Виталий Безруков - Есенин
— Так его! Круши, дядя! Бей гадов! Мы поможем! — визжали они от восторга. Град камней посыпался на салон-вагон. В одно мгновение все стекла были выбиты.
Оборванная чумазая ребятня веселилась от души. Из вагона раздался истошный вопль проводника-охранника:
— Помогите! Помогите, убивают! Милиция! Милиция! — засвистел он в милицейский свисток. Со стороны вокзала послышался топот бегущих ног и ответные милицейские свистки.
— Шу-у-ухер! Пацаны! Милиция! — крикнул звонкий детский голос.
К Есенину подбежал беспризорник, на чумазом худом лице которого белели только зубы да блестели смышленые глаза.
— Беги, дяденька, а то заметут! Айда с нами, мы все ходы-выходы знаем!
Топот ног был уже близко. Раздались крики:
— Стой! Стой! Стрелять буду!
Темноту пронзил тонкий луч карманного фонарика.
— А-та-а-а-анда-а! Пацаны, мусора уже рядом!
Илья с Наседкиным подхватили Есенина:
— Куды тут, робята?
— Сюда, сюда, дяденьки! Вот тут, между вагонами, — командовал все тот же мальчишка. — Теперь сюда, тут в заборе дыра!.. Теперь ищи-свищи, — радовался он, когда вся ватага, смеясь и улюлюкая, спряталась за забором.
К вагону, посвечивая перед собой фонариком и держа наганы наготове, крадучись подошли два милиционера.
— Эй, кто тут? Охранник, ты где? — постучал один из них рукояткой нагана по двери.
— Я охранник! Здесь я! — проводник осторожно высунулся в окно.
— Что здесь случилось, что за погром? — прошелся вдоль вагона милиционер.
— Беда! Спасибо, что подоспели! Ужасть!
— Кто окна бил?
— Это вагон наркомата путей сообщения, товарища Колобова, представляете, товарищ! — Проводник зажег в вагоне свет.
— Кто окна бил, спрашиваю? — перебил его милиционер, выключив свой фонарик.
— Это я! Я выбила ему стекла… Я давно хотела! — к ним подошла, слегка покачиваясь, вокзальная проститутка. — Вот это да! Хорошо! — засмеялась она, любуясь на разбитые окна. Это была молоденькая смазливая девчонка, прилично одетая, и только ярко накрашенные губы да игривая походка выдавали ее профессию.
— Врет она! Есенин все стекла выбил! Поэт Сергей Есенин со своей бандой! Он тут щас пьяный был, в вагон рвался, а я не пустил… Тогда он свистнул свою шайку, и вот…
— Ты сам врешь все, козел!.. — крикнула проститутка и харкнула ему в лицо. — Милиционерчик, родненький, это я ему отомстила, потому что он козел!.. Ты меня гостям своим приводил, козел! Я со всеми твоими гостями спала! Суки они все, развратные суки!.. А без них ты сам мной пользовался, а денег не платил! Гад! Что, скажешь, не так?.. Да я тебя!.. — Она схватила камень и, размахнувшись, запустила им в проводника. Камень попал ему прямо в лицо, и проводник, взвыв от боли, скрылся в вагоне.
— Ой! Убила, блядь! Глаз выбила! Не вижу! Не вижу!
Милиционер схватил девчонку и заломил ей руку.
— Хватит! Остынь! Веди ее в вокзал, там разберемся, — приказал он напарнику. — Эй! Товарищ проводник, вы тоже приходите. Надо будет протокол составить, раз Есенин замешан. Тут политикой пахнет!
Милиционер подошел к вагону, медленно подняв наган, прицелился в сторону сбежавших и выстрелил.
Из темноты раздался детский крик:
— А-а-а! Больно! Мамочка, больно! Убили меня! Пацаны, куда же вы?
Проститутка как кошка прыгнула на милиционера и вцепилась ему ногтями в лицо:
— За что ребенка подстрелил, гад?!
Милиционер наотмашь ударил ее кулаком в лицо.
— Заткнись, сука, а то и тебя шлепну, лярва, поняла?! — Он замахнулся на нее наганом.
— Ладно, оставь ее, пошли отсюда, — остановил его напарник. — Ты и впрямь кого-то подстрелил.
Милиционер потрогал свое лицо.
— Курва, всю рожу мне исцарапала. У-у-у, блядь! — пнул он девчонку ногой. — Не попадайся мне больше на глаза!.. А ты, козел, — сказал он проводнику, когда тот, прижимая ладонью глаз, появился в двери, — сам тут разбирайся, кто тебе все окна высадил! А мы пошли!
Он махнул рукой и зашагал к вокзалу, посвечивая по сторонам фонариком.
Когда мальчишка, корчась от боли, свалился на землю, все беспризорники шарахнулись в разные стороны.
— Дяденька, не бросайте меня! Дяденька! — молил пацан жалостно.
Есенин подхватил его на руки:
— В больницу его надо! Тут ведь Шереметевка рядом! Потерпи, родной! Мы сейчас! Васька, Илья, придерживайте меня, чтоб не упал!
Напряженно вглядываясь в темноту, он торопливо зашагал, бережно прижимая вдруг обмякшее тело мальчишки. Когда они уже подходили к больнице, Илья предложил брату:
— Сереж, чай, устал ведь, дай я понесу!
Стиснув губы, Есенин помотал головой. Он еще крепче прижал беспризорника к своей груди.
— Да уже пришли! Давай сюда, тут приемный покой, я помню, мы же тебя сюда привезли с рукой-то… — бормотал, задыхаясь, Наседкин. Он отворил дверь и пропустил Есенина с парнишкой вперед.
— Эй! Кто здесь? Живо! — закричал Есенин. — Пацана убили! Эй, кто-нибудь, мать вашу, скорей! — метался он по приемному покою. Одна из дверей отворилась, и вышли санитар с санитаркой.
— Что случилось? Кого убили? — равнодушно зевнув, устало спросил санитар.
— Алексей Николаевич! Да это же Есенин! — воскликнула санитарка. — Что с вами опять стряслось? Вы весь в крови!
Есенин протянул им безжизненное тело беспризорника. Санитар подкатил носилки:
— Кладите его сюда!
Есенин осторожно, словно боясь разбудить, уложил мальчишку и поглядел на санитара:
— Что с ним? Говори!
Санитар пощупал пульс и пожал плечами:
— Где вы его подобрали, Сергей Александрович?
— Там, на путях, за вокзалом… — махнул тот неопределенно рукой.
— Зря вы тащили его, — сочувственно вздохнул санитар. — Он мертв, я ничем не могу помочь! Я не Господь Бог, Сергей Александрович!
Есенин как-то сразу поник. Плечи его опустились. Еще мгновение назад горевший надеждой взгляд потух.
— Да-да, конечно! — тихо согласился он.
— Да вы не расстраивайтесь так, товарищ Есенин, их столько гибнет каждый день, — сказал санитар, закуривая папиросу. — Беспризорники и есть беспризорники… никто не хватится…
— Никто не хватится! — отрешенно повторил Есенин. — Да! Да! Конечно! Никто! Никому не нужен! — Он поплелся к выходу, потом резко повернулся, подошел к лежащему на носилках мертвому беспризорнику и поцеловал его в лоб.
— Прости меня, пацан, прости! — погладил он его светлые, слегка вьющиеся волосы. — Как же это… а?.. — поглядел он на стоящего рядом Илью. Потом снял с себя белое в кровавых пятнах кашне и накрыл им лицо мальчишки. Постоял еще немного, шепча гимн беспризорников: «И никто не узнает, где могилка твоя…», и пошел к выходу, с трудом сдерживая подступившее к горлу рыдание.
