Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав

Без ложной скромности сообщил вечерней гостье, поскольку появлялась она обычно уже по темноте, что страсть во мне явно присутствует и мог бы привести примеров тому превеликое множество, но чревата она рано или поздно наступающим раскаянием в содеянном. Ибо любая страсть, как ни крути, есть искушение. А искушение на вкус сладко, пьяняще, любого может с катушек скинуть, но вот справиться с последующим похмельем ох как нелегко. Может, радоваться надо, что миловал ее Бог, не дав заразиться вирусом хронической любовной страсти, лекарство от которого Он хранит от всех в тайне, дабы мучились мы, смертные, каясь в грехах своих, и тем самым спасали не только душу, но и тело. Не для того нам тело дано, а уж душа и подавно, чтоб гибнуть им в огне греховных страстей.

Сабрина слушала мои речи с полуоткрытым ртом, не перебивая, и своего мнения на этот счет не высказывала. Может, просто не было у нее своего мнения в столь тонких материях, которые, шурша словами, разворачивал перед ней. Если честно, меня ее мнение не особо и интересовало. Давно привык, люди не склонны соглашаться с тем, что им непонятно. А понимать не хотят лишь потому, что лишний груз, не особо человеком востребованный, тащить вдвойне тяжелее и лучше сразу отказаться от его приобретения, чем потом долго по граммулечке вымывать его из себя, освобождаясь как от песка, попавшего при ходьбе по проселочному тракту в ботинок. Потому и стараемся как можно быстрее преодолеть незнакомый путь, чтоб не зацепиться глазом за что-то новое, непривычное, что проникнув в наше сознание, потом долго не будет давать жить спокойно и просыпаться по утрам с незамутненным взором.

Вот и взор Сабрины оставался незамутненным от мыслей, изливаемых мной непонятно зачем и без всякой надежды на успех. Во мне она видела, прежде всего, мужчину, а речи мои воспринимала, как симфоническую музыку, волнующую, но непонятную для ее неподготовленного слуха. Потом в ней просыпалось неискоренимое чувство хозяйки, свойственное даже самым загадочным натурам, как бы экзальтированны они ни были. Она шла на кухню и принималась мыть скопившуюся за ее отсутствие посуду. Если оставалось время, то варила какой-нибудь незатейливый супчик, пила со мной чай на веранде под обтекающим деревню как купол шапито звездным небом. Вот и сейчас поздним вечером мы сидели напротив друг друга, окруженные темнотой, таящей в себе что-то непознанное, таинственное.

Абзац третий

…Возле тусклой лампочки, привлеченные ее обманчивым теплом, вились комары, перед стеклами веранды величаво проплывали светлячки, предлагая всем желающим обратить на них внимание, а из глубин леса через равные промежутки невнятно ухала неизвестная мне птица, словно суфлер, подсказывающий слова забывчивому актеру из-за театральных кулис.

Прелесть деревенской ночи заключается в том, что каждая из них неповторима и, я бы сказал, по-своему уникальна. То прямо перед тобой висит полупрозрачный шар Луны и словно приглашает поиграть с ним в пинг-понг через натянутую сетку ближнего леса, отделяющего и охраняющего спящую деревеньку от всего остального мира.

Другой ночью, выйдя на крыльцо, вдруг удивишься небывалой тишине, когда, если напрячь слух, слышишь неземной звездный перезвон, посылаемый кем-то неведомым и невидимым тебе и только тебе. И никакая музыка не может сравниться с наплывающими из космоса колебаниями, рождающими прямо в мозгу, минуя все прочие призванные для этого органы, тайные, а потому бесконечно волнующие тебя звуки. Они столь совершенны и гармоничны, что ни один композитор не в состоянии воспроизвести их через нотную грамоту и потом повторить. И несут они в себе радость для души, если она не совсем зачерствела от многочисленных услуг технического прогресса, и заставляют верить в существование жизни вечной, воссоединение с друзьями и предками, которые, как мне думается, и шлют эту божественную мелодию, призывая: «Живи! Живи с радостью и любовью ко всему, что вокруг тебя».

Редкая ночь, в местах мной любимых, обходится без облачков тумана, ползущего в поисках пристанища чуть в метре от земли, цепляющегося за кусты, за колючки вымахавших в человеческий рост на незасеянной земле лопухов. Потом, под легким порывом ветерка, словно напуганная стайка молодых жеребят-сосунков, туманное облачко резко исчезает в ночной мгле и там продолжает бесконечные поиски своего утраченного прежнего места обитания.

Единственно нелюбимые мной ночи — это ночи, приносящие с собой мелкий моросящий дождь, заглушающий своим дробным стуком по крыше все остальные звуки. И почему-то всегда в эту пору с неба вдруг раздастся набирающий силу гул устремившегося в теплые края самолета. Будто бы он специально ждал этот дождь, чтоб потягаться с ним, чья возьмет, состязание, всегда заканчивающееся поражением природных сил; которые, на мой взгляд, просто не находят нужным показать всю свою мощь и навсегда утихомирить дерзких воздухоплавателей, презревших опасность пред исполнением служебного долга.

А еще обязательно где-то поблизости на глинистой лесной дороге забуксует не успевший посуху проскочить оплывшую от водяных струй промоину грузовичок. Не желая сдаваться, он будет долго завывать, как волчица, лишившаяся своего выводка и теперь сообщающая о том всем лесным обитателям. Мотор под напором неопытного водилы вскоре начнет захлебываться, и вой его из первоначально злобного постепенно перейдет в жалобный, а потом и вовсе захлебнется, несколько раз коротко хрюкнет и, наконец, обессиленно заглохнет. И тогда бег спешащего по сливному желобу водяного потока, обрушившего запоздало свое тело в бочку, а потом и на землю, станет главным инструментом, выводящим свое соло в ночном ноктюрне. И ты, пристыженный дождевой вседозволенностью и неумением управлять стихией, издевательски проявившей свою власть над твоими огородными трудами, превращающий стройные параллелепипеды грядок в первозданный хаос, тяжко вздохнув, нырнешь обратно в уют поджидающих тебя тепла и сухости.

Нет, что ни говори, а каждая деревенская ночь несет с собой очередную премьеру для зрителя, умеющего ценить и воспринимать с должным почтением живую игру природы., если ты действительно живешь на этой земле и способен отвлечься от повседневных забот и превозмочь обыденность своего существования. Это и есть суть нашего бытия и благодарность наша всему происходящему. И у каждого она должна выражаться всего лишь в каждодневной радости, что и ты участник всего вокруг тебя творимого…

Вот только вряд ли Сабрина воспринимала прелесть деревенских ночей с тем же пиететом. Гостью мою никак нельзя было отнести к типу тургеневских женщин, воспетых сотнями поэтов и прозаиков на страницах, не подверженных ни тлену, ни пламени, потому как многие поколения юных дев и отроков впитали их в себя и жили в их романтическом флере. При этом, даже не задумываясь, что образы те давным-давно сошли с реальной жизненной сцены и живут лишь в нашем пылком воображении. Сабрину можно было причислить скорее к некрасовской бой-бабе, умевшей справляться с конями. А теперь, с заменой троек и карет на самодвижущие безлошадные экипажи, отважные дамы легко, одним движением тонких пальчиков направляют, куда захотят целый лошадиный табун, скрывающийся под капотом их элегантных авто.

Абзац четвертый

Нет, несмотря на все перенесенные ей, Сабриной, тяготы и препоны на пути создания собственного имиджа и профессионального статуса, она не ожесточилась, не заскорузла изнутри, как то нередко случается с большей частью бизнес-леди подобной деловой закваски; не утратила изредка просыпавшееся в ней чувство радости от своей работы, встреч с новыми людьми, и обворожительная улыбка нет-нет да вспыхивала на ее губах. Она знала массу деревенских присказок, доставшихся ей по наследству то ли от бабушки, то ли от соседних кумушек, но по-настоящему веселой видеть ее мне за несколько наших редких встреч не приходилось. При этом она ни на минуту не расставалась с телефоном, куда ей едва не каждый час звонили потенциальные клиенты, успевала проверить, чем там без нее занята дочь, а потом вдруг включить грубо пищавшую из малюсенького телефонного динамика попсу, в надежде похвалы с моей стороны ее вкуса.