Дом - д’Истрия Робер Колонна
За эти перемены она была благодарна Роберу. Конечно, не без изъянов и слабостей – он даже поссорил Х с Симоном, что было не последним недостатком в данной ситуации, – но все же этот островитянин был потрясающим парнем.
IX
Прошло время. В доме наконец стало можно жить. Ни Х, ни даже Симон не смогли бы подсчитать месяцы и годы, затраченные на поиски участка, суды, проектирование, отсрочки и проволочки; они потеряли счет сезонам, прошедшим в несдержанных обещаниях, трудностях, неувязках, остановках стройки. Сколько времени все продолжалось? Никто уже не знал – и не придавал этому никакого значения. Реально было одно: впервые Х могла пользоваться своим домом. Еще не жить с комфортом, по полной программе, как в мечтах, но, по крайней мере, она могла в нем расположиться хотя бы по-походному. Это был первый шаг. Час славы, и это надо было отметить.
Она действовала так, что в течение нескольких недель даже Робер проявил пунктуальность. Дом родился, оформился. Еще жалуясь на многочисленные недоделки – не было ни одной внутренней двери, не хватало окон, терраса была в зачаточном состоянии, розетки не поставлены… – и не решаясь признать, что имеет дело с человеком особого психического склада, островитянином, Симон примирился с Робером, признавал его старания и ругался только изредка, по привычке; на этом фронте в жизни Х наступил мир…
Еще многого недоставало, но Х могла наконец говорить о «своем доме», и это не казалось преувеличением или фигурой речи. Вот это была радость. Она заказала матрас и переночевала на нем – «дома», впервые. Как будто заклинала судьбу, много месяцев упрямо оттягивавшую этот момент.
К первому обеду, приготовленному в кухне – неукомплектованной, без горячей воды; условия были спартанские, – солнце заливало золотом рабочий стол. Х пустила в ход овощи, которые по дружбе одна соседка – из тех, что были на празднике в порту, – положила ей под дверь в знак приветствия. Какое чудо эти дары, упавшие с неба! И эти женщины, вот повезло! Как будто в своей скромности и смирении – равно как и в своей архаике, почти экзотике, – женщины с острова сохранили соль жизни, то, что современные и экипированные по последнему слову большие города давно упразднили, исконную гармонию, сердечность отношений между людьми, искреннее сочувствие…
Она соорудила из овощей совсем простое блюдо, чтобы сохранить весь их вкус.
– По-моему, ты приготовила лучший обед в твоей жизни…
Комплимент Симона был бальзамом на сердце Х.
В следующие несколько приездов так и жили – по-походному, без всяких удобств, но было славно. За отсутствием дверей приходилось свистеть, пользуясь туалетом. Кашлять и повышать голос, чтобы заглушить непристойные звуки, и смеяться над этим: дом уже выполнял свою миссию, доставлял радость.
Впрочем, изо дня в день становилось ощутимо лучше: цель была близка.
К концу строительства – но есть ли вообще у строительства конец? – Х даже ухитрялась устраивать в доме праздники, отмечать дни рождения, Новый год… В эти дни в доме расставляли мебель, расстилали ковры – в остальное время все это было накрыто брезентом, чтобы не собирать пыль от работ, – доставали посуду – и этого было достаточно, чтобы забыть, что террасы по-прежнему нет, участок завален мешками с цементом, не завезли зеркала – так что невозможно ни побриться, ни причесаться… С того момента, как в нем начали устраивать праздники, при всем его несовершенстве дом входил мало-помалу в чувственный мир каждого и по-настоящему становился семейным домом. В нем создавались воспоминания. Слово «Мария» постепенно стало не только именем мамы и бабушки, теперь оно обозначало место вполне конкретное, счастливое, можно сказать, очеловеченное…
Как-то ночью Х, одна в темноте, смотрела на пейзаж. Взошла луна, почти полная. Остатки стройки исчезли, поглощенные сумраком, и в лунном свете появились очертания острова, его невысокие холмы, бухточки побережья с белой пенной каймой обрели четкие формы, неразличимые днем. Х была счастлива. Ее сердце наполняла радость. Хранительница своего дома, она стояла, облокотившись на перила, над океаном, как на палубе корабля, и на нее снизошло нечто вроде открытия, откровения территории острова – и ее собственного внутреннего пейзажа. Взволнованная, очарованная, она воспарила. Ее охватило незнакомое доселе чувство полноты. Воздух был свеж.
В самом начале работ, когда посыпались трудности, Х говорила себе иной раз, насколько было бы проще построить его, свой дом, на континенте. Ведь и там хватало сельских уголков, тоже тихих, милых, уединенных, красивых уголков, радующих глаз, где наверняка приятно было бы пустить корни, где люди наверняка приветливы – и уж точно не все они бесчеловечны, не все унифицированы, сведены к регистрационным номерам. Она иногда думала об этом и видела перед собой, как во сне, долину, холм, горы, красивый вид, тополя на берегу ручья – в общем, все, что составляет прелесть сельской местности. Но, подумав об этом, она очень быстро возвращалась к острову, к своему дому – настоящему, единственному, взлелеянному так давно и уже рождавшемуся. И другой дом, континентальный, гипотетический, таял, водворяясь в скучный ряд обыкновенных домов, какими полна страна, каких в городах и селах двенадцать на дюжину. Банальные дома в сравнении с прелестями дома на острове… На острове!
Эта географическая реалия, суша, окруженная водой, всегда завораживала Х. И, решив построить на ней дом, она не раз задавалась одним вопросом: почему остров? Какие незаменимые достоинства находила она в нем, какую силу ему приписывала? Ей было здесь хорошо, надежно, безмятежно. Она чувствовала себя под защитой от бед и треволнений. Остров благотворно влиял на нее даже физически. С чем это было связано? Той ночью, под звездами, она оценила чистоту, какую-то незапятнанность, как в пустыне, как в море… Все, чего можно с надеждой ждать от удаленности, от уединения. Как в затерянной хижине, в каюте межконтинентального лайнера, в обители…
Независимо от фактов своей истории, от того, что она могла идентифицировать и назвать, Х, возможно – и неосознанно, – выбрала остров, чтобы избежать этой тревожной данности человеческой судьбы: нас губят наши сильные стороны. То, что было истиной в коллективном плане – группы, народа, нации, – было истиной и в плане индивидуальном. Сильной стороной Х было ее прочное положение в обществе, укорененность в большом городе продвинутого мира, хорошие доходы, культурный уровень. Но они же были и ее слабостью: она чувствовала себя отрезанной от мира истинного, как говорится, мира земли, почвы, еще не совсем обесчеловеченного, и все казалось ей зыбким, словно она парила в невесомости, совсем забыв о первородных жестах, о первородных мыслях, о рефлексах, которые испокон веков структурировали народы и цивилизации и давали силу отдельным людям. Для Х обосноваться на острове ясно выражало намерение порвать со своей обычной жизнью – со стороны завидной, – стремление припасть к истокам, возродиться, зажить по-новому. Не просто, а в диапазоне стихий – бушующего океана, бескрайнего неба, сверхъестественного света, – стать, в свою очередь, женщиной с острова, немного колдуньей и немного провидицей, укорениться. И чтобы море вокруг земли охраняло все это.
Психоаналитики замечали, что по-английски слово «остров», island, произносится как «I land», буквально «земля моего Я», «территория моего Я». В литературе остров был еще со времен античности метафорой человеческой психики и наделялся высокими добродетелями – средоточие всевозможных утопий, идиллической природы, рай на земле, защита и опора, место самых созидательных опытов. Вот почему острова всегда жили в мечтах.
Жизнь Х не была особо сложна, одиссеей ее не назовешь, но, по крайней мере, остров сохранил для нее ту же притягательность, что Итака, к которой стремился герой Гомера. Одна в ночи, она спрашивала себя, есть ли женский род от Улисса. Она понятия не имела. Этот вопрос вызвал у нее улыбку. Что же, этот остров, это прибежище, сама ли она его в конечном счете выбрала, или ее привели сюда, случай ли, судьба ли – то, что в старину называли богами? Как знать? Она вернулась, это было словно символическое возвращение в матричный мир, и ее переполнял покой.
