Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной
— Приехали, — сказал Алексей. Он вышел из машины и быстро разделся. Сложен он был великолепно, хотя это было ясно и раньше. Не зря Верка говорила, что мужское тело красивее женского, — она открыла это с помощью скульптуры и живописи.
Впереди чернело озеро, вода, наверное, холодная, подумала Юлька. Но озеро прогрелось за долгий июльский день… Юлька хотела сказать что-то особенное, умное, но вместо этого пролепетала как маленькая:
— Возьми меня на ручки!
Золотой крест на груди Алексея походил на снежинку, какими маленькая Юлька украшала в детстве ёлку. Прижатая щекой к этому кресту, она впервые за последние сутки почувствовала прохладу.
Потом всё было очень плохо.
Домой ехали долго, Юлька запахнула плащ, подняла воротник и дышала в него, чтобы согреться. Злосчастный богатырь молчал, и было уже неважно, что руль в его руках выглядел блюдечком (хотя и выглядел).
Мама давно спала. Юлька открыла дверь ключом, запнулась о старый мужской ботинок и вспомнила — у неё же есть Валентин! Они венчались в храме, а это так просто не отменишь (батюшка долго распинался на эту тему, и Юлька кое-что запомнила). Завтра с утра муж вернётся, а этот морок уйдёт туда, откуда явился.
Почти спокойно Юлька приняла душ — старательно смыла с себя долгий день и липкую, потную, обманувшую ночь. Лифчик отправился в потайные глубины шкафа — там ему надлежало превратиться в воспоминание, неприятное, но по-своему ценное. Засыпая, Юлька думала о муже.
В это же самое время Стенина рассказывала Валечке историю о том, как в детстве она случайно увидела непристойную сцену на собственном диванчике. Вера предполагала, что это воспоминание наложило отпечаток на её личность. Наверное, поэтому я боюсь любви, как ты думаешь?
Но Валечка ничего не думал, да это было и не нужно.
Глава четвёртая
Мне нравится смотреть на любую вещь, написанную масляными красками на плоской поверхности, хотя ни за что на свете я не захотела бы стать художником или что-нибудь написать.
Гертруда СтайнЗаказ примите, пожалуйста, попросила Вера невидимую, но ощутимо грустную девушку-диспетчера. Та так печально спросила, куда поедем, что сразу почувствовалось — лично она готова поехать куда угодно, лишь бы подальше от этой работы и этого города. Текущее время, да? Время утекало сквозь пальцы, как пластилиновые часы Сальвадора Дали. Я поставила вас в лист ожидания, — сказала девушка, — как только появится машинка, сообщим.
Когда в жизни Веры Стениной было много чувственного (подхватила этот эвфемизм у преподавателя истории искусства девятнадцатого века: слово «секс» казалось ему грубым, как плевок), она не знала цены этой части жизни. Какая несправедливость — быть хозяйкой красивого, свежего, полного силы тела и не уметь этим пользоваться. Когда Вера поняла, как всё работает, чувственное тут же испарилось — и в этом, с Вериной точки зрения, была серьёзная недоработка высшего разума. Как-то он поленился, честное слово, придумывая женщин и отмеряя им короткий век цветения. Были у неё и другие, менее изысканные претензии: зубы, например, должны быть менее хрупкими. И девять месяцев беременности тоже перебор, и носить на себе этот тяжёлый живот — не самая удачная разработка.
Юлька, когда Вера поделилась с ней этими глубокими мыслями, расхохоталась:
— Да, Верка, легче было бы отложить яйцо где-нибудь в кладовке и навещать его раз в день!
Отличная идея, жаль, Веру с Юлькой никто не спросил, и они вынашивали своих дочек, как все женщины мира.
Что касается чувственного, оно порой доставляло Вере Стениной хлопоты, включаясь настолько некстати, что даже зависть умолкала рядом с этим жарким, настойчивым томлением. Увы, рядом с ней теперь не было мужчины. Совсем никакого. Вообще.
…Наутро после второй ночи с Валечкой (он говорил, она слушала, и больше ничего, хотя старшая Стенина придумала себе много разного) Вера проводила его до остановки, Валечка обещал написать и взял с неё слово не сообщать адрес монастыря Юльке, как бы та ни просила. Вера знала, что сдержит слово — это было одно из немногих её качеств, которое было действительно качеством. Научившись скрывать от окружающих свой внутренний изъян, она теперь умела молчать и о чужих грехах. Или же — тайнах, которые, если приглядеться, тоже почти всегда грехи. Судя по всему, Вера переобщалась в те дни с Валечкой. Слишком много было у них разговоров о грехах, настоящей любви, Первом послании к Коринфянам и так далее.
Поэтому когда явилась Юлька с бутылкой шампанского, Вера встретила её так многословно и бурно, словно не видела целую неделю. Выпроводила маму с кухни, сама открыла шампанское.
Юлька ждала, пока старшая Стенина отчалит, чтобы спокойно покурить. Вера разлила шампанское по фужерам, пузырьки торопливо выпрыгивали из них — и тут же таяли. Кружевная пена напомнила Вере мыльную, ей не хотелось пить с утра.
Между ними долго было так — Юлька ничего не скрывала от Веры, но в ответ получала лишь горстку фактов. Впрочем, ей и не требовалось большего — Копипасту и тогда, и теперь занимала прежде всего собственная жизнь. Её любовь, карьера, ребёнок были примечательны, а Вера могла голышом пройтись по улице, и Юлька не обратила бы внимания.
— Ты голая ехала в машине? — поразилась Вера. Юлька старательно давила окурком непотушенные искры. — Оно хоть стоило таких стараний?
Юлька взяла чашку, манерно отставив в сторону мизинец. Вера сначала не поняла, почему та молчит, а потом наткнулась взглядом на мизинец — как на ветку дерева глазом — и всё поняла. Они смеялись так громко, что в кухню явилась старшая Стенина, и ей тоже налили шампанского.
— За что пьём, девочки? — спросила мама.
— За новые встречи!
Валечка действительно прислал Стениной письмо из монастыря — но только через два года. Постригли его с таким чудным именем, что Вера не смогла запомнить — память у неё была светского формата, церковности в ней не удерживались, проскальзывали. Так и остался он в памяти Валечкой.
Юлька, протрезвев от Алексея и шампанского, принялась искать беглого мужа — но ей остались только проношенные ботинки и свадебная икона. Разыскивала она его повсюду, чуть ли не пытала свекровь — но эта строгая богомолка готова была принять пытки с радостью. Документы на развод прислали только при Супермене, а спросить у Стениной Юльке и в голову не пришло.
Высшие силы хорошо смотрели за Копипастой — для этого у них находились и время, и терпение, и старание. Как только Юлька осталась без мужа, ей тут же предложили штатное место в областном еженедельнике. Уж что есть, Юленька, — словно бы извинялись высшие силы. — Бери пока это, а там и с личным разберёмся. Юлька перевелась на заочное, получила первую в жизни трудовую книжку. Вера тем временем всё ещё пыталась разобраться с искусством — понять, зачем они друг другу. Странные какие-то были у них отношения: и прекратить не получалось, и ничего стоящего не произрастало. Всё словно бы зависло, остановилось — даже не на полдороге, а всего лишь у открытой двери, порог которой Вера так и не могла перешагнуть.
