Эптон Синклер - Нефть!
Но против этого Бэнни не мог, конечно, не протестовать. Неужели Поль серьезно думал, что была какая-нибудь возможность определить курс той или другой американской политической партии не в самой Америке, но где-нибудь за границей, в чужой стране?
Поль улыбнулся и ответил, что, разумеется, это трудно, — трудно русским лидерам рабочей партии уяснить себе всю степень отсталости в политическом отношении их американских товарищей. Но что же иначе могли вы сделать? Или хотеть организовать в мире порядок и спокойствие, или не хотеть. Если вы предоставите политической партии каждой страны самой определять свой курс, то вы вернетесь опять к тому, что было до войны, к людям, называвшим себя социалистами и державшим в своих руках власть во имя социализма, а на самом деле являвшимся патриотами, готовыми в любую минуту оказать поддержку эксплуататорам своей страны в их войне против эксплуататоров других стран.
Это именно было то, что грозило самому существованию человеческих рас, и предотвратить это было бы возможно, только поступая по программе Третьего интернационала, и, создав всемирное рабочее правительство, действовать согласно всем его правилам. Всемирное рабочее правительство находилось сейчас в Москве, потому что во всех других государствах его делегаты были бы или посажены в тюрьмы, или убиты, как это было в Женеве. Но через несколько лет Третий интернационал назначит свой конгресс в Берлине, а потом — в Париже и в Лондоне и в конце концов — в Нью-Йорке. Рабочие всех стран будут присылать своих представителей, и конгресс будет давать приказания, и народы перестанут убивать друг друга, страшные бойни прекратятся…
Так говорил Поль, и Бэнни, как всегда, когда его слушал, был охвачен порывом горячего, юного энтузиазма.
VБэнни очень о многом хотелось расспросить своего друга, и он повел его обедать в сад одного из ресторанов. Там, сидя за отдельным маленьким столиком, они продолжали говорить обо всех интересовавших их вопросах. Поль рассказывал о школах и о тех новых программах образования, которые выработаны были в Америке, но могли быть применены на практике только в России. Говорил о нефтяной промышленности, носившей в Советской России характер государственного треста, который признавал рабочие союзы и предоставлял им право голоса во всех своих делах. Рабочие издавали свои газеты, имели свои клубы, драматические кружки, — это была совершенно новая культура, основанная на промышленности, а не на эксплуатации. Потом Бэнни спросил Поля о Руфи, о его аресте, о судебном разбирательстве его дела и о том, что он намеревался теперь делать… Сейчас он возвращался в Америку и свое организационное дело собирался начать в Калифорнии, так как знал эту страну особенно хорошо. Во время своего последнего пребывания в Парадизе он устраивал там тайные митинги, но в конце концов его там накрыли и выслали вон из этого местечка, где он провел всю свою жизнь. Но в этом не было ничего трагического: у партии было уже образовано плотное ядро, и нужная литература была уже роздана и прочитана.
Бэнни рассказал о том, что он узнал в Вене, и о том, как у него украли его статью о Румынии, на что Поль заметил, что в каждой столице Европы шпионов было больше, чем вшей. По всем вероятиям, здесь, в этом садике тоже обедает какой-нибудь шпион и прислушивается к тому, что они говорят. Его багаж раскрадывали уже много раз. Идиотское правительство старается заглушить рабочее движение и в то же время заготовляет все больше и больше оружия для будущей войны, которая приведет к большевизму так же неизбежно, как неизбежно после ночи наступает рассвет.
— Ты серьезно думаешь, что скоро будет опять война?
Поль рассмеялся.
— Спроси об этом твоего почтенного шурина, он лучше знает.
— Но он мне не скажет. Мы с ним почти не разговариваем.
Поль отвечал, что вооружение автоматически приводит к войнам; капиталисты, готовящие все это оружие, заботятся о том, чтобы оно употреблялось для того, конечно, чтобы иметь все новые и новые заказы. Бэнни сказал на это, что мысль о возможности новой войны была так ужасна, что он не мог об этом думать.
— А тот факт, что ты и другие об этом не думают, только облегчает капиталистам делать свои приготовления, — заметил на это Поль.
Помолчав немного, он сказал:
— Во время своего путешествия по Европе я несколько раз вспоминал о том вечере, когда мы с тобой познакомились. Ты помнишь, как это все было? — И на утвердительный ответ Бэнни Поль продолжал: — Я ведь не был в комнате моей тетки, где собрались все эти люди, явившиеся для того, чтобы заключить договор с твоим отцом. Но я слышал со двора все эти споры и всю эту брань. И вот теперь, путешествуя по Европе, я говорил себе: вот что представляет собой мировая дипломатия — ссору и брань из-за нефтяного договора. Все нации полны ненависти друг к другу, и в то же время они дают друг другу обещания действовать заодно и строят сообща разные планы. А пройдет день — и они уже думают о том, как бы друг друга продать, и нет той лжи, которой они бы не говорили, и того преступления, какого они бы не сделали. Ты ведь помнишь это собрание у тетки?
О, как хорошо помнил его Бэнни! Мисс Снип — он не знал ее имени, но ее лицо, кирпично-красное от бешенства, стояло перед его глазами. "Никогда, слышите ли, никогда вы не заставите меня подписать эту бумагу! — кричала она. — Никогда! Ни за что на свете!" На что м-р Гленк кричал так же неистово: "А я вам говорю, что закон заставит вас подписать!" (Но закона не существовало в европейской дипломатии.) А м-с Гроарти, тетка Поля, злобно таращила глаза на м-ра Гленка, судорожно сжимала руки с таким видом, точно она уже душила его за горло, и вопила: "А кто же, как не вы, ратовал за права маленьких участков? Кричали: "Поровну, поровну…" А теперь… Ах вы, змея! Подколодная змея!"
— Все эти люди, — сказал Поль, — были так ослеплены своей жадностью, что готовы были сами пожертвовать своей выгодой, лишь бы только насолить и напортить другим. И они так и сделали, — ты мне, кажется, говорил, что они не заключили договора с твоим отцом? И большинство поступает так же точно, как они. Не знаю, приходилось ли тебе слышать, — я читал это в правительственных статистических отчетах, — что на участке "Проспект-Хилл" на буровые работы ушло больше денег, чем сколько было получено с добытой нефти.
— Да это так и должно быть, — сказал Бэнни. — Я бывал там и знаю, что там столько наставлено вышек, что их платформы буквально касаются одна другой.
— Каждый стремится добыть нефти больше, чем его сосед, и на добывание ее тратит зачастую больше, чем сколько она ему дает. Разве это не точная картина капитализма? А самая война? Помнишь этих двух мужчин, стоявших друг против друга у окна с угрожающим видом, и как потом один из них угодил своим кулаком прямо в переносицу другого? А все присутствующие в комнате неистово кричали, стараясь не то прекратить драку, не то принять в ней участие…
— Разумеется, помню, — сказал Бэнни. — Помню даже их ругань. Один кричал: "Лгун, грязная старая вонючка!" А другой: "Дрянь! Завистливый щенок!"
— Так вот я и говорю: то была маленькая нефтяная война, а два года спустя началась другая, большая. И если тебе в ней что-нибудь все еще не ясно, то тебе надо только вспомнить все подробности того, что происходило тогда в доме моей тетки. Не забудь: они все дрались тогда за то, чтобы добиться возможности эксплуатировать нефтяных рабочих, разделить между собой те богатства, которые эти рабочие добывали из недр земли, и в своей безумной жадности они искалечили семьдесят три процента всех тех людей, которые работали на них на участке "Проспект-Хилл". Эта цифра тоже из правительственных статистических данных. И разве же это не точная картина мировой войны? Рабочие ведут сражения, а банкиры набивают свои карманы долларами.
VIВремя шло, а им нужно было переговорить еще о многом. Бэнни рассказал Полю историю с Эли. Тот ничего еще о ней не слышал и нисколько не удивился случившемуся, так как Эли, по его словам, всегда бегал за женщинами.
— Это одна из причин, почему я так не выносил его проповедей, — сказал Поль. — Пусть бы его влюблялся в кого хочет, но в таком случае не запрещай и мне влюбляться в кого я хочу. Проповедует глупый идеал аскетизма, а сам тихонько исчезает и живет так, как ему нравится.
Бэнни воспользовался этим разговором, чтобы сказать Полю то, что ему давно уже хотелось, но что он все не решался.
— Поль, — сказал он, — мне нужно сказать тебе одну вещь. Вот уже три года, как я живу с одной артисткой кино…
— Знаю, — сказал Поль. — Мне Руфь говорила.
— Руфь?
— Да. Она прочла какие-то намеки об этом в газетах. — И, читая мысли своего друга, Поль прибавил: — Руфи пора знать, что мир таков, каков он есть, а не таков, каким она желала бы, чтобы он был.
