Зуфар Гареев - Спящие красавицы
35. Предатель Иннокентий
Ах, свадьба!
Этот чудный день приближается час за часом! Какие грандиозные перемены он сулит в судьбе жениха! А в судьбе невесты?!
Все утро девушки (под управлением пожилой дамы) одевали Перепечкина в изысканный брачный костюм. Сегодня – последняя примерка.
Фотограф, подчиняясь негромким командам адвоката, щелкает г-на Перепечкинав с разных ракурсов. Тут же представитель свадебного салона Смирнов.
– Сбоку он импозантнее смотрится… – убеждает адвокат фотографа. – Как задремавший орел, не правда ли?
Но Любаше, Ксении Михайловне и Любови Семеновне сейчас не до грандиозных перемен в судьбе влюбленных. Надо утрясти последний вопрос. Они горячо спорят. Анжела всхлипывает:
– Было, было незабываемое удовольствие, я сама видела! Скажи, мама?
Любовь Семеновна замахивается на Перепечкина:
– У, старый пень! Так бы и двинула! Получил неземное наслаждение – и в кусты! Анжелочка ему и так, и сяк… Тридцать три удовольствия!
Любаша гнет свое:
– Да не было, он говорит, не было незабываемого наслаждения! Ничего он не чувствовал!
– Ну, сделайте что-нибудь, Любаша! – умоляет Ксения Михайловна.
– А я что сделаю? Я ему рожу, что ли, этот сраный отсос?
Адвокат уточняет:
– Во-первых, нижний поцелуй. Во-вторых…
Но его не слушают, даже замахиваются.
Ксения Михайловна законным образом кипятятся:
– Спал как сивый мерин, вот и не чувствовал! А люди-то видели! Да вот хоть ты, Любаша!
– Я же ушла, Вы сами меня отправили! Как я могу теперь подтвердить? Это по совести против трупака-то?
– Во-первых, не трупака…
На умницу-адвоката опять замахиваются.
Ксения Михайловна, вспомнив, указывает на Иннокентия:
– Он! Вот он все видел! Еще орал: «Не забудь застегнуть ширинку!»
Она наступает на попугая:
– Орал? А ну говори быстро!
В атаку на попугая идет и Любовь Семеновна:
– Ты слышал? Ты видел?
Любаша ничего не понимает:
– Да что вы к птице пристали? Совсем облысели?
Дамы в голос отвечают:
– А как же? Свидетель!
Иннокентий испуганно удирает:
– Поправь манишку!
Любовь Семеновна командует:
– Тебя не про манишку спрашивают, дурак! Говори по делу!
– А как птица сказать может? Вы совсем, что ли?
Любовь Семеновна:
– Может! Когда не надо – поет соловьем… А когда надо… Ты хоть посмотри, какую красавицу отгрохали папашке твоему!
Смирнов любуется господином Перепечкиным:
– Да, жених что надо. Эти перстни доставлены из Гамбурга вчера самолетом…
Любаша встревожено сообщает снова:
– Иван Михайлович говорит, что он по-прежнему сомневается в правильности выбора.
Адвокат заламывает руки:
– Почему? Ну, почему, Иван Михайлович? Так хорошо сидит костюмчик…
Он умоляет:
– Ну что ж Вы, голубчик! Мы уже с ног сбились, дорогой мой! Ну почему Вы не торопитесь к своему счастью?
– Он говорит, что этап романтики закончился слишком быстро… – сообщает Любаша. – Он говорит, что нижний поцелуй возможно пришел несвоевременно от… развратной молодежи. Если он, конечно, был.
– Был! – категорично заявляет Любовь Семеновна. – Было неземное наслаждение как пить дать…
Любаша в сомнении:
– Доказательств по-прежнему нет.
– Какие еще нужны доказательства трупу? – возмущена Любовь Семеновна.
– Ну, ну, Любовь Семеновна… – урезонивает ее адвокат.
Любаша переводит:
– Он требует найти ему новую девушку… С более выраженной романтической мотивацией…
– Опять заладил свое! Какая тебе мотивация, старый дурак? Хватай пока горячо!
– Ну, ну… – мнется адвокат.
– Да что Вы нукаете все время? – не понимает Любовь Семеновна.
– Вообще, он имеет право на любую девушку… – кисло заявляет адвокат.
– Кто? Он? Между нами, он имеет право только на гроб! Ишь ты: сказочно богат… престиж… статус… А вот как мужчина каков?
Она сдергивает с Перепечкина парик.
– Полюбуйтесь!
Смирнов отшатывается от страшной картины живого мертвеца.
Любовь Семеновна надевает парик снова.
– Да если бы не парик – и смотреть не на что!
Адвокат не знает что сказать:
– Вы причиняете моему подопечному боль! Если он такой плохой, то почему вы за него выходите замуж?
– Любовь зла! – говорит Ксения Михайловна. – А Вы как думали, дружок?
Перепечкин тем временем вдруг начинает синеть и хрипеть. В какой-то момент открывает глаза, почему-то находит взглядом Любовь Семеновну и останавливает взгляд на ее большой груди. Любовь Семеновна торопливо крестится.
– Ой, страшный! Как черт из табакерки!
Но спохватилась и грозно приказывает:
– А ну закрой глаза! Закрой, я сказала!
– Ну, ну… Любовь Семеновна… – мямлит адвокат.
– Да что Вы нукаете все время? А ну закрой глаза!
Сплевывает в сторону:
– Ну чисто Вий, мамочка…
Любаша торопливо хлещет Перепечкина по щекам:
– Ну зачем ему столько эмоций? Вы же видите, что он элементарно не справляется с ними!
Побледневший Смирнов перехватывает взгляд жениха.
– Вы знаете, куда он смотрит?
Любовь Семеновна откликается:
– А то!
Она прикрывает бюст руками:
– А ну закрой глаза, живо! Видите, мертвяк – а туда же! Ему порно подавай, а вы говорите романтика!
Иннокентий тоже потрясен:
– Господибожемой…
Любовь Семеновна обескуражена явлением попугая:
– Вот еще один дурак – в любую щель лезет…
Она замахивается на предателя интересов:
– А ну!
Иннокентий отскакивает:
– Спасибо, блядь! Поправь манишку.
Терпение Любовь Семеновны лопнуло. Она выглядывает в коридор:
– Старшина! Быстро этого на нейтрализацию! Хватит кошмарить людей! Хватит я сказала!
36. Убить христопродавца!
И только в кабинете профессора Майера все наносное отступает на второй план. Здесь курится сладковатый дым, здесь оазис философской мысли, здесь все располагает к неспешному созерцанию событий, текущих мимо как песок сквозь пальцы…
Глаза Майера и Козырева полуприкрыты, вокруг тишина. Привычно сидит подле ног Козырева Лиза. Она предана как старая собака, пожившая с хозяином много-много лет. Она смотрит вдаль, щурится будто бы от сильного ветра промозглых невзгод, которые уже проступают на закате дней…
Вера зевает от недосыпа, Пушкин топчется со сценарием. Хильда читает вслух СМС-ку от Аделаиды.
– «Доктор, вчера я приняла ведерную клизму, я свежа как цветок. Зайдете посмотреть на Вашу Аделаиду? Извините, что это пока единственная новость нашего романа. Вы знаете, как я мучилась запорами…»
– Запорами… – вторит Майер.
Лиза глубокомысленно покачивает головой.
Хильда вздыхает:
– Бедняжка. Что ответить?
– О да, зайду… Поздравьте ее с ведерной клизмой. Что еще?
– Она опять пишет, что я возможно дрянь и тупица.
– Окей, – не возражает профессор.
Хильда читает дальше:
– Она пишет, что любви нет, ее заменяют бесконечные пожизненные фантазии о ней… Хольт, Вы никогда не думали об этом?
Майер молчит.
Тогда Хильда обращается к Козыреву:
– Я так и не поняла в прошлый раз: в русской экзистенции любовницы водили мужчин писать? Я не изучала этот вопрос.
– Водили.
Майер вздыхает:
– Как жаль, что вождения писать не было в немецкой экзистенции.
Хильда отвечает со знанием дела:
– В немецкой экзистенции было царство рацио, в русской – эмоцио. Однако это плохо. Я готова попробовать Вас отвезти сделать писание, чтобы почувствовать что такое эмоцио.
На пороге кабинета появляется Ксюша (он же Алексей Синица) в сопровождении лжесурдопереводчицы.
Лиза встает, садится на колени у ног профессора (сбоку) и смотрит вдаль, щурясь от воображаемого ветра.
Сурдопереводчица спрашивает:
– Ксюша интересуется: как поступить девушке, которая начала периодически засыпать на продолжительное время? Заснет ли она навсегда?
– Да, – отвечает Майер.
– Как быстро это произойдет?
Пушкин тянет привычную волынку:
– Роман Григорьевич, голубчик, ну пожалуйста… Всего одна минута… Все стоит, канал рвет душу, а съемочных дней осталось всего 17…
Вера полна презрения:
– 121-ая серия стоит, 127-ая не движется, а в сто тридцать первой и конь не валялся!
Козырев туманно вглядывается в страницы, вдруг нехорошо оживляется:
– Хитрюга… Борзописец… Ай да, Пушкин! Ай да сукин сын!
Он тычет Пушкина в живот.
– Гнида конъюнктурная!
Снова тычет – теперь сильнее.
– Опиум для народа!
Пушкин, рухнув, понятно, хнычет:
– За что Вы все время меня бьете, за что?! Мне скоро на пенсию…
– Эй, мальчик, помоги ему! – приказывает Козырев. – Я не убил этого христопродавца?
– Он не мальчик, – уточняет сурдопереводчица. – Он – глухонемая.
– Сколько раз повторять – просто немая, – спорит Ксюша.
Хильда ласково обращается к Ксюше:
– Что ж вы сразу-то молчали?
37. Мужчина ее сердца
