Наталья Лебедева - Миксы
– Валера, посидишь с ним? Я спать хочу. Я его покормила.
И наступила тишина. Малыш копошился рядом, радостно бил ладошками и гулил. Валерик помотал головой, отгоняя остатки сна и осторожно перелёг на край дивана, чтобы малыш случайно не упал.
Он долго таращил глаза, пытаясь прогнать сон, но ничего не получилось. Он всё-таки задремал и, проснувшись по будильнику, выставленному на восемь, обнаружил, что малыш тоже сладко спит возле. Валерик тихонько встал, осторожно поднял племянника на руки и пошёл в комнату сестры.
Лера сладко спала, подложив ладонь под щёку, но проснулась, когда Валерик склонился над ней, чтобы опустить ребёнка на кровать. Она едва ли не вскочила, а он, испуганный её внезапным рывком, шарахнулся назад. Малыш проснулся и захныкал. Лера бросила на Валерика раздражённый взгляд. Он попробовал снова укачать ребёнка, но ничего не получилось.
Он потерял много времени, не успел позавтракать и бежал до маршрутки бегом.
День выдался сухой и тёплый. Это было жаль, потому что Валерик всё время думал про ацирию обвелату, споры которой вновь замерли в траве среди щепок, опилок и стружек, невдалеке от чудесного старого бревна, на котором когда-то рос призведший их спорангий. Вода нужна была им, чтобы начать жить и тем самым продолжить жизнь предков. Споры должны были почувствовать её живительные токи, её прохладу и мягкость, и ласковые прикосновения. Они не жили без воды, как Валерик – казалось ему – не может начать жить без Лериной любви. Но у него надежды не было. А у них... Скорее всего, в ближайшие дни всё-таки должен был пойти дождь.
Вечером он выкладывал на кухонный стол продукты из двух тяжеленных сумок. Малыш спал в комнате, Лера сидела на диване, смотрела телевизор и пила чай, отламывая от печенья крохотные уголки. Валерик исподтишка любовался её тонкими длинными пальцами, которые двигались изящно и быстро, как ножки балерины.
На Лере была только длинная Лёвкина футболка. Она сидела, поставив ногу на сиденье, и Валерику была видная белая плотная ткань её трусиков. В Лериной позе не было вызова или распущенности, в ней было доверие, привычка, выражение близкой родственности. Но Валерик всё равно волновался и старался не смотреть.
Лера, кажется, почувствовала что-то и, нахмурившись, взглянула на него. Валерик смутился и приподнял повыше пачку спагетти, словно хотел продемонстрировать свою добычу. Потом достал из пакета упаковку любимых Лериных йогуртов.
Она ответила холодной усмешкой:
– Как знал...
– Да я же знал, – Валерик обрадовался тому, что молчание, наконец, разбито. – Мы же родные...
И тут Леру словно прорвало.
– Вы мне не родные, – резко оборвала она. – У меня нет родных. Ни одного человека. Я приёмыш, детдомовская.
– Лера, ну что ты... – Валерик мямлил, пытаясь подобрать слова, боясь снова оказаться виноватым. Потом нашёлся: – А как же сын?
– Это я ему родная, не он мне.
– Как это?
– Слишком маленький. Бессмысленный.
– Несмышлёный, ты хотела сказать?
– Бессмысленный, – и Лера наклонила голову, так что волосы, упав на лицо, отгородили её от Валерика. Словно выключилось изображение.
– От Льва – ничего? – спросила она через минуту.
– Почему же: пришло письмо, – осторожно ответил Валерик.
– Что пишет?
– Пишет, что ему там нравится. Все условия для работы. Язык учит. Познакомился там со светилами...
Лера буркнула что-то в ответ. Валерик не расслышал, что, но ему показалось, что это было слово "бессмысленный".
Дни стояли сухие и жаркие. Только что распустившиеся листочки почти сразу потеряли свою молочную нежную зелень и стали взросло-зелёными.
Валерик теперь гораздо меньше мёрз по ночам. Он даже откладывал в сторону второе одеяло и с наслаждением втягивал носом душистый лесной воздух, струившийся из-под Лериной двери.
А она, кажется, и в самом деле не собиралась уезжать. Каждый вечер, возвращаясь с работы, Валерик заставал перемены. Перемены были крохотные, но огорчительные: Лера подчиняла дом себе. Валерик снова становился тут гостем. Она переставила направо жидкость для мытья посуды, губку и мыло. Завела банку, в которую заталкивала обрывки целлофана и конфетные фантики, чтобы не выскакивать ради каждой мелочи на крыльцо. По-другому заправила плед на диване в кухне.
Валерик отстранялся, давал ей место и простор для действий, ничего не возвращал обратно, хотя это и стоило ему больших усилий. Он проводил вечера в огороде. Вскопал несколько грядок, посадил зелень, морковь и огурцы. Немного картошки.
Вскопав и засеяв грядки – а это случилось впервые за несколько лет, потому что, не желая возиться, Валерик засеял весь участок газонной травой, оставив только яблони и сливы – он решился ещё на один шаг. Правда, для этого пришлось просить о помощи Александра Николаевича.
Валерик жутко стеснялся и нервничал. Он не умел говорить с Александром Николаевичем не о науке.
Наконец тот сам спросил:
– Валер, ты чего?
И Валерику пришлось выдавить заготовленный с утра вопрос:
– Александр Николаевич, вы сегодня на машине?
– На машине... – он весело и удивлённо улыбнулся. – А что?
– Мне очень неловко просить вас... даже спрашивать...
– Ну уже проси, – хохотнул Александр Николаевич, – мне уже даже интересно, чтобы ты попросил.
Валерик долго и сбивчиво объяснял про дачу и про ребёнка. Александр Николаевич, наконец, понял и прямо в середине рабочего дня увёз его в магазин выбирать детскую кроватку и матрас. И даже добавил немного денег – триста рублей, которых не хватало, чтобы купить совсем уж замечательную вещь.
Они приехали на дачу, когда не было ещё и пяти. Александр Николаевич вышел из своего старого, серовато-белого Жигулёнка и сладко потянулся, хрустнув костями.
– Хорошо тут у вас! – сказал он, подняв голову к синему небу, обрамлённому орнаментом сосновых ветвей. – Завидую. Ну что, покажешь племянника?
И Валерик повёл руководителя в дом. Лера, испуганная звуком шагов на крыльце, вылетела на кухню. В комнате заплакал малыш.
– Фу! Ты меня напугал!.. – сорвалась было она на Валерика, но тут увидела незнакомца и притихла.
Александр Николаевич вошёл в дом и в минуту обаял всех. Малыш, увидев его, перестал плакать и захихикал, удивившись широкой открытой улыбке. Александр Николаевич понёс какую-то чушь, и ребёнок расхохотался.
Лера присела возле него и тоже стала улыбаться, что-то рассказывать и время от времени дотрагиваться до его плеча. Валерик с тревогой услышал, что почти сразу она начала называть его "Саша" и на ты.
Потом Александр Николаевич собрал кроватку и уселся пить чай.
Лера смеялась, он, чувствуя, что бесспорно нравится ей, подогревал веселье анекдотами. А Валерик сидел над быстро остывающей чашкой и силился вспомнить, что он знает о личной жизни Александра Николаевича. Кажется, он был женат и, помнится, у него даже был ребёнок... Или нет? Валерик никак не мог сообразить.
Он почувствовал непередаваемое облегчение, когда вечером, в совсем уже плотных сумерках, он провожал научного руководителя к машине. Лера стояла у окна в ярко освещённой комнате и махала рукой. Александр Николаевич коротко взмахнул в ответ.
Валерик лежал и не мог заснуть. Ему было жарко несмотря на распахнутое в Лериной комнате окно. Он откинул одеяло, его щёки горели. Он чувствовал жгучую, удушающую ревность. Он не мог понять, как этот человек, который и так был лучше него во всём на работе, смог так быстро очаровать его любимую женщину. Так легко, так походя...
Он лежал и представлял себе, как Александр Николаевич обнимает Леру тем же легким, осторожным, но слегка небрежным движением, которым отламывал от пней щепки с миксомицетами.
Он мог простить Льву – Льва Валерик любил – но не кому-то другому.
Леру нельзя было потерять. Она была особенной. Слишком красивой. С васильковыми глазами, от гнева темнеющими до черноты, с медовыми волосами, маленькой гибкой фигуркой, стройными ногами, тонкими изящными пальцами...
Валерик понимал остальных мужчин и в бессилии сжимал кулаки.
Он не понимал Льва: как можно было бросить её? Валерик видел, как эти двое любят друг друга. Они таились, шептались, всё время ссорились. Но Лера была такой чудесной, что ей можно было простить всё, любую странность. А Лев всегда любил себя больше всех, и, наверное, дело было именно в этом.
Дверь скрипнула, потом вновь зашуршала, чертя по доскам. Звук получался такой, словно морская волна облизывает крупный песок.
Мелькнул Лерин силуэт, едва различимый в темноте.
Валерик приподнялся на локте, ожидая, что она снова попросит что-нибудь или отдаст ему ребёнка, но она сказала:
– Валер, мне страшно...
– Что случилось? – он поначалу не принял её слова всерьёз.
– Там кто-то смотрит в окно снаружи.
![Гарольд Пинтер - Лифт [= Кухонный лифт]](/uploads/posts/books/271557/271557.jpg)
