Чарльз Буковски - Женщины
– Ее нет!
– Что?
– Твоей девушки. Она съехала.
Я не ответил.
– Она наняла прицеп и загрузила свои пожитки. Она была в ярости.
Знаешь эту ее большую стиральную машину?
– Ну.
– Так вот, эта штука – тяжелая. Я б не смогла ее поднять. А она не давала даже своему мальчишке помогать. Просто подняла сама и засунула в прицеп. Потом забрала детей, собаку и уехала. А за неделю вперед еще уплочено.
– Хорошо, миссис О'Киф. Спасибо.
– Ты сегодня выпить-то зайдешь?
– Не знаю.
– Постарайся.
Я отпер дверь и вошел. Я одалживал ей кондиционер. Тот сидел теперь на стуле возле чулана. На нем лежала записка и голубые трусики. В записке были дикие каракули:
«Вот твой кондиционер, сволочь. Я уехала. Я уехала насовсем, сукин ты сын! Когда станет одиноко, можешь взять эти трусики и сдрочить в них. Лидия».
Я подошел к холодильнику и достал пива. Выпил его, подошел к кондиционеру. Подобрал трусики и постоял, размышляя, получится или нет. Затем сказал:
– Говно! – и швырнул их на пол.
Я подошел к телефону и набрал номер Ди Ди Бронсон. Та была дома.
– Алло? – сказала она.
– Ди Ди, – ответил я, – это Хэнк…
17
У Ди Ди дом стоял в Голливудских Холмах. Ди Ди жила там с подругой, тоже директором, Бьянкой. Бьянка занимала верхний этаж, а Ди Ди – нижний. Я позвонил. Было 8.30 вечера, когда Ди Ди открыла дверь. Около 40, черные, коротко стриженные волосы, еврейка, хиповая, с закидонами. Она была ориентирована на Нью-Йорк, знала все, что надо, имена: нужных издателей, лучших поэтов, самых талантливых карикатуристов, правильных революционеров, кого угодно, всех. Она непрерывно курила травку и вела себя так, будто на дворе начало 60-х и Время Любви, когда она была слегка известнее и намного красивее.
Долгая серия неудачных романов окончательно ее доконала. Теперь у нее в дверях стоял я. От ее тела много чего осталось. Миниатюрна, но фигуриста, и многие девчонки помоложе сдохли бы, только б заиметь ее фигуру.
Я вошел в дом следом за ней.
– Так Лидия, значит, отвалила? – спросила Ди Ди.
– Я думаю, она поехала в Юту. В Башке Мула на подходе танцульки в честь 4 Июля. Она их никогда не пропускает.
Я уселся в обеденный уголок, пока Ди Ди откупоривала красное вино.
– Скучаешь?
– Господи, не то слово. Плакать хочется. У меня все кишки внутри изжеваны. Наверное, не выкарабкаюсь.
– Выкарабкаешься. Мы тебе поможем пережить Лидию. Мы тебя вытащим.
– Значит, ты знаешь, каково мне?
– Со многими из нас по нескольку раз так было.
– Начать с того, что этой суке никогда до меня не было дела.
– Было-было. И до сих пор есть.
Я решил, что лучше уж пить в большом доме у Ди Ди в Голливудских Холмах, чем сидеть одному в собственной квартире и гундеть.
– Должно быть, я просто не очень умею с дамами, – сказал я.
– Ты с дамами достаточно умеешь, – сказала Ди Ди. – И ты просто дьявольский писатель.
– Уж лучше б я с дамами умел.
Ди Ди подкуривала. Я подождал, пока она закончит, затем перегнулся через стол и поцеловал ее.
– Мне от тебя хорошо становится. Лидия вечно в атаке была.
– Это вовсе не значит того, что ты думаешь.
– Но это может быть неприятно.
– Еще как, черт возьми.
– Не подыскала еще себе дружка?
– Пока нет.
– Мне тут нравится. Как тебе удается в чистоте все держать?
– У нас есть горничная.
– Во как?
– Тебе она понравится. Она большая и черная, и бросает работу, стоит мне уйти. Потом забирается на кровать, ест печенюшки и смотрит телик.
Каждый вечер в постели я нахожу крошки. Я скажу ей, чтобы приготовила тебе завтрак, когда уеду завтра утром.
– Ладно.
– Нет, постой. Завтра же воскресенье. По воскресеньям я не работаю. В ресторан поедем. Я знаю одно место. Тебе понравится.
– Ладно.
– Знаешь, наверное, я всегда была в тебя влюблена.
– Что?
– Много лет. Знаешь, когда я раньше к тебе приезжала, сначала с Берни, потом с Джеком, то всегда тебя хотела. Но ты меня никогда не замечал. Ты вечно сосал свою банку пива или бывал чем-то одержим.
– Сумасшедший был, наверное, почти сумасшедший. Почтовое безумие. Прости, что я тебя не заметил.
– Можешь заметить теперь.
Ди Ди налила еще по бокалу. Хорошее вино. Мне она нравилась.
Хорошо, когда есть куда пойти, когда всё плохо. Я вспомнил, как было раньше, когда всё бывало плохо, а пойти некуда. Может, для меня это и полезно было. Тогда. Но сейчас меня не интересовала польза. Меня интересовало, как я себя чувствую, и как перестать чувствовать себя плохо, когда всё идет не так. Как снова почувствовать себя хорошо.
– Я не хочу ебать тебе мозги, Ди Ди, – сказал я. – Я не всегда хорошо отношусь к женщинам.
– Я же тебе сказала, что люблю тебя.
– Не надо. Не люби меня.
– Хорошо, – ответила она. – Я не буду тебя любить, я буду тебя почти любить. Так сойдет?
– Вот так гораздо лучше.
Мы допили вино и отправились в постель.
18
Утром Ди Ди повезла меня на Сансет-Стрип завтракать. Ее мерседес был черен и сиял на солнце. Мы ехали мимо рекламных щитов, ночных клубов, модных ресторанов. Я съежился на сиденье, кашляя и куря взатяжку.
Я думал: что ж, бывало и хуже. В голове промелькнула сцена-другая. Однажды зимой в Атланте я замерзал, полночь, денег нет, спать негде, и я брел по ступенькам к церкви в надежде зайти внутрь и согреться. Церковные врата были заперты. В другой раз, в Эль-Пасо, я спал на скамейке в парке, а утром меня разбудил фараон, наддав по подошвам дубинкой. И все же я не переставал думать о Лидии.
Все хорошее, что было в наших отношениях, походило на крысу, которая расхаживала по моему желудку и грызла внутренности.
Ди Ди остановила машину у элегантной забегаловки. Там был солнечный дворик со стульями и столиками, где люди сидели и ели, беседовали и пили кофе. Мы прошли мимо черного мужика в сапогах, джинсах и с тяжелой серебряной цепью, обмотанной вокруг шеи. Его мотоциклетный шлем, очки и перчатки лежали на столе. Он сидел с худой блондинкой в комбинезоне травяного цвета, посасывавшей мизинец. Место было переполнено. Все выглядели молодо, прилизанно, никак. Никто на нас не таращился. Все тихонько разговаривали.
Мы вошли, и бледный худосочный юноша с крошечными ягодицами, в узеньких серебристых брючках, 8-дюймовом ремне с заклепками и сияющей золотой блузке провел нас к столику. Уши у него были проколоты, он носил крохотные голубые сережки. Его усики, точно прочерченные карандашом, казались лиловыми.
– Ди Ди, – сказал он, – что происходит?
– Завтрак, Донни.
– Выпить, Донни, – сказал я.
