Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом - Шапиро-Тулин Борис

Последний раз тетя Бася видела эти ухоженные головки в конце октября 1941 года, когда немцы пригнали из гетто очередную группу, чтобы засыпать ров, заполненный телами расстрелянных горожан. Бетя-активистка и ее маленькая дочка лежали рядом, обхватив друг друга в последнем судорожном объятии. Обе были обнажены, у обеих изо рта вытекла струйка крови, а поверх их тел, утопая сапогами в людском месиве, ходил молодой немец и с блуждающей улыбкой на губах стрелял из пистолета в тех, в ком, по его мнению, еще теплилась жизнь.

Тетя Бася выждала момент, бросила горсть земли на жену и дочку Соломона Менделевича, потом присыпала их песком и поклялась отмстить всем фашистским гаденышам, которые по какой-то грандиозной ошибке Господа ходят по земле и безнаказанно творят свои черные дела.

Когда Соломон Менделевич вернулся после войны, он попытался найти хоть кого-нибудь, кто знал, как и где были убиты его жена и дочь. Тетя Бася в первый раз переступила тогда порог дома человека, который был самой большой тайной ее жизни.

После ее рассказа они оба сидели вначале молча, а потом тетя Бася заплакала громко, с какими-то причитаниями, которые, как оказалось, она помнила с самого детства, а Соломон Менделевич все пытался сдержаться, но не выдержал, уронил голову на стол и долго сотрясался в беззвучных рыданиях.

Это первое их свидание стало последним. Соломон Менделевич продолжал оставаться безутешным вдовцом, а тетя Бася в течение нескольких лет пыталась придумать, как сделать так, чтобы, не уронив собственного достоинства, снова попасть в дом напротив. Она понимала, что для этого нужна веская причина, иначе одинокий сосед сможет разгадать ее маневр, и тогда повторить попытку будет уже невозможно.

Вот тут-то и подвернулся диск, принесенный Моней в качестве гнета для бочки с квашеной капустой. Диск действительно напоминал противотанковые мины, на которые тетя Бася насмотрелась во время расчистки Бобруйска, проводимой саперами, после того как на его улицы вступили первые части Красной армии.

Каким образом в голове ее созрел план отнести опасную находку для осмотра Соломону Менделевичу, судить не нам, но это был единственный не вызывавший сомнения предлог, позволявший поделиться с бывшим сапером своими подозрениями, а затем в благодарность за полученную консультацию принести ему самую лучшую в городе квашеную капусту, для которой Моня клятвенно пообещал доставить тем же вечером взамен утраченного гнета другой, а именно – два чугунных утюга, попавшихся ему на глаза, когда он вытаскивал загадочный диск из-под громыхающего листа прогнившей жести.

Собственно, информация о двух утюгах, принесенных взамен утраченного диска, была бы последней в том расследовании, которым могло бы заняться Провидение. Впрочем и без этих утюгов Оно уже догадалось, что, когда имеешь дело с бобруйчанами, мало уметь управлять их мыслями. Следовало бы еще научиться управлять их чувствами, потому что, как выяснилось, эти чувства, лишенные здравого смысла и не поддающиеся никакой логике, могли из ничего создать нечто совершенно непредсказуемое и, наоборот, обратить в прах любое дело, пусть даже просчитанное лучшими умами спецотдела Небесной Канцелярии.

Глава пятая,

1

Непростые отношения с Провидением были не только у тети Баси, но и у всего остального населения славного города. И происходило это вовсе не из-за того, что никто из бобруйчан понятия не имел, как именно надо общаться с проявлением Высших Сил, а также не знал, действуют ли эти Силы на пользу или, наоборот, стараются всячески навредить. Собака оказалась зарыта в другом. Выяснилось совершенно неожиданно, что одна половина жителей тайно верила в существование Небесного Начальства, а другая публично отвергала любое Его присутствие как в частности, так и вообще.

По какой линии проходил «разлом» в этом принципиальном вопросе, окончательно установить не удалось. Заманчивой казалась версия, что разгадку надо искать в географической разметке улиц, которой так гордились жители Бобруйска. Дело в том что улицы, совпадающие по направлению с главной трассой, идущей на Москву, и улицы, спланированные поперек нее, пересекали друг друга под абсолютно прямым углом и таким образом составляли идеальную решетку, надетую на город. При этом выявилась еще одна закономерность: улицы, параллельные главной трассе, носили название Советская, Коммунистическая, Октябрьская или, допустим, Фридрихэнгельская. А улицы, идущие поперек, назывались Пушкинская, Гоголевская, Чеховская и далее по именам тех, чьи портреты были развешены на стенде центрального книжного магазина в отделе «Классическая литература».

Исходя из этой версии, напрашивался вывод: половина бобруйчан, жившая на улицах вдоль московского, то есть, по сути, правительственного направления, громогласно заявляла, что никаких чуждых советскому народу Высших Сил в природе не существует. А вот вторая половина, то есть те, кто жили на улицах, идущих поперек главной трассы, заперев двери и задернув занавески на окнах, шепотом утверждали, что все в руках Провидения и лишь Оно одно правит на грешной земле так, как ему заблагорассудится.

Можно было, конечно, рассмотреть и другие, не менее интересные варианты, если бы не тетя Бася. Она и слышать не хотела о каком-то там разделении своих сограждан на «чистых» и «нечистых», а потому высказала очередную мудрость, из которой следовало, что те, кто тайком ратовал за Божественное Провидение, и те, кто на публике выступал против Него, на самом деле были одни и те же люди.

– Азохун вей, – жалела их тетя Бася, – удержать в одной черепной коробке одновременно две такие разные мысли – все равно что заставить раввина крестить детей, а ксендза делать обрезание своей пастве.

Справедливости ради надо сказать, что с этими трудностями бобруйчане все-таки справились и практически уже не путались, когда думали об одном, а вслух произносили совсем другое. Компетентные органы поэтому могли со спокойным сердцем отсылать в центр донесения секретных агентов, в которых приводились высказывания горожан о том, что никаких Высших Сил, кроме тех, что заседали в Политбюро, на самом деле нет, потому что не может быть никогда, а уж в городе Бобруйске тем более.

Почему именно «в городе Бобруйске» и почему «тем более», никто из агентов, правда, не уточнял, а соответствующие органы, насколько известно, странное заявление проверить так и не удосужились. И напрасно.

Дело в том, что Высшие Силы, или не Высшие Силы, – все они, как в глубине души верили бобруйчане, существовали где-то там, вне пределов благословенного города. Здесь же, внутри перпендикулярных друг другу улиц, в качестве побудительной причины местных событий считалось не какое-то абстрактное Провидение, а вполне конкретная тетя Бася, заслужившая это признание множеством деяний, рассказы о которых до сих пор поражают воображение.

Утверждать, что именно из-за нее произошла революция или, скажем, Первая, а затем и Вторая мировая война, было бы, конечно, явным преувеличением. Но к таким катаклизмам, как, например, стихийное бедствие в виде громыхавшей почти целые сутки жуткой грозы, случившейся в Бобруйске за год до Великого Капустного Дня, когда молния ударила в березу, стоящую у входа в местный отдел ОБХСС (рухнувшее дерево вдребезги разбило стекло в кабинете начальника), а затем произошли события, во многом изменившие и сам город, и жизнь его обитателей, – тетя Бася, по мнению горожан, была, несомненно, причастна.

2

Заметим, что странная аббревиатура ОБХСС – никакого отношения к пресловутой организации эС-эС не имела. Расшифровывалась она всего лишь как «Отдел борьбы с хищением социалистической собственности», то есть подчиненные начальника, чей письменный стол заливали потоки дождя, призваны были бороться со всевозможными несунами и спекулянтами, в том числе и с самой тетей Басей, поскольку именно она время от времени скупала и перепродавала ворованную продукцию.