Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души
– Вот – разговор! Сколько хочешь – все твои!
– Пойдешь с нами, братец, поговорим еще.
А люди торопились мимо. Клава смотрела на них с жалостью: бегут мимо спасения своего. Она с сестрой и братиками сошла к ним из светлого мира – и не хотят они, темные и тупые, принять откровение. Клаве хотелось сделать что-то такое… такое – чтобы все замерли и остановились. Остановились и пошли за нею – просветленные.
Опять накатывала на нее огромная чувствительность, словно вся она – одна жалейка, трепещущая и влажная, созданная для того, чтобы вместить в себя любовь всего мира.
И словно бы засосанная ее призывной силой, подошла женщина высокая и строгая – в очках и в костюме, как с витрины. Эффектная, как про таких мамусенька говорила. Лучше Наташи одета – той, которая в красивой кафельной квартире живет.
– Ой, девочки светлые. И ребята. Прямо как видение у Нестерова на картине. Когда такая бессмыслица кругом. Гонятся за деньгами – и никакой души. Всё есть уже – а зачем? Счастья-то нет! И никто не видит пути, молодежь в наркотики уходит, я как педагог говорю авторитетно.
– Поклонись Госпоже Боже, и найдешь счастье, найдешь душу! – возразила Соня. – Всё создано Госпожой Божей, всё в руке Её-Их.
– Ну конечно, всё Бог создал. А мы забыли.
– Не Бог, а Божа. Мужского Бога мужчины придумали, подменили истину, потому и нет мира на Земле. Когда поклонятся все истинной Госпоже Боже – тогда придут мир и успокоение, и поцелуюся все по-сестрински.
– Конечно, Божа, конечно, начало женское, – заторопилась эффектная женщина. – Господи, найти бы смысл, найти бы душу, всё отдать не жалко.
– Иди с нами, бедная женщина, – сказала Соня.
– Да-да, с вами. Там где истинный Бог, то есть Божа женская.
– Пошли уже, сестра и братья, во славу Госпожи Божи, – обыкновенно, без струн в голосе сказала Соня. – Послужили сегодня.
И они двинулись, распевая на ходу свой гимн:
«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех, Мати Дочу родила в День Счастливого Числа».
– В день счастливого числа! – умиленно повторила эффектная женщина.
– Эта – с приданым, – благожелательно шепнула Соня.
Вслед за дружной ячейкой семьи Слабодного Сестричества двинулись рядом, но словно не замечая друг друга, эффектная женщина, повторявшая умиленно:
– Какие дети! Какой свет!
И горбоносый красавец, цокавший языком:
– Какая дэвушка! Сахар, а не дэвушка!
13
К удивлению Клавы, они миновали вход в метро и пошли мимо Гостиного подальше от Невского шума.
– В малую ладью зайдем сначала, – объяснила наконец Соня.
Выйдя на канал и свернув вскоре в переулок, они подошли к серому облупленному дому, поднялись за Соней по поганой лестнице, остановились перед дверью с разодранной коричневой клеенкой.
– В трущобах только и встретишь честность, – вздохнула их эффектная попутчица.
Открыла молодая хозяйка в застиранном халатике по-домашнему.
– Мы к тебе, сестра Ольга, – радостно сообщила Соня.
Ольга обрадовалась еще больше:
– Заходите, сестры, заходите, дорогие! Вот праздник принесли.
Внутри было число и прибрано – не подумаешь снаружи.
– Ты, душа ищущая, помолись Госпоже Боже пока, – и Соня за руку провела попутчицу в маленькую комнату, где ничего не было кроме большой иконы Госпожи Божи и ковриков на полу.
– Встань просто на колени и повторяй: «Госпожа Божа, помилуй мя!» И мир сойдет.
– Такое еще дитя и такое уже разумное! – умилилась попутчица.
Соня прикрыла дверь, оставив ее наедине с Госпожой Божей.
– Такая дэвушка, – порывался горбоносый гость к Клаве.
– Хорошая девушка, конечно. А вот разве хуже? – указала она на Олю.
С этим гостем говорила она совсем иначе – словно не из Сестричества пришла, а из обычной школы. С дискотеки сорвалась.
– Ну чего ты говорил, что всё отдашь? Где твое всё?
– Здэсь! – потянулся гость расстегнуть брюки.
– Это – потом. Сначала платить полагается.
– Здэсь – всё, а дэньги – ничто!
И он презрительно бросил белый бумажник. Тот шмякнулся тяжело, как зеркальный карп на сковороду.
Соня подняла трофей, заглянула и мгновенно упрятала куда-то в плащ. Распахнула дверь в другую комнату. Там стояла ускользнувшая, было, Ольга – успевшая переодеться в белый балахон. Или серебряный состиранный весь.
– У нас все девушки красивые, – по-хозяйски повторила Соня и распахнула на Клаве плащ.
Гость припал к ней, суматошно шаря и целуя. Клава терпела равнодушно: ведь она теперь вся – одна большая жалейка, она желала наполняться иначе, и покушения на жалеечку ее тоненькую волновать перестали.
Когда ищущие руки стали настойчивыми как клещи, Соня, оценив момент, подтолкнула Олю, также раскрытую навстречу гостю.
– Олечка лучше, Олечка мягче, – приговаривала Соня, и ловко переменила направление бурного потока страсти.
– Ай, горячая, ай сдобная, – бормотал гость.
– Значит, прохладись немного, – Соня поднесла гостю стакан к самым губам, наклонила.
Тот вылакал, не отнимая рук от ольгиных холмов.
– Ну и ладно, можно идти. Всё во славу Госпожи Божи, все – создания Её-Их, – вернулась Соня к естественному для нее словарю.
И закрыла за собой одну дверь – чтобы открыть вторую, где алкала мира в душе страждущая попутчица.
– Пошли дальше, душа ищущая. Сошел мир хоть немного?
– Так хорошо, девочки вы светлые, так хорошо! Где же вы учились? Такие маленькие, а так говорите складно и правильно, лучше любого бородатого батюшки в церкви.
– Батюшки в церкви говорят про мужского Бога подмененного, – твердо выговорила Соня – как оттолкнула непрошенный призрак. – Соблазняют сойти в бездну адову. Не мы говорим, Госпожа Божа через нас истину вещает.
Все вышли на улицу.
– А ничего, что сестра Оленька одна с этим черным осталась? – обеспокоилась Клава.
– Ничего. Он заснет через пять минут. И проснется так, что ничего не вспомнит – во дворе. Зато получил, чего хотел. Мы-то весталки девственные, а сестре Ольге можно, она давно червем траченная. Ничего, только прибудет ей. Еще жрицы богини Астарты служили паломникам в храмах, – добавила Соня, словно отличница, отвечающая урок, – а мы от всех вер лучшие зерна собираем. Среди плевел. От мусульман – подмывание, от Астарты – служение телом… Таких ладей у нас много, – гордо добавила Соня. – А эту ищущую можно сразу в корабль привести.
И засмеялась, довольная:
– Ну, здорово ты его, сестричка, на жалейку взяла! Защемила – не вырваться!
Но Клава не улыбнулась похвале. Ей было неинтересно про этого тупого кабана, который припал как к корыту с помоями – и не мог оторваться, хоть режь его.
14
Сопровождаемые молчаливыми боровками, которым так и не пришлось отличиться, они проехали на метро и вернулись в свой корабль. У Сони оказались ключи, не понадобилось Свами беспокоить.
– Как хорошо, как покойно здесь, – повторяла попутчица. – Город, а словно бы деревня. В деревне люди чище.
– Везде люди чистые, если Госпоже Боже поклоняются, – сурово заметила Соня.
– Конечно, конечно, – торопливо закивала попутчица. – Вы все такие… такие… светлые и удивительные!
Она не переоделась ведь с тех пор как ушла с Невского шума, даже очков своих в европейской оправе не сняла – а уже не казалась эффектной дамой, одетой словно с витрины. Смирение, значит, важнее костюма.
Боровки уползли к себе, а они втроем подошли к двери в комнату Свами.
Соня как всегда смело распахнула дверь без стука.
Свами стояла на коленях. Плащ ее серебристый был приспущен и она косым взмахом через плечо ударила себя любалкой по голой спине. Несильно. Не обернувшись на шаги, лениво хлестнула еще.
– Мы вернулись с поиска, сладкая Свами, – доложила Соня. – Новую ищущую уловили.
– А? Да? Сейчас… Что-то рвение во мне заснуло, сестрички. Помогите бедной рабе Госпожи Божи, разбудите душу задремавшую.
Свами встала, протянула Соне любалку, роняя с себя приспущенный плащ.
Клава, притянутая внезапным порывом, подошла и поцеловала Свами, воплощенной Мати Божи по очереди в оба соска долгими поцелуями, играя язычком и подсасывая.
Так ведь и должна поступать Доча – припадать к щедрым сосцам материнским!
Мати Божа воплощенная прижала ее головку к грудям.
– Ой, сладенькая моя, дочка возлюбленная.
И оттолкнула.
– Так разбуди душу мою задреманную, сестричка.
Соня почтительно порола свою сладкую Свами – осторожно, только что разгоняя приостывшую кровь.
– Ну хорошо. Подай, – и завернулась в поданный Клавой серебряный плащ.
– Ты пришла? Ты ищущая?
– Да, – пролепетала попутчица.
– Видишь, у нас тут Слабодное Сестричество. Все равны в любви, все учим подруга подругу и все учимся.
Клава ожидала, что Свами теперь побеседует с попутчицей ласково. Но тон переменился – внезапно. Иссиние глаза обожгли:
