Эдуард Тополь - Новая Россия в постели
Примечательно, что этот анекдот я услышал не в США, а в Москве, в «Известиях», от трехсотпроцентно русского журналиста Геннадия Бочарова. И на ту же тему вычитал у Юрия Нагибина в его предсмертном романе «Тьма в конце туннеля»:
«Русский народ никому ничего не должен. Напротив, это ему все должны за то зло, которое он мог причинить миру — и сейчас еще может, — но не причинил. А если и причинил — Чернобыль, то не по злу, а по простоте своей технической. Кто защитил Европу от Чингисхана и Батыя ценой двухсотлетнего ига, кто спас ее от Тамерлана, вовремя перенеся в Москву из Владимира чудотворную икону Божьей матери, кто Наполеона окоротил, кто своим мясом забил стволы гитлеровских орудий? Забыли? А надо бы помнить и дать отдохнуть русскому народу от всех переживаний, обеспечивая его колбасой, тушенкой, крупами, картошкой, хлебом, капустой, кефиром, минтаем, детским питанием, табаком, водкой, закуской, кедами, джинсами, спортинвентарем, лекарствами, ватой. И баснословно дешевыми подержанными автомобилями. И жвачкой.
Но никто нас не любит, кроме евреев, которые, даже оказавшись в безопасности, на земле своих предков, продолжают изнывать от неразделенной любви к России. Эта преданная, до стона, до бормотания, не то бабья, не рабья любовь была единственным, что меня раздражало в Израиле».
Прочтите этот роман, он многого стоит, поскольку написан человеком, который первую половину своей жизни считал себя евреем и терпел побои как «жиденок», а потом вдруг выяснил, что он чистокровный и даже дворянских кровей русак. Господи, какое разочарование и какая радость!.. Но конечно, негоже прятаться за анекдоты и цитаты из классиков. Я полагаю, что в России еще нет еврея, не битого в детстве за то, что он «жид» и «распял Христа». Спасибо за это! Теми побоями нас «крестили» в евреи куда надежнее и крепче, чем обращают сейчас в православие всех новорусских младенцев такие модные ныне крестины. Эти постоянные и непременно до крови, до юшки мордобои спасли и сохранили русских евреев как народ, в то время как, по мысли Нагибина, подлинно русские объединялись в народ лишь периодически — при нашествии Наполеона, Гитлера и ГКЧП…
И неверно, что я писал свои книги, сгущая антирусские краски в угоду западному читателю. Да, до развала СССР я писал их для американцев, шведов, японцев и прочих инопланетян, которые, кстати, тоже отождествляли русских с советскими, но я-то рассказывал этим марсианам о советском строе, о России с коммунистическим лицом, о зоне по имени СССР. Сгустить краски больше, чем сгустили их Ленин, Сталин и Ко кровью миллионов репрессированных, расстрелянных и замордованных священников, интеллигентов и крестьян, не смогли ни Платонов, ни Булгаков, ни Солженицын — куда уж мне!
Просто я лишен хлюпающе-сюпающего восхищения перед российским навозом, блевотиной безмятежного российского пьянства, похмельным биением кулаками в грудь, дешевым разрыванием на себе последней рубахи и криками «Ты меня уважаешь?» и «Сарынь, на кичку!». Я не люблю российские сортиры со сломанными — даже в Думе! — стульчаками (я уж не говорю про отороченное дерьмом «очко» во всех остальных «скворечниках»), я не люблю российское хамство, плебейскую великодержавность и великодержавное плебейство, небритость и немытость со времен Радищева и нищенскую озлобленность против всего мира и собственных соседей.
Бейте меня, называйте жидом, русофобом, но я хотел бы видеть Россию не беднее Америки, я хотел бы видеть русских со шведской статью в спине, с французским шармом и британским лоском в манерах, с японской добросовестностью в труде, с испанским темпераментом в любви и голландской вежливостью к своим прекрасным женщинам. Я имею в этом даже шкурный, но зато легко понятный знатокам «еврейской сути» интерес — ведь при любом финансовом кризисе и просто затруднении люди начинают в первую очередь экономить на книгах, только что, в июне мой московский издатель показал мне цифры резкого падения книжного рынка в связи с последним финансовым кризисом. Зато при первых же приметах экономического подъема всегда оживает издательское дело, кинематограф. Господи, так неужели когда-нибудь это свершится? Неужели в Рязань будут летать, как в Брюссель, а в Ростов, как в Цюрих? Но ведь должно так быть, должно, Господи, сколько ж можно мытарить эту страну!
А до тех пор пока этого не случится, я буду писать о России то, что пишу, — с болью и яростью своей взыскательной еврейско-пасынковой любви. Совсем недавно, в мае 1998-го, на празднике газеты «Совершенно секретно» в ЦПКиО, кто-то из читателей спросил меня: «А зачем вы пишете о России, если живете в Штатах?» И в подтексте этого вопроса было: а не торгуете ли вы нашей Россией там, на Западе?
Я не силен в экспромтах и ответил что-то дежурное, общее, а уже потом, после спросил сам себя: действительно, а зачем я пишу? Для денег? О, конечно, мне нужны деньги. Но для чего? На что я их трачу? На женщин? На кабаки? На путешествия?
Спросите мою жену — даже путешествуя с ней по прекрасной Испании, я уже через неделю рвался домой, к письменному столу. Но зачем? Зачем я месяцами работаю по двенадцать часов в день без выходных, если и деньги мне нужны только для того, чтобы писать, не отвлекаясь на заботы о пропитании? Или я пишу для читателей?
Скажу вам честно, как на кресте: я пишу потому, что это самое интересное в мире занятие! Это интересней путешествий, застолий, пьянок, казино и вообще любых развлечений — даже секса! Я поднимался на Памир, я опускался на роскошное дно Красного моря, я был в Лас-Вегасе, в Японии, в Париже и в Мексике, и я любил и люблю женщин, но, Боже мой, даже у ловких французов секс длится не дольше девятнадцати минут, даже у легендарного и сверхмогучего Казановы это не могло занимать больше часа. Зато писать, сочинять, погружаться в людскую душу можно часами, сутками! А писать о России можно годами, всю жизнь! И по вечерам, когда я, обессилев, отпадаю от компьютера, у меня подкашиваются ноги точно так. как от любовной усталости…
Вот это и есть мои подлинные отношения с Россией — я с ней живу!
«К сожалению, Ваши последние произведения, например роман „Китайский проезд“, на мой взгляд, перестали производить эффекты, подобные „Московскому полету“, — пишет мне 24-летний москвич Александр. — Да, они остались динамичными, интересными, но в них не хватает чего-то такого, что было в тех, предыдущих романах. Только что прочел Вашу книгу «Игра в кино». Заглавный ее роман, конечно, интересен, но, к сожалению, полон злопамятства и обид. Однако, несмотря на некоторое разочарование, прекрасным подарком стали Ваши ранние повести, напечатанные во второй половине этой книги. Когда я их читал, я вновь испытывал знакомое чувство погружения в те события. И после прочтения каждой повести я с восторгом говорил про себя: «Вот он — тот самый Тополь!» и откладывал прочтение каждой последующей повести на другой день, чтобы впечатления от предыдущей повести уменьшились».
