Иэн Макьюэн - Цементный сад
— Выглядит просто смешно, — сказала Сью.
— Ничего смешного! — отрезала Джули.
Сью потянулась вперед, чтобы откинуть одеяло и посмотреть на маму, но Джули ударила ее по руке и крикнула:
— Не трогай!
В этот миг позади нас распахнулась дверь и в спальню влетел Том, раскрасневшийся и запыхавшийся, — он был прямо с улицы.
Мы с Джули почти машинально схватили его за руки.
— Я хочу к маме! — потребовал он.
— Мама спит, — прошипели мы хором, — смотри, она спит!
Том, извернувшись, вырвался из наших рук.
— А почему вы тогда кричите? Ничего она не спит, правда, мам?
— Она спит очень-очень крепко, — попыталась объяснить Сью.
На миг мне подумалось, что так мы сможем объяснить Тому, что произошло, смерть — это просто очень глубокий сон. Но сами мы знати об этом не больше Тома, и он сразу почувствовал, что что-то не так.
— Мам! — завопил он и рванулся к кровати.
Я схватил его за руки.
— Нельзя! — сказал я.
Том пнул меня ногой, высвободился и проскользнул мимо Джули к изголовью кровати. Здесь он потерял равновесие, едва не упал, оперся о мамино плечо, скинул ботинки и бросил на нас торжествующий взгляд. Такие сцены случались и раньше, и порой Тому удавалось добиться своего. Я уже не рвался его оттаскивать: ладно, пусть сам все поймет, думал я, — мне просто было интересно, как это случится. Но едва Том откинул одеяло и полез к матери на кровать, Джули бросилась вперед и схватила его за плечо.
— Пойдем, — мягко проговорила она и потянула его с кровати.
— Не хочу! — взвыл, как обычно, Том и схватился за рукав маминой ночной рубашки.
Джули потянула сильнее, мама каким-то жутким, деревянным движением перевернулась на бок. Голова ее стукнулась о тумбочку, будильник и стакан с водой слетели на пол. Мамина голова повисла между кроватью и тумбочкой, и теперь мы увидели одну ее руку. Том умолк, застыл и безропотно, как слепой, позволил Джули увести себя прочь. Ушла и Сью — я не заметил когда. Я помедлил с минуту, думая, что, наверное, надо уложить тело на спину и прикрыть одеялом, как было. Я даже шагнул вперед, но мысль о том, что придется к ней прикоснуться, наполнила меня ужасом. Я выбежал из спальни, захлопнул за собой дверь, запер ее и сунул ключ в карман.
Том плакал, пока не уснул на диване внизу. Мы укрыли его полотенцем — подниматься наверх за одеялом никому не хотелось. Остаток вечера мы провели в гостиной, почти не разговаривая. Раз или два Сью начинала плакать и останавливалась, словно плач требовал от нее слишком больших усилий.
— Наверное, она умерла во сне, — произнесла Джули.
Мы со Сью кивнули, и пару минут спустя Сью прибавила:
— Значит, ей было не больно.
Теперь мы с Джули что-то пробормотали в знак согласия.
После долгого молчания я спросил:
— Есть не хотите?
Обе помогали головами. Я умирал от голода, но не хотел ужинать в одиночку — мне сейчас не хотелось ничего делать одному. Наконец они согласились что-нибудь съесть, и я принес хлеб, масло, мармелад и две пинты молока. За едой наконец завязался разговор. Джули сказала, что все узнала за две недели до моего дня рождения.
— Это когда ты стояла на руках, — сказал я.
— А ты пел «Зеленые рукава», — подхватила Сью. — А я что делала?
Этого мы не помнили, и Сью повторяла:
— Но я же помню, я тоже что-то сделала!
Пока я не сказал ей:
— Ну ладно, хватит.
Вскоре после полуночи наше маленькое стадо поднялось наверх. Джули шла первой, я нес на руках Тома. На первом этаже мы остановились, сгрудились в кучку и постарались побыстрее и потише проскользнуть мимо маминой двери. Было так тихо, что, казалось, можно расслышать тиканье будильника, и я радовался, что дверь заперта. Мы уложили Тома в постель — он даже не проснулся. Девочки по молчаливому обоюдному согласию легли в одной спальне. Я ушел к себе, лег в кровать и с полчаса вертелся с боку на бок, пытаясь прогнать одолевающие меня мысли и картины. Наконец я отправился в спальню к Тому, взял его на руки и понес к себе. В спальне Джули все еще горел свет. Я уложил брата к себе в постель, обнял его и заснул.
Вечером следующего дня Сью спросила:
— Наверное, надо кому-то рассказать?
Мы сидели вокруг каменной горки. Весь день мы провели в саду: жара стояла страшная, к тому же нас пугал дом за нашими спинами, хмурый фасад которого словно окутывала уже не задумчивость, а тяжелый сон. С утра мы поругались из-за купальника Джули. Сью считала, что после всего случившегося нехорошо загорать в купальнике.
— Какая разница, — сказал я.
Сью сказала:
— Раз Джули надела купальник, значит, ей наплевать, что мама умерла.
Том снова заревел, а Джули вернулась в дом и переоделась. Я весь день листал старые комиксы, свои и Тома. Порой мне казалось, что мы сидим в ожидании чего-то ужасного, и тут же я вспоминал, что ужасное уже случилось. Сью листала свои книжки, иногда принимаясь тихо всхлипывать. Джули, сидя на верху горки, собирала в горсть камешки, подбрасывала их и ловила. Ее раздражал Том: он то хныкал и требовал внимания, то принимался играть, как будто ничего не случилось. Один раз попытался забраться к Джули на колени, и я услышал, как, сталкивая его, она говорит тихо: «Уйди. Пожалуйста, уйди!» Тогда я подозвал его к себе и стал читать ему вслух комикс.
Когда Сью задала этот вопрос, Джули быстро подняла на нее глаза и отвернулась.
— Если мы кому-нибудь скажем… — начал я и замолчал.
— Надо сказать, чтобы ее похоронили, — сказала Сью.
Я покосился на Джули. Она смотрела мимо нас, мимо сада — вдаль, через пустырь, на квартал блочных многоэтажек.
— Если мы кому-нибудь скажем, — снова заговорил я, — то нас заберут под опеку и отправят в приют или еще куда-нибудь. А Тома вообще могут усыновить. — И я сделал драматическую паузу.
— Не может быть! — в ужасе проговорила Сью.
— Дом останется без присмотра, — продолжал я, — сюда залезут воры и все вынесут.
— Но если мы никому не скажем, — нерешительно проговорила Сью, — что же нам тогда с этим делать? — И она слабо махнула рукой в сторону дома.
Я покосился на Джули и заговорил громче:
— Придут ребята из многоэтажек, залезут в дом и все здесь разнесут.
Джули, не поворачивая головы, бросила свои камешки через забор.
— Нельзя оставлять ее в спальне, — сказала она. — Она скоро начнет пахнуть.
— Какие ты гадости говоришь! — возмутилась Сью.
— Значит, ты считаешь, не надо никому говорить? — спросил я у Джули.
Не отвечая, она соскользнула с горки и пошла к дому. Сквозь кухонное окно я видел, как она вошла, повернула кран и сунула голову под холодную воду. Долго, несколько минут, стояла так, затем выключила воду, вытерла полотенцем мокрое лицо и волосы. Вернулась к нам. На голых плечах ее блестели капельки воды. Снова сев на горку, она сказала:
