Раздолбай - Лим Юлия

Храмов подходит к шкафу и осторожно открывает, чтобы не скрипнули старые дверцы. Мебель перешла ему по наследству от прабабушки, которую он живой не застал, а на что-то свое рассчитывать не было смысла. В последние годы у родителей туго с деньгами, а мамина шкатулка, прежде полная золотых украшений, теперь позвякивает простым медным наперстком. Ценности взрослых резко поменялись, когда Даниил чуть не умер. Они с друзьями додумались смешать какие-то таблетки с алкоголем, и всех привезли в больницу с тяжелым отравлением. Больше других выпил Даниил, его даже вводили в искусственную кому. Мертвенно бледные родители не отходили от него ни на шаг, когда это было возможно, и в день, когда Даниил открыл глаза и просипел «мама», она рыдала до самого возвращения домой. Потом разбила копилку Демьяна, с размаху приложив к ней молоток. Пока младший Храмов пораженно смотрел на мать, она собирала деньги со всех тайников, а после потащила всех, кроме Даниила (тот валялся в кровати на правах «больного» и объедался сладостями), в церковь. Тогда их троих крестили, и тогда же Демьян получил свой первый и последний серебряный крестик. На все последовавшие от него вопросы мама отвечала, что «нет ничего дороже человеческой жизни», и каждый раз, собираясь в церковь, забирала из дома что-то ценное. Она благодарила бога за спасение старшего сына, а Демьян так и не понял, почему она не сказала спасибо врачам.

В кармане джинсов он находит пузырек с успокоительным, бултыхает в руке и прикидывает: осталась половина. Может, выпить все? Плюнуть на риски и отключиться, как тогда, на улице?..

Он решается, но едва горлышко касается губ, из глаза стекает слеза. О чем думал Егор, когда шел к высотному зданию? Было ли ему страшно? Вспоминал ли о нем?

Качнув головой, Храмов закручивает крышку и убирает пузырек обратно. Пусть лежит, как память.

Демьян садится на подоконник, свешивает ноги и болтает ими в осенней прохладе. Он никогда не простывает, а легкий насморк ничто в сравнении с первыми крещенскими купаниями. Тогда Храмов заработал воспаление легких и думал, что умрет, но родители не плакали, у койки не дежурили, и никто из них не благодарил церковь за чудесное спасение младшего сына. Мама назвала его состояние «обычной реакцией» и пообещала, что он обязательно закалится. Несмотря на все мучения, пережитые в раннем детстве, к десяти годам Храмов перестал болеть и мерзнуть на улице зимой.

Он проводит руками по волосам, касается неровных пушащихся кончиков. Вернувшись из лагеря, Самара позвала его к себе. Он сидел на деревянном табурете посреди комнаты, вздрагивая от каждого скрипа и клацания ножниц. Ремизова рассказывала, как ее научили стричься в лагере, а Демьян, белеющий от страха, слушал ее, не перебивая и засаживая занозы под ногти.

Лает ночная шавка. Храмов вздрагивает и поднимает глаза на ночное небо. Скоро мир проснется, а школа встретит отсутствием Егора.

Может, предложение учительницы не такое уж плохое. Может, стоит дать ей шанс и поговорить о Полоскове, пока его образ еще не стерся из памяти.

11. Рома

Вернувшись домой, Рома перекусывает бутербродами. Жует их так долго, что на языке в итоге остается кашеобразная масса, почти безвкусная. Чай, глоток за глотком, становится все холоднее. Когда на дне чашки остаются чаинки, а в тарелке хлебные крошки, Лисов выдыхает и достает смартфон. Он звонит матери, пожевывая нижнюю губу.

– Как все прошло? – спрашивает она вместо приветствия. Значит, занята и нужно кратко изложить суть.

– Норм. Люда Михална предложила мне перейти на домашнее обучение. – Услышав, как мама втягивает воздух, Рома спешно добавляет: – Временно. А то сегодня родители одноклассников возмущались.

– Хорошо. Да, это лучшее решение на данный момент. Я созвонюсь с ней и все обговорю. И мне не придется за тебя волноваться.

Лисов хмыкает:

– Кажется, ты выиграла джекпот.

– На самом деле я давно подумывала о репетиторах, но не знала, как тебе это предложить. А тут как будто все планеты встали в ряд…

– Ты хотела сказать «звезды сошлись»? – улыбается Рома.

– Да, но эта фраза так приелась, что я решила выдумать что-то новое. Ладно, лисенок, перезвоню позже. Ты уже поел?

– Да. Пока, мам.

– Не волнуйся, мы со всем справимся. Я постараюсь вернуться как можно раньше.

Организм, привыкший вставать рано, теперь изнывает от тоски. Распорядок дня Рома сохраняет: подъем, разминка, душ, завтрак… длинный прочерк вместо школы и зияющая пустота в новеньких неподписанных тетрадях. Лисов усаживает себя за стол, берет ручку и выводит на каждой: «Лисов Роман, 10 „Г“». Ему кажется, что в одной тетради много страниц; он со щелчком раскрывает кольца и убирает половину, переставляя ее в другую тетрадь.

За окном по крышам барабанит дождь. В форточку тянет сыростью и запахом мокрого асфальта. Рома где-то читал, что это на самом деле пахнут выделения бактерий, но противно от этого ему все равно не стало.

Перебравшись на диван, с которого у него давно свисают пятки, Лисов берет теннисный мяч из выкатного ящика (в двух других одеяло и подушки) и подбрасывает в руке. Раз, два, три…

Рома кидает мяч в потолок и едва успевает отстраниться. В подушке появляется вмятина. Со вздохом Лисов встает и, расхаживая по комнате, стучит мячом в стену, пока кто-то из соседей не начинает стучать в ответ.

Желудок сводит голодными судорогами, рот наполняется слюной. Поглаживая живот, Рома уходит в кухню. Открывает дверцу холодильника, садится на корточки и рассматривает полки. Продуктов маловато, нужно идти в магазин. Из одного кетчупа сытного ужина не выйдет.

Взбодрившись предстоящей прогулкой, Лисов наскоро одевается, берет с собой телефон и идет к магазину напротив. В местном продуктовом все давно его знают, но несколько продавцов «старой школы» каждый раз просят его вывернуть карманы. Все из-за проклятой жвачки.

Сегодня на кассе работает продавщица помоложе, можно расслабиться. Пока Лисов расплачивается через смартфон, краем глаза замечает знакомые вихры.

– Спасибо. – Забрав пакеты, он отходит от кассы и идет к шкафчикам хранения, гадая, почудилось ему или нет.

Чутье подсказывает ждать, и он стоит перед входом, поглядывая на выходящих из магазина людей. Кто-то, увидев его, шушукается, но в основном люди его сторонятся. По ступенькам идет Демьян, шурша пакетами.

– Храмов, – зовет Рома.

Тот вздрагивает и торопливо шагает прочь. Лисов легко нагоняет его и перегораживает дорогу.

– Храмов, возьми свои слова назад.

Демьян поднимает затравленный взгляд. Под глазами проступают следы недосыпа.

– Что ты сказал Егору? Если расскажешь, тогда я подумаю, возьму их обратно или нет.

Рома стискивает ручки пакетов. Обо всем уже давно написали в СМИ, что он может сказать нового? Да и почему он должен оправдываться перед Храмовым из-за ошибок следствия?

– А впрочем, неважно, – бормочет Демьян. – Все равно они нашли предсмертную записку.

– Что?..

– Не читаешь ленту, что ли?

Рома неопределенно пожимает плечами. С тех пор как ему заспамили личку Вконтакте и мессенджерах, пришлось завести новые аккаунты и сменить номер телефона. Повезло, что у мамы была запасная сим-карта. Храмов со вздохом поясняет:

– Если Егор оставил записку, значит, его бы уже никто не остановил. А ты всю жизнь со всеми общаешься как с отбросами. Не думаю, что его бы задели твои слова.

Демьян отворачивается и бредет в сторону. Рома собирается его окликнуть, когда тот оглядывается через плечо и говорит:

– Знаешь, что, Лисов? Слова-то свои я могу взять обратно, но друга мне никто не вернет.

Рома возвращается домой в плохом настроении. Как будто он виноват, что Егор решил уйти из жизни. Можно подумать, что только у Полоскова были проблемы…