Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма
Теперь у Гены личный самолет, вилла на Кипре, дом в Париже, дача на Рублевке, а жена звенит бриллиантами, как люстра в Большом театре. После девяносто первого, повинуясь странному порыву, он решил разыскать строгого первого секретаря, сославшего его в банк, и нашел - в полном ничтожестве: изгнанный отовсюду, старик страшно опустился и продавал матрешки в Измайлове. Тогда Геннадий из чувства благодарности, столь редкого в наше прагматическое время, взял его к себе в банк гардеробщиком. Всякий раз после того, как бывший грозный шеф поможет ему надеть кашемировое пальто, Гена дает старику стодолларовую купюру и говорит очень тихо, чтобы слышно было лишь им двоим: «Слава КПСС!»
Вот такая история!
– Замечательная история! - согласился Кокотов.
– А как вам концовка с первым секретарем, работающим гардеробщиком?
– Неожиданно. Прямо сейчас придумали?
– Верно! Прямо сейчас… - захохотал Жарынин и мутно глянул на Андрея Львовича. - У вас есть чутье! Это хорошо… На чем я прокололся?
– На матрешках. Грубовато. Может быть, вы и всю историю придумали?
– Нет, только концовку. История - чистейшая правда. Могу фамилию банкира назвать. Вы его наверняка знаете:
он недавно за полмиллиарда купил яхту с вертолетной площадкой, оранжереей и бассейном, в котором можно проводить чемпионаты по водному поло. Об этом много писали! А вот настоящая концовка мне не нравится. Банально. Грозный первый секретарь ни в какое нищенство не впадал, ни на каком рынке не торговал, а служит заместителем председателя правительственной комиссии по расследованию преступлений коммунистического режима… Вы его знаете!
– Ну, кто ж его не знает! Серьезный старичок… - кивнул Кокотов. - Но концовку, сознайтесь, Дмитрий Антонович, вы снова подсочинили?
– Нет, не подсочинил, просто позаимствовал из судьбы другого первого секретаря. Потому что мой первый секретарь, когда все обрушилось, от переживаний заболел раком и застрелился на даче из охотничьего ружья, чтоб не быть в тягость близким… А это, видите ли, как-то нехудожественно!
– Раком? - невольно переспросил Кокотов и пощупал шею: он где-то читал, что у онкологических больных увеличиваются лимфатические узлы.
– Ах, извините! - вдруг спохватился Жарынин.
Он резко перестроился, освобождая крайний левый ряд. И вовремя: через мгновенье две серебряные автомобильные тени с пронзительным воем мелькнули и пропали за взлобком дороги, точно упали с края земли.
– Может, это как раз Гена и поехал. У него в этих местах охотхозяйство, - раздумчиво сообщил режиссер. - Извините, Андрей Львович, я вас перебил! Так чем закончился ваш визит в бомбоубежище?
– В бомбоубежище? Ничем особенным. Я принял предложение и написал роман «Полынья счастья»… Перевод с английского.
– Знакомое название. А псевдоним? Какой вы псевдоним взяли?
– Аннабель Ли… - упавшим голосом ответил Андрей Львович: он как раз нащупал странное уплотнение под левой скулой.
– Достойно, очень достойно. Погодите-ка! «Полынья счастья». Ну конечно же! Эту книжку я видел у Ритки. Она страшно плевалась, хохотала, цитировала мне какието совершенно отмороженные куски, но до конца все-таки дочитала! Поздравляю! Моя Маргарита мало что до конца дочитывает.
– Сочиняете? - тоскливо усомнился Кокотов.
– А вот и нет! У вас там есть место, где женщина играет в смертельную сексуальную рулетку? Есть?
– Есть… - порозовел Андрей Львович.
– Ну, вот видите, прав Сен-Жон Перс: мир тесен, как новый полуботинок. А сколько вам, если не секрет, заплатили за этот роман?
– Две тысячи долларов.
– Бандиты! Меньше чем за три, такие вещи не пишут! Сколько вы уже налудили?
– Шестнадцать романов.
– И сколько времени у вас уходило на каждый?
– От двух до пяти месяцев. С перерывом на отдых.
– Когда же вы успели написать «Гипсового трубача»?
– От сна отрывал…
– Ну и как вам такая жизнь?
– Она омерзительна! - радостно воскликнул Кокотов, ибо нащупал под правой скулой точно такое же уплотнение, как и под левой, а это значило, что он имеет дело не с увеличенными лимфатическими узлами, а с исконной анатомической пустяковиной…
– А вот я вас, дорогой Андрей Львович, везу в другую жизнь! И кстати, попутно дарю еще один сюжет для нового романа из цикла «Лабиринты страсти». Так, на всякий случай, если мы с вами не сработаемся! Вы можете стать родоначальником нового жанра - эротической фантастики. Не пробовали?
– Не-ет…
– Тогда слушайте! Двадцать первый век. Человечество достигло невиданных, невообразимых научных успехов! На Марсе колония землян…
– Минуточку Дмитрий Антонович, а сейчас-то какой век?
– Ах, ну да… Все никак не могу привыкнуть. Итак, двадцать второй век. Ныо-социализ.м. Марс. Конец нудного рабочего дня в одном из многочисленных марсианских НИИ. Завтра - трехдневный уикенд.
– Выходные у них целых три дня?
– Конечно. Но раз в месяц. А какой уикенд на Марсе? Тоска! Ну посидеть у телевизора, ну поваляться на искусственном пляже под искусственным солнцем или для экстрима, напялив скафандр, на саундцикле поноситься по дну высохшего марсианского моря. Скукота! И только одна сотрудница не может скрыть радостного нетерпения. Назовем ее, допустим, Пат Сэлендж… Фантасты почему-то очень любят давать героям такие вот сокращенные англообразные имена. Странно, что никому из наших не пришло в голову звать персонажи по-русски. Например, Ген Сид - Геннадий Сидоров… Или - Ал Пуг. Алла Пугачева. Разве хуже? Нет, лучше! А все проклятое западничество!
– Вы, значит, славянофил? - едко поинтересовался Кокотов.
– А вас это, Андрей Львович, смущает? - спросил Жарынин, нажимая на отчество соавтора.
– Нет, но хотелось бы знать…
– А если я скажу вам, что я зоологический ксенофоб и потомственный антисемит, вы потребуете остановить машину?
– Возможно и так…
– Лучше вернемся на Марс. И вот эта наша Пат Сэлендж, чтобы спрятать туманную загадочную улыбку, низко склоняется над кульманом…
– Дмитрий Антонович, какой кульман на Марсе в двадцать втором веке?
– Да черт его знает, какой… Не важно! Над клавиатурой она склоняется. Не перебивайте! К ней в этот миг подходит ее интимный друг, обнимает…
– Ив Дор.
– Кто-о?
– Иван Дорошенко.
– Ну, вы язва, Кокотов! Ладно, будь по-вашему, Ив Дор. Он приглашает ее в театр. Залетная труппа с Земли дает «Дядю Ваню». Войницкий в последнем акте палит в профессора из блистера, но только слегка прожигает скафандр.
– Бластера. Блистер - это упаковка пилюль.
