбляются, мастер от неё сбегает, но силой Воланда опять оказывается рядом с ней. Маргарита плывёт по течению некрополя, которое вокруг Воланда завихряется, вырваться она не может, да и не хочет. Первооснова — эта податливость! Совместимость с Воландом. Холодом, затхлым погребом веет от слова «любовник», которым называет мастера Маргарита, обращаясь к Воланду.
А вот у печки среди гор книг рядом с автором «Понтия Пилата» — законная жена, к спиртному не прикасающаяся, не курящая, голос которой порой бывает мил, в которую никто страстно не влюбляется, и хотя она некогда приобщилась ведьмачеству и даже работала в целительском центре администратором (см. «КАТАРСИС-1»), тем не менее вступила с «чудотворцами» в нравственный бой и победила. Прежде всего тем, что смогла от этой нечисти из водоворота надмирной силы пусть полуживая, но вырваться.
Не та «Маргарита». Не та!
Не тот и мастер.
Тот мастер, помнится, был по образованию историком, работал в музее, а для того, чтобы он начал писать, Булгакову потребовалось обрушить на него по лотерейному билету главный приз в сто тысяч. Такая деталь не случайна. И тоже направлена на ублажение толпарей. Подсознательно все знают, что надо жить, сообразуясь с талантом, но оправдывают своё бездарное времяпрепровождение отсутствием должных условий — помощи, сил, времени, денег и т. п. Вот дайте сто тысяч — тогда другое дело! Если бы мастер взялся писать без выигрыша, то в этом было бы нечто нравственно обличительное, а следовательно, для популярности романа Булгакова смертельное.
Ещё смертельнее, если бы мастер был наоборот: не дипломированный историк, но историк без соответствующего диплома, сотрудник академического института, да ещё революционизирующий философию истории, как то реализуется в образе (см. «КАТАРСИС-2»). Получается, каждому доступно быть мыслителем. Многое в «Мастере…» воспринимается как правдоподобное: разные глаза Воланда, его присутствие в колоннаде Иродова дворца и на завтраке у Канта, пьющая кровь из черепа Берлиоза Маргарита, клетчатый с котом — но чтобы неисторик и… историк?!.. Нет, в популярном романе такое «урезать» невозможно.
Справедливости ради надо сказать, что у Булгакова в «Мастере…» «не те» и все остальные.
Пошевелив пальцами ног, Стёпа догадался, что лежит в носках, трясущейся рукой провёл по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил. ‹…›
— Простите… — прохрипел Стёпа, чувствуя, что похмелье дарит его новым симптомом: ему показалось, что пол возле кровати ушёл куда-то и что сию минуту он головой вниз полетит к чёртовой матери в преисподнюю.
М.Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава 7 («Нехорошая квартира»)
Законное омерзение, которое милейший Стёпа Лиходеев должен был бы в реальной жизни вызывать, в «Мастере…» не ощущается; но, напротив, только заинтересованное веселье. То же чувство возникает и почти ко всем персонажам великой притчи.
Да, не тот Стёпа.
Не тот и сам Пилат, оставшийся без жены и разжалованный из префекта в жалкого прокуратора, из молодого крепкого мужчины — в гундосого полустарика, из потомка жреческого рода, возвысившегося до ухода из порабощающей иерархии, — в трусливого скудоумца-чинушу. Это уничижение автора Протоевангелия, согласно законам существования стаи, тоже прибавляет роману популярности.
Не тот и Иешуа Га-Ноцри, в жизненной своей философии («все — добрые люди») опущенный до уровня тринадцатилетнего заучившегося подростка.
О Левии Матфее и вспоминать не хочется.
Однако, хотя у Булгакова все без исключения персонажи трансформировались в строго закономерную сторону — по «принципу Маргариты» (только персонажи беспутные, т. е. необличительные, и обеспечивают умножение тиража) — тем не менее, несмотря на миллионы читателей у «Мастера…», это не бульвар. Бульвар умные люди по много раз не перечитывают.
Булгаков двенадцать лет (!) писал «Мастера…»; ближе к закату правил его, несмотря на боли, хотя можно было бы, облегчая себе страдания, забыться с помощью укола… Но Булгаков улучшал «московскую» линию романа до последних минут своей жизни. Одни из последних его слов: «Чтоб знали!.. Чтоб знали!..»Так беллетристику не пишут.
Ключ ко всему, соответственно, в «московской» линии.
Литературоведы, понятно, определили месторасположение и комнаты мастера, и квартиры, где был Великий бал Маргариты. Есть и номер квартиры, и этаж, указана и улица. В этой квартире даже музей устроили. Литературоведов нисколько не смущает, что число комнат не совпадает, нет и пролёта на лестнице, не совпадают и другие детали. Главное, говорят литературоведы, название улицы и наше чутьё. То же чутьё вывело их и в один из арбатских переулков (без трамвая и прочего), и они вновь нисколько не сомневаются… А между тем «Арбат» — это больше чем почтовый адрес. Это символ принадлежности к Москве, образ на слуху, только такими и может оперировать автор… Литературоведы — они и есть литературоведы.
Вспомним Иоанна Предтечу: в пустыне на берегу Иордана он оформлял свои интуитивные прозрения настолько расплывчато и двусмысленно, что его слова могла переносить собиравшаяся вокруг него толпа. Та самая, которая полагала, что смысл слов Иоанна Крестителя понимает, но впоследствии распявшая Того, на Кого указывал Предтеча.
