Остров - Бьёрнсдоттир Сигридур Хагалин

Причины, которые привели к краху цивилизации более трех тысяч лет назад, неизвестны. Несомненно, их было много, самых разных. Все они и вызвали то, что золотые гиганты пали со своих пьедесталов. Катастрофа стала следствием ряда факторов: набеги кочевников, восстания угнетенных народных масс против развращенной элиты, климатические изменения, неурожаи и голод, эпидемии и стихийные бедствия. Возможно, есть объяснение более простое и состоит оно в том, что общества прошлого застыли в своем развитии и утратили способность приспосабливаться к изменившимся обстоятельствам. По мнению Тойнби, они столкнулись с проблемами, которые не смогли решить. Сработал также эффект домино, когда распадалось одно царство, другое, зависящее от экономических связей с ним, тоже не могло сохранять свою целостность, оставшись, к примеру, без импорта пшеницы, или олова, или еще чего-нибудь. Такая участь постигла, в частности, жителей Крита, откатившихся назад в своем развитии, когда прекратилось регулярное морское сообщение и остров оказался в изоляции.

Похожее собрание, наверное, имело место в каком-нибудь белоснежном критском дворце три тысячи лет назад, подумал Хьяльти, советники в белых одеждах стоят на почтительном расстоянии от правителя, которому даже за золотой маской не удается скрыть страх и гнев: где же корабли, что нам делать со всем этим оливковым маслом, где зерно?

Многие ученые считают, что цивилизации, подобно людям, рождаются, чтобы умереть, и такое развитие неизбежно. В истории человечества можно найти немало подобных примеров: майя в Центральной Америке, индская цивилизация, империя Хань в Китае. Цивилизации либо распадаются и сливаются, либо некоторое время пребывают в спячке, чтобы потом проснуться, обретя иные формы, как, например, западная культура после темных веков Средневековья.

Цивилизация, к которой мы относимся, является законной наследницей Просвещения и Возрождения и через Средние века уходит корнями к Римской империи, а далее по генеалогической цепочке к городам-государствам Древней Греции, философии, трагедиям, демократии, Пифагору. Наша культура замирала и бурно развивалась, погружалась в спячку и просыпалась изменившейся и освеженной, а мы постоянно создавали новые средства передвижения, произведения искусства, школы, книги, храмы, национальные ассамблеи, корабли и оружие, ракеты и электростанции.

Вероятно, один из этих движущих механизмов культуры в конце концов оказался сильнее и разрушил ее, однако этот аспект мы затрагивать сейчас не будем. Единственное, что нам нужно знать, — это то, что исландский народ все еще жив и мы в состоянии обдумывать такие проблемы.

Мани благодарит историка за выступление, поворачивается к проектору и вставляет новый слайд.

— Такое развитие событий может занять долгое время, часто почти целый век, — поясняет Мани. — Но это то, что нас ждет, если мы ничего не предпримем. У нас есть три пути.

Он показывает следующий слайд.

— Это признак так называемых темных веков, — говорит он, широко улыбаясь. — Цивилизация впадает в спячку и сохраняется лишь слабым отголоском в эпических песнях о героях и сказаниях об ушедшем золотом веке.

— До недавнего времени это была судьба большинства цивилизаций Нового времени, которые влились в западную цивилизацию. И наконец, третий путь, он прост.

— Вот, пожалуйста, — заключает Мани с довольным видом. — Таковы перспективы развития данной ситуации. Второй путь для нас нереален, поскольку контакта с другими обществами нет. Остаются первый и третий — регресс и упрощение или вымирание.

Темные века или смерть.

Существительное «общество» в этом ужасном списке упоминается во множественном числе, словно общества распадаются чуть ли не каждый день или один и тот же апокалиптический сценарий реализуется одновременно в нескольких местах.

— Но мы сидим здесь, — говорит Хьяльти, — и значит, ничего из этого еще не началось. А государство (то есть вы, элита) обсуждает, что будет дальше.

— Потребовалось всего лишь два месяца, чтобы централизованная экономическая система развалилась. Крона быстро обесценилась, и население полагается на бартер, а не на товарно-денежные отношения. Всем ясно, что для экономики этого недостаточно. Общество уже начало распадаться, люди объединяются в примитивные группы, основанные на родовых связях, дружбе, соседстве или общих интересах. Нам нужно вмешаться, если мы не хотим, чтобы в стране наступила новая эпоха Стурлунгов [7].

— Так уж и эпоха Стурлунгов? Может, перейдем ближе к теме?

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что мы образованный, просвещенный и цивилизованный народ. Живем в хорошо построенных и отапливаемых домах, у нас есть законы и суды. Мы катаемся на лыжах, совершаем конфирмацию своих детей и печем пиццу из полбяной муки по пятницам.

— А как пицца из полбяной муки должна предотвратить распад общества? Это все… так сюрреалистично.

— Почему ты пригласила в эту кунсткамеру именно меня? — спрашивает Хьяльти, пока Элин с таинственным видом закрывает двери своего кабинета.

— Я только мешала вам и этим вашим спекуляциям о конце света. Интересно ведь получилось?

Она с улыбкой открывает шкафчик, достает из него небольшую пачку и маняще размахивает ею.

— Хочешь кофе?

Хьяльти потерял дар речи.

Пока Элин мелет зерна, насыпает кофе во френч-пресс и заливает кипятком, кабинет наполняется ароматом. Этот запах прежних будней, былого утра понедельника с чашкой кофе и пролистыванием иностранных новостных сайтов, тронул больную струну его души.

— Тебе с молоком? — спрашивает она, наливая кофе.

Хьяльти трясет головой, подносит чашку к губам и делает глоток; мягкий и горячий кофе пробуждает в нем свет, не горевший уже несколько месяцев.

Элин устраивается на диване, сбросив туфли и поджав ноги, и потягивает кофе.

— Я не могу настаивать на том, чтобы мы форсировали реформы. Нам нужно убедить людей.

— Проще сказать, чем сделать. Историю нельзя отмотать назад, как видеокассету. Ты вряд ли сможешь заставить всех горожан переселиться в горные долины и заняться овцами.

— Конечно, нет, дурачок, об этом никто и не говорит. Мы должны сохранить базовую инфраструктуру. Будут функционировать больницы, насколько это возможно без лекарств. Нам нужны полицейские и работники магазинов. Компьютерщики, изобретатели, мотористы. Как только система заработает, люди снова начнут доверять платежным средствам, и мы откажемся от этого ужасного товарообмена. Странно видеть дряхлых стариков, ковыляющих на черный рынок, чтобы обменять на продукты микроволновку или старые настенные часы.

— Нет, — продолжила она, тряхнув головой, — на хутора или в море отправятся другие. Наша молодежь, студенты, экономисты, деятели искусства и рекламщики. И никто никого не будет принуждать. Мы не станем разлучать семьи, оказывать давление. Но, думаю, многие готовы уехать из города и работать в теплицах или ходить в море, зная, что у них всегда будет вдоволь еды и крыша над головой. Мы просто обеспечиваем занятость населения.