Имре Кертес - Английский флаг
Германн на минуту замолчал; его подвижные руки, сопровождавшие речь постоянной жестикуляцией, поясняющей фразы, теперь, словно он нашел для них наконец прочную опору, сплелись вокруг высоко поднятых колен; в тишине возникшей паузы отчетливо слышалось легкое похрустывание суставов пальцев.
Конечно, конечно, он мог бы, как многие другие, просто отмахнуться от всяких там слухов — кто бы его упрекнул за это? Но, продолжал Германн, что-то не давало ему покоя, что-то тревожило, разжигало его любопытство… Нет, нет, любопытство — не то слово, и дело тут не в стыдливости; может, надо говорить скорее о чувстве долга, о мучительной внутренней потребности знать истину… Словом, он углубился в настоящую исследовательскую работу, принялся лихорадочно искать факты; причем прежде всего факты четкие, неопровержимые, без которых он не мог добиться ясности в этом деле. Он собирал доказательства, составлял досье, у него накопился целый архив — о, ему было бы что продемонстрировать гостю. Оставалось лишь сесть и систематизировать всю эту массу вещественных доказательств, да только… И тут Германн глубоко вздохнул, откинулся в кресле, не опуская колен, и на мгновение прикрыл глаза, словно яркий свет лампы раздражал его.
— Только вот беда, — продолжил он наконец, — даже простые предположения иногда могут далеко завести… слишком далеко. Конечно, человек так устроен: не может он некоторые вещи не домысливать до конца, просто не может… Пусть эти мысли принадлежат не ему, и все-таки… вытекают не из его собственных взглядов, а… как бы это сказать… Вы понимаете меня? Словом… есть в этом что-то отпугивающее. Что-то в тебе вдруг поднимает голову… внутренний протест, что ли?.. Какое-то чувство, которому трудно найти название… Боюсь, я выражаюсь недостаточно ясно…
Он опять замолчал, нерешительно взглянув на гостя. И хотя тот остерегался каким-либо словом повлиять на настроение хозяина, Германн, видимо, увидел в его лице что-то вроде одобрения — и заговорил снова.
— Может быть, — сказал он, — уже сам факт, что такое — возможно… Да-да, как если бы ты предположил невероятное и вдруг наткнулся на подтверждение, что… что оно вероятно… Ну вот, — воскликнул он возбужденно, — мне, кажется, удалось уловить то чувство. — Он наклонился к гостю совсем близко, глаза его горели странным светом, голос перешел почти в шепот. — Сама возможность. Вы понимаете? Ничего больше, лишь голая возможность. Ведь если что-то случилось хотя бы один-единственный раз, с одним-единственным человеком, значит, оно уже перешагнуло границу возможного, это уже реальность, это уже закон реальности… — Он замолчал, глядя перед собой с таким выражением, словно у него кончились последние силы; а потом смущенно продолжил: — Не знаю, понятно ли вам, что я имею в виду…
— О, вполне, — кивнул гость. — Интересная мысль. И по всей вероятности, очень верная. Ведь и то сказать: что бы питало наши извечные страхи, если бы мы не ощущали себя хоть немного причастными к мировому злу?..
— Да! Да! Я вижу, вы абсолютно меня понимаете! — воскликнул Германн — и в каком-то внезапном порыве восторга протянул к гостю обе руки, но затем, не найдя, может быть, этому патетическому жесту логического оправдания, снова положил их себе на колени. — Я так рад, что мы с вами встретились! Так рад, что вы здесь! Более того, я вам прямо скажу: жаль, что вы не приехали раньше!
— Возможности не было, — словно оправдываясь, ответил гость.
— Нам с вами много, много о чем надо было бы поговорить! Было время, когда я очень ждал… можно сказать, ежедневно, ежечасно ждал вашего появления!
— Мне жаль, но так вышло. Возможность возникла только теперь, — терпеливо объяснял гость.
— Мне тоже жаль. Теперь уже не имеет значения, но — все равно жаль… — Германн мало-помалу брал себя в руки, слова в его фразах обретали рациональный порядок, словно каменные блоки в стенах строящегося дома. — Д-да, такой груз на плечах, — говорил он задумчиво, — и так мало возможностей для какого-нибудь решительного, безоглядного поступка. — Германн поведал, как долго он терзался, снедаемый мыслью: что же все-таки можно сделать — сверх того, что ты и так делаешь изо дня в день? Но, если говорить честно, к каким-то существенным результатам эти раздумья так и не привели. А потом — потом внимание и энергию пришлось переключить на другие задачи, которые ставила жизнь: Германн потратил немало сил, чтобы добиться положения в обществе, учился, сколотил состояние, завел семью… Ей-богу, достигнуть всего того, что у него есть сейчас, — это ведь тоже не даром далось… Он ужасно бы не хотел, чтобы гость понял его как-то не так, чтобы, не дай Бог, пришел к выводу, будто он, Германн, окончательно снял этот вопрос с повестки дня; нет, нет, это совсем не так, и, само собой разумеется, он без всяких оглядок и оговорок берется выполнить все, что от него потребуется, все, в чем последствия тех прискорбных событий как-то касаются и его, причем, естественно — этот момент он хотел бы особенно подчеркнуть, — берется по доброй воле и без всякого принуждения, точно так же, как согласился дать свидетельские показания. Германн улыбнулся; улыбка его была скупой и невеселой.
— Как это вы только что выразились? Все мы немного причастны к мировому злу?.. Да, наверное, вы правы, наверное, именно по этой причине. — То есть, продолжал Германн, в сущности, им движет только чувство долга, в широко понимаемом смысле этого слова — по мнению некоторых, например по мнению его супруги, понимаемом слишком уж широко; ведь его, собственно говоря, ничего, совершенно ничего не связывает напрямую с теми событиями, да это уже и так давно ясно, так что и повторять ни к чему. Короче говоря, пусть это совсем немного, но это примерно все, что он со своей стороны может сказать, заключил он.
— Благодарю, — ответил гость, — мне было чрезвычайно интересно вас слушать. Все, что касается лично вас, действительно не относится к материалам расследования, и вы, конечно же, не забыли, что я не просил вас высказываться в свою защиту: я всего лишь не возражал против этого, учитывая, что вы, по всей очевидности, ощущали в этом необходимость. С какой стати мне было отказывать вам в такой небольшой любезности? При всем том благодарю вас, мне было очень интересно, — повторил он.
Германн смотрел на него ошеломленно.
— В свою защиту?.. — Он сдвинул брови. — Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я говорю правду? — спросил он. — Если желаете, я покажу бумаги…
— На это у меня нет полномочий, — остановил его гость. — Кстати говоря, собранная мною о вас информация полностью совпадает с тем, что вы говорили. Вы, Германн, стоите выше подозрений.
Что ж, он весьма рад слышать это, кисло ответил Германн, тут же добавив, что рад, само собой разумеется, не по личным причинам — что касается его лично, у него и сомнений никогда не было, да и быть не могло, — а в том, более широком смысле, которого они касались только что. То есть он рад, что не стал жертвой пустых домыслов, не говоря уж об известных предубеждениях, о склонности людей к беспочвенным обобщениям, к наклеиванию ярлыков; ведь люди так любят ставить клеймо сначала на отдельных индивидах, потом на семьях, потом на краях, а там и на целых народах, что, надо честно признаться, чрезвычайно обидно.
— Понимаю, — заметил гость. — У меня тоже есть некоторый опыт в этом отношении. Подобные обобщения всегда неприятны.
Именно, именно, согласился с ним Германн; особенно же досадно, что в таких случаях ничего не стоит дать себя вовлечь в нескончаемые бесплодные разбирательства. Ведь что скрывать, все мы небезразличны к некоторым моментам и болезненно реагируем, когда репутации нашей грозит опасность.
— Вам, коллега, — продолжал он, — наверно, не нужно напоминать о постоянном дефиците времени, без чего нашу с вами профессию просто трудно представить. Сейчас вот мне придется ох как это почувствовать: дело в том, что я как раз ожидаю повышения по службе и мне придется осваивать новый круг обязанностей.
Тут гость на минутку перебил его, чтобы принести свои поздравления и пожелать удачи.
— Большое спасибо, — поклонился сидя Германн, затем небрежно откинулся в кресле, по-свойски вытянув ноги в домашних шлепанцах. — Но вы, разумеется, и в дальнейшем можете мною располагать, а я по мере своих скромных сил буду помогать вам в любом вопросе и любыми средствами.
Гость поспешил заверить его, что ни в коем случае не собирается злоупотреблять ни временем, ни терпением хозяина: речь идет лишь о некоторых сведениях, которые он хотел бы попросить у Германна на предмет осмотра места действия; дело в том, что первый выезд туда должен состояться уже завтра. Потом понадобится еще одна поездка, в другое место — но сейчас об этом говорить рано, пока что есть смысл сосредоточиться на дне завтрашнем, благо цель завтрашней поездки находится, можно сказать, тут, в окрестностях. Гость прежде всего хотел бы знать: все ли там в целости и сохранности?
