Александр Щёголев - Любовь зверя
Она уже не смеялась. В глазах вновь тускло блестело горе, в глазах вновь зрели слезы.
Милита сидела на деревянном настиле и мирно ждала. Когда чокнутая обладательница волшебной силы добралась, наконец, до объекта, достойного своей ненависти, когда зашептала, зашептала магическое слово-детонатор — за мгновение до непоправимого, — школьница выстрелила. Был негромкий бытовой звук.
Охота закончилась — легко и красиво.
Через минуту подошел спрыгнувший с дерева студент. Он был странен. Двигался, как паралитик. Громко икал. Позвал бесцветным голосом:
— Милита!
— Я здесь, — откликнулась школьница, выползая из развалин бывшего киоска.
— А это кто? Лежит, вон…
— Ты, что, дурак? — привычно бросила она. — Сматываться надо, пошли.
— Это Даша, да? Ей плохо, ты ее избила?
Он был возбужден до крайности. Ничего не соображал. Не замечал, что открытые глаза не моргают. Не понимал, что телу, безмятежно раскинувшемуся в осенней грязи, хорошо, как никогда прежде. Слабак, он и есть слабак. Пусть симпатичный, пусть умненький…
Милита заботливо сказала:
— Не смотри туда, а то самому плохо станет.
Взяла его за руку и повела прочь. Через квартал, у телефонной кабины, она остановилась:
— Подожди, я позвоню.
Сделала два звонка. Первый — домой. Мать ей сообщила, что отца, разумеется, нет ни дома, ни на работе, что доченька сама тоже может не приходить и что вообще — ей плевать на них обоих, вот только непонятно, почему ее разбудили в такую поздноту. Милита вежливо пожелала спокойной ночи и дернула рычаг. Второй звонок был в клуб. «Привет, — сказала она, — это Милита. А учитель есть? Передай ему тогда, что меня сегодня не будет. Не-е, все в порядке, просто тут кое с кем разборка. Сама справлюсь, пока».
Потом вышла и сообщила:
— Странно. Трубку почему-то Ритка взяла. Учителя в кабинете нет, зато какой-то мужик орет дурным голосом. Чего там за игры такие?
Собеседник тупо глазел на нее. Он явно не знал, чего там за игры. Он молчал, ожесточенно моргая.
— Новый «тест» придумывают, что ли? — задумчиво предположила Милита. И вдруг рассмеялась, широко и свободно. — Ну, этот хрен и обрадуется, когда узнает, что его любимую Дашеньку укокошили! Эх, увидеть бы его рожу…
Тут студент, наконец, допер.
— Ты ее… — сказал он дряблым голосом. — Ты ее… — Реплика не далась. Тогда он сделал шаг назад. Потом еще шаг. Потом развернулся и… Пробежать смог всего полтора шага: его схватили за плечи, развернули обратно, плюнули в лицо:
— Ведь не умеешь ножками работать, уже проверили! Мало мне забот, так еще с тобой нянчись!
— Ты… Это ты ее… — бормотал он.
— Ну, я! — крикнула Милита. — Жизнь тебе спасла, умнику!
Студент явно сошел с ума — рвался, рвался из железных объятий.
— Послушай, — в отчаянии сказала Милита, — ты же ничего не знаешь. Про клуб наш… Там же такое творится! «Тест на унижение» — это он так в нулевую группу принимает. Никогда ему не прощу! Представляешь, сказал, что хочет ноги мои проверить, связал их резиной, вот здесь, внизу, а сам после этого… — Она зажмурилась на миг, зашипела. — С-сволочь! Предатель, птичка сраная! Если будет у меня сила, хотя бы как у «старухи», я сверну ему шею, точно. Дашка — дура, глупо быть чокнутой…
Студент совсем обезумел. Исступленно мотал головой и хныкал.
— Ну послушай ты меня хоть минуту! — дико заорала Милита. — Мужик ты или нет, в конце концов! — Закусив губу, чтобы сдержаться, легонько шлепнула его по щеке. Получилось не очень легонько, зато эффективно.
Он замер. Беспомощно посмотрел в ясное девичье лицо и выдавил вопрос сквозь спазмы в горле:
— За что ты ее?
— Наконец-то, — облегченно вздохнула девочка. — Проснулся… Чего ты, в самом деле? Подумаешь, приключение! Случайно это получилось, понятно, слу-чай-но. Я же хотела поймать Дашку, а потом выдать ей всю правду. Про себя и про Игоряшу — пусть от ненависти лопнет. Месяц назад я струсила, сразу не призналась. Идиотка! В зеркало теперь противно на себя смотреть… А учитель лечить ее собрался, суку Баскервилей свою, потому что она его из квартиры вытурила. Канат и шприц — это ведь его план, не мой. Зато у меня папиных отмычек до фига…
Юноша смотрел на нее, потихоньку возобновляя мыслительный процесс. Нервно переступал с ноги на ногу, часто моргал и думал. Моргал и думал… «Пробуждение силы зла», — думал он. «Силы зла, — думал он. — Пробуждение…» Мыслительный процесс гнусно циклился, циклился, циклился.
— До чего бездарно! — Девочка впервые за вечер откровенно поежилась от холода, даже сунула руки себе под мышки. — Такую следственную работу провернуть, обидно… Уже представила, как обезврежу женщину-монстра, как передам ее своему папаше, сделаю товарищу майору подарочек. Ну, отец опупел бы! А то за человека меня не считает, жлоб, хоть и любит. Хи-хи, да ха-ха. Твердит — надо быть личностью… А учитель, подонок недоразвитый, твердит, что надо быть сильной. Я так решила — надо быть и сильной, и личностью.
— И что теперь? — спросил студент.
— Что — что? Давно пора отсюда исчезнуть. Ты один живешь или с родичами?
— С родителями.
— Малыш, если к тебе нельзя, то пошли ко мне. Не боись, у меня такая мамаша, что ей все на свете по фигу. А отца дома нет, я только что звонила. Запремся в моей комнатке… И вообще, малыш, не тем мы с тобой ночью занимаемся!
Она вновь была старшеклассницей. Юной и невообразимо близкой. Вновь эрзац-воздух наполнился чем-то одуряюще женским, естественным. Зов в ее глазах бросал в жар, пьянил своим бесстыдством. Ее тренированная рука легла на тощие съежившиеся плечи и нежно повлекла куда-то, отчетливо ласкаясь… Но парень действительно очнулся. Вырвался одним махом и помчался прочь. Очки с его носа прыгнули, выполнили фигуру высшего пилотажа, мертвенно блеснув на прощание, и остались во тьме. Старшеклассница бросилась следом — уверенно, молча, неудержимо. Увы, догнать его на этот раз не сумела. Возможно, случился у того внезапный «прорыв запредельной силы», ударил прямо в ноги — слишком уж нестерпимой оказалась базовая эмоция.
Заплутав сослепу между «корабликами», он завершил дистанцию возле какого-то «точечника». Зрителей вокруг не было. Рухнул на пустующую под домом скамейку и зажал себе рот ладонью, изо всех сил сдерживаясь. Принялся лихорадочно сосать язык и глубоко дышать, руководствуясь своими скромными медицинскими познаниями. Но все-таки его вытошнило. Вытошнило все-таки.
Отвратительно.
15. ПОДВАЛ
Его сильное тело ненасытно рвется прочь. Он орет. Ему больно, больно, больно! Хоть куда-нибудь, но прочь. Ха! Лукавая резина хитрее слюнявых желаний — трудно с этим смирится. Он хочет отключить раскаленный мозг, заснуть, забыться: ласковые руки старосты не дадут ему такого блаженства…
…Ха! Ласковые руки старосты…
Ответы будут выжаты — на каждый из звонких девичьих вопросов. Как сладко сие представлять. Уже скоро. Если глупость начата, заканчивать ее надлежит соответственно. Финальный всплеск горячечных воспоминаний, а затем… Боже, как сладко сие представлять, потому что уже скоро.
Да глупость! Кристальная, классическая, и вот вам результат — детская мечта шатается на проволоке, хватает пальчиками воздух… Месяц назад — Дашенька. Теперь — этот купающийся в жизни призрак, явившийся из нескончаемого кошмара. Впрочем, когда-то глупость должна была войти сюда. Что делать? Что же делать? Странные, однако, сомнения: делать все, чтобы детская мечта устояла. Стаи подонков должны узнавать о ее неодолимой мощи лишь в миг садистского упоения собой — в их последний миг. Иначе человечество обречено. Пусть они расшибут поганые бычьи лбы о справедливость чужой силы, подонки. Иначе, иначе… Нужно сохраниться. Наперекор нелепым случайностям. Необходимость, неотвратимость проделанной работы звенит в воздухе тугой струной, только глухой не слышит этой напряженности ноты. Справедливости, справедливости! Разве вы не слышите? Сохраниться… Для начала — прекратить похождения женщины-монстра. Опередить глупость хоть в чем-то. Конечно, сказка об «излечении сумасшедшей Даши» наивна, но для девчат сойдет — они успокоятся. Дальше — «старушка». Блеск ее глаз нельзя не учитывать. Что в блеске ее глаз — очередная нелепость, провал, катастрофа? Или именно то, что здесь добиваются?..
…Ха! Забавно: почти все девчата предпочитают слабеньких умненьких мальчиков! К учителю своему привыкли, родные. Единственно родные, любимые, самые-самые… Дальше, естественно, учитель. Странный мужичок. Вроде не подонок, только себя очень уж любит. И вечно боится чего-то. Не, не в кайф с учителем стало. Скучно, ха!..
…Дальше, дальше, дальше… Его сильное тело ненасытно рвется прочь. В бункере туман, тренерский стол вызывающе пританцовывает. Любопытные юные глаза охраняют покой. Последний миг. Да что же это такое! Сволочи, с-сволочи, что же вы делаете?…
