Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец
– В чем тогда проблем-с?
Он посмотрел на меня угрюмо. Я понял, что нужно уже по второй наливать, иначе разговор, как ишак без финика, дальше не пойдет.
Налил. Выпили, закусили. Помолчали.
– Пьет много, – выдавил Василий.
– Кто ж не пьет! – ржу в ответ. – Нашел тоже проблему.
– Я не пью. Вот этой твоей половинки «Столичной» мне на месяц хватит. Не люблю я беспросыпно этим делом заниматься, что в праздник, что без праздника, мне все равно. Работать надо, дом строить, детей рожать. Нельзя так много пить…
Долго он еще разорялся на эту тему, я, признаться, такого правоверного трезвенника в жизни не встречал. Но говорил убедительно, а под конец даже слезу у меня вышиб, подлец. Я-то троих вырастил, пристроил по-человечески, не хуже других, и дом у меня на огороде стоит, пусть и одноэтажный, убогонький, но на большее мы не заработали. А Васька целеустремленный был, хотел все по высшему разряду. «К полумерам не привык», как говорил один бородатый поп в кино.
Вот только проблема одна неразрешимая с ним приключилась – не в ту бабу влюбился.
– Любимых не выбирают, – страдал Васька задумчиво. – И мне деваться некуда. Только она слушать ничего не хочет. Я говорил: хорошим врачам покажемся, все лучшие клиники обойдем, в Москву поедем, если здесь не сыщутся, у тебя обязательно все получится, и не такие проблемы решались. Она ни в какую: «Нет, какая из меня мать, всё без толку, всё напрасно, чудес не бывает!». И давай водку жрать! Конечно, лучше пить с горя, чем пытаться что-то делать.
– Погоди, – говорю, – ты хочешь сказать, что она…
– …бесплодна. От того и дурит. Хотя, знаешь, причину, чтобы выпить, человек всегда найдет, а потом уже и не вспомнит, из-за чего начал.
Больше ничего он в тот вечер мне не сказал. Только сидел, молчал, допивал потихоньку бутылку со мной, а когда водка закончилась, встал и пошел к себе. И вот тут мне жалко стало эту дуру. Молодая ведь совсем, всего-то за тридцать чуть-чуть, а уже в тоске неразрешимой! Да и парня тоже понять могу – любит ее, никуда не денешься. Тут одно из двух: или беги от нее к лешему, пусть даже проклятия тебе в спину посылает, или уж оставайся до последнего и поддерживай, пока силы есть.
Что он выбрал? Я не знаю. Но криков и скандалов с каждой неделей становилось все больше, и звучали они все громче. А однажды я в окно увидел, как Васька отходит от дома с большой сумкой на плече. Больше я с ним нос к носу не встречался. Только соседи и жена рассказывали, что возвращался он сюда много раз. Помогал Тамарке с ремонтом квартиры, раздобыл где-то финскую сантехнику, обустроил ванную комнату, кафельной плитки дорогой несколько коробок надыбал, обои германские достал, все сам поклеил с какими-то мужиками. Я в то время в командировку уехал, мне жена рассказывала, что с утра до вечера стоял шум-гам, пыль на площадку неслась. Когда я вернулся, все уже закончилось.
По слухам, сделал наш герой своей непутевой возлюбленной последнее китайское предложение: либо берешь себя в руки, и мы пытаемся жить как нормальные люди (в самом крайнем случае ребенка можно в детском доме подобрать), либо расходимся навсегда и не имеем больше друг к другу никаких моральных претензий. Понимаешь, стабильности хотел парень, какой-то ясности на несколько лет вперед. Наивный, скажешь? Что можно загадывать в этой стране, в этой жизни, тем более с такими бабами! Сегодня она тебя боготворит, а через неделю от другого рожать собирается, а еще через две недели возвращается к тебе, потому что передумала… а в это время в стране власть переменилась и вообще всё полетело к чертовой матери вместе с финским унитазом.
Не знаю, чем у них разговор закончился, но, судя по всему, не сумел Васька ее убедить. Некоторых людей ни в чем нельзя убедить, они не поверят ни в черта, ни в Бога, даже если собственными глазами увидят их на пороге своей квартиры с рожками и нимбом.
Пропал он еще на неделю, а потом ненадолго вернулся, и случился у них, по слухам, жуткий разговор: влепил он ей счет за ремонт квартиры. Да-да, не удивляйся, пришел с калькулятором и все подробно подсчитал. Говорит, вложился я тут серьезно, рассчитывал корни пустить, думал, что семья у нас будет, но ошибся. Какого рожна я должен себе в убыток жить?
Тамарка влезла в долги, взяла ссуду в банке, что-то продала. Словом, раздавлена была баба окончательно. Жила одна все оставшееся время. Где-то подрабатывала – не то вахтершей, не то уборщицей, не то продавщицей. Несколько раз уезжала в другой город, сдавала квартиру гастарбайтерам или цыганам (по мне так один хрен – разруха и порнуха), но всегда возвращалась, когда жильцы доводили всех нас до белого каления. Ума не приложу, как мы выдерживали столько времени рядом с этими выродками. В твоей квартире, Славка, задолго до тебя тоже молодая парочка проживала, так они сбежали через три месяца.
Когда Тамара вернулась домой окончательно, мы вздохнули с облегчением. Надеялись, что хоть она-то не будет дурить. Какое-то время все было тихо и спокойно, иногда даже встречались во дворе и на площадке, но… старую собаку новым трюкам не обучишь, а дырявые трусы лучше не штопать, а сразу выбрасывать – срамота все равно наружу вылезет.
От одиночества и пьяного дела у Тамарки нашей крыша-то и поехала. И едет куда-то до сих пор со страшной скоростью.
Хочешь это остановить? Вызывай ментов, чтобы те пригнали санитаров, иначе она либо газ включит и взорвет нас всех, либо на себя руки наложит, уж не знаю, прости господи, что лучше…
В общем, выбор у моего брата Славки был небогатый.
В июле, аккурат в православный День семьи, любви и верности, провозглашенный в пику вражескому «развратному» Дню святого Валентина, начался у Тамары очередной «благовест». Обошла с молотком все свои стены от прихожей до спальни, зацепила по дороге кладовку, оповестила соседей о наступлении семейного счастья в отдельно взятой квартире, щедро сдобрив речь обещаниями вечной геенны огненной и витиеватыми русскими матюками. Под конец стала страшным голосом возвещать о том, что ее насилуют какие-то «сатанинские отродья, не знавшие любви, но преисполненные похоти», взывала к разуму и милосердию, снова проклинала, материлась, звала на помощь…
Славка человек добрый. Милосердный. Пожалуй, он всегда был более милосерден, чем ваш покорный слуга. Я в исступлении могу не только матом послать, но и зашибить ненароком, и человек, однажды сделавший мне плохо, едва ли заслужит когда-нибудь мое прощение, даже если будет ползать на брюхе до скончания веков (есть только одно исключение, и вы о нем уже знаете), но Славка продолжал слушать пьяные стенания соседки, покрывался мурашками в паху, истекал потом, зажимал уши, но ментов не вызывал. Надеялся на лучшее.
И дождался…
…В тот день с Тамарой заговорили тапочки. Обычные белые пушистые мокасины. До сих пор они хранили молчание, оставляя право голоса столовым приборам, электрическим розеткам и трусам, висящим на сушилке в ванной, но и тапочки не выдержали, когда Тамара, совершенно голая, если не считать посеревшего от горя лифчика, уселась на пол под окном, приковала себя цепью с крепким замочком к батарее и проглотила ключ.
– Она сошла с ума, – сказали тапочки.
– Убирайтесь!!! – прогремело в ответ.
– Нет, она точно спятила. В этом нет никаких сомнений.
Тапочки говорили друг с другом. Правый обращался к левому, проявляя при этом немалую озабоченность состоянием хозяйки, а левый, в свою очередь, предлагал сохранять хладнокровие и оставаться в статусе безмолвных наблюдателей.
– С этим нужно что-то делать, – сказал правый. – Она умрет от обезвоживания.
– А вам-то что за дело, – усмехнулся левый. – Она сама этого жаждет, неужели вы не понимаете.
Прикованная к батарее Тамара смотрела на них, и глаза ее расширялись от ужаса.
– Заткнитесь, вы!!!!
Тапочки, торчавшие из– под кровати, казалось, не обращали на нее никакого внимания, продолжали деловито оценивать шансы хозяйки уцелеть.
– Мне кажется, она перешла черту, – заметил правый. – Приковать себя к батарее… Конечно, замочек уязвим, но едва ли она сможет справиться с ним, если просидит в таком положении хотя бы один день, а судя по ее настрою, она готова ждать здесь Страшного суда.
– Пожалуй, – согласился левый.
– Что вы знаете о Страшном суде, паразиты!!! – взревела Тамара. – Страшный суд – в сердце, а не в геенне огненной!!! Заткните свои поганые пасти!!!
– Что ж, поглядим, – сказал левый тапочек правому и, действительно, заткнулся. Правый тоже не стал беспокоить его вопросами.
В квартире воцарилась тишина.
…Через два часа у Тамары затекло все, что было мягким и податливым. Постоянно вертясь на месте и подыскивая удобное положение, она исцарапала ягодицы о грубый деревянный пол, но словно не замечала, как под задом образовывается небольшая лужица крови.
