Карен Уайт - Танцующая на гребне волны
– И что же ты обнаружила? – В голосе Мэтью звучало искреннее любопытство и интерес, однако что-то смущало меня – уж очень внимательно он на меня смотрел, изучающее.
– Там был заснят детский праздник. День рождения. Какому-то ребенку исполнялось четыре года. Ну и вся полагающаяся праздничная атрибутика – воздушные шары, пирог, на всех конусообразные шапки с опушкой из искусственного меха… дурачества… Это была семейная вечеринка – папа, мама, маленький мальчик и две девочки чуть постарше. Девочки были очень похожи и даже одинаково одеты, так что я решила, что они близнецы.
Мэтью откинулся на подушку, обнял меня, улыбнулся и притянул к себе.
– Ты их узнала?
Я отрицательно потрясла головой.
– Нет! Что ты! Тот ураган был за триста миль от нас. Возможно, будь у нас тогда Фейсбук, кто-нибудь бы узнал их. Но знаешь… я подумала, что аппарат попал ко мне неспроста. Была, видимо, какая-то цель, чтобы он оказался в моих руках.
– Так, наверное, сказала бы твоя Мими.
Я взглянула на него недоверчиво.
– Ты видел Мими раз в жизни. Откуда ты знаешь, что она могла бы сказать?
– Ну… ты столько рассказывала мне о Мими… – Его пальцы гладили мои обнаженные плечи. Мне не так-то легко было сдерживаться. – Но это очень похоже на то, как она бы сказала… Разве не так?
– Возможно. Мне только кажется, что ты держишь меня за одну из своих пациенток, – сказала я. – И может быть, у тебя есть на то все основания. В близнецах я увидела что-то особенное. Да, понимаю, я их совсем не знаю, но все же… было в них что-то такое… не знаю. Что-то узнаваемое? Я всегда чувствовала, что где-то у меня есть невидимая подруга, с тех пор как я себя помню. Я это придумала, вероятно, потому, что мне было одиноко быть одной маленькой девочкой среди братьев. Или потому, что мне нужно было с кем-то говорить, потому что мама… – Я остановилась, не желая продолжать эту тему, и достала еще одну пленку. – Я стала ходить на «гаражные распродажи», всюду, где можно было купить подержанные вещи. Все деньги, какие я получала, присматривая за детьми, я тратила на проявку найденных пленок. Я не хранила напечатанные фотографии, я их выбрасывала. Но как будто в каждой фотографии я надеялась найти что-то мне нужное.
Мэтью сел, сплетя пальцы и упершись локтями в колени.
– И ты это нашла?
– Очевидно, нет. – Я показала на мои последние приобретения, разбросанные по столу: – Вот тут кое-что новенькое. Завтра у меня интервью насчет работы в Брунсвике, и я надеялась найти там фотоателье, где могла бы проявить еще не проявленные пленки. Ты говорил, что завтра я могу взять машину?
– Да, – он поджал губы. – Но я надеялся…
Он не договорил.
– Надеялся на что?
– Я надеялся, что мы сможем как-то устроить наш отложенный медовый месяц, пока ты не приступила к работе, а то потом у тебя уже не будет времени.
Мы говорили о медовом месяце, однако, приехав в Сент-Саймонс, ни один из нас, кажется, не стремился снова пускаться в дорогу. Но я чувствовала, что наши незавершенные планы не были единственной причиной его колебания.
– О чем еще ты подумал? – Я старалась говорить спокойно, помня о словах Тиш.
Он снова откинулся на подушку.
– Я надеялся, что ты для начала побеседуешь с коллегами в моей клинике. Одна акушерка у нас скоро уходит в декретный отпуск, и нам понадобится кто-то на ее место. Мы могли бы включить в штат еще одну акушерку, когда Джойс вернется.
Я помолчала. Я привыкла сама выбирать себе дорогу, ни с кем не советуясь. Мими говорила, что это у меня врожденное качество, часть моего инстинкта выживания. Я никогда не была в ситуации, где вопрос бы стоял так: «жизнь или смерть», но ее рассуждение я взяла себе на вооружение, чтобы объяснить себе свою склонность действовать не раздумывая и выпаливать первое, что пришло мне на ум. Стараясь говорить спокойно, сейчас я сказала твердо и напрямик:
– Я знаю, именно так сделала Адриенна. Но я предпочла бы найти себе работу на основании своих собственных достоинств.
Он смотрел на меня – и как будто видел перед собой кого-то другого. Видел ее. Он покачал головой, словно стараясь стереть этот образ из своего воображения.
– Ты права. Извини. Это должен быть только твой выбор. – Он помолчал, обдумывая свои слова. – Я, вероятно, один из тех, кто цепляется за привычное и удобное для себя. Мне следовало бы лучше соображать.
Я придвинулась к нему, запустив руку в его густые темные волосы, и коснулась губами его губ.
– Работа будет хорошее отвлечение – для нас обоих. И это сделает нашу близость еще слаще.
Он крепко обнимал меня, но я не могла избавиться от ощущения, что он разочарован, что хотел бы пережить часть своего прошлого. Прошлого, в котором была Адриенна.
– Чем это пахнет?
Я принюхалась. Мои ноздри уловили отчетливый запах подгоревшего сыра. Сыра в большом количестве. Мне было не до самоиронии, а то бы я посмеялась вволю над идеей приготовить блюдо по «собственному» рецепту. Кажется, «собственная» интерпретация удалась на славу…
– О нет! – в смешанных чувствах заорала я не своим голосом. Но было поздно. Бросившись в кухню, я открыла духовку – мне в лицо пыхнуло облако дыма. Мэтью вошел следом за мной и нажал кнопку «выключить» на панели духовки.
Схватив прихватки, я вытащила на свет божий позор на свою голову – горелую и кривую на один бок лазанью и шваркнула ее на плиту. Мой первый обед для моего мужа был обуглившейся вонючей лепешкой.
– Я забыла включить таймер… – прошептала я. Слезы жгли мне глаза.
– Что ж, бывает, – улыбнулся Мэтью, забирая у меня прихватки. – К счастью, у нас в деревне есть чудесные маленькие ресторанчики, где мы сможем вкусно поесть и выпить по бокалу вина – или по два.
Убедившись, что духовка выключена, он вывел меня из кухни, из которой еще не улетучилось присутствие Адриенны. Запах моей неудачи преследовал нас как призрак.
Глава 5
Памела
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Октябрь 1805
Болота закутались в осенние одеяла из золота и янтаря, вытряхнув из них насекомых и птиц – так богатые старухи перетряхивают меха, готовясь к зиме. Остров был теперь совсем другой, не такой, как весной и летом, – а лишенный запахов и звуков до возвращения мартовских дождей, под которыми он расцветет снова. Этим он отличался от океана, который менял цвет, в сущности, не меняясь, с его неумолимыми отливами и приливами – напоминаниями о жестоком равнодушии к жизни и смерти.
Дул ветер. Мы с Джеффри стояли, прижавшись друг к другу, его рука обнимала меня, и это был единственный источник тепла для моего тела, промерзшего до глубин. Наш ребенок ушел от нас так внезапно, что оба мы, как потерянные, бродили по дому, спотыкаясь и без надобности открывая двери в пустые комнаты.
