Константин Семёнов - Грозненские миражи
Когда же она разглядела? Может, на вечеринке по случаю Первого Мая? Он сидел за столом напротив и всё время смотрел на неё. Когда она не видела. Вернее, когда он думал, что она не видела. А когда она пыталась перехватить взгляд, тут же отводил глаза — поймать его никак не удавалось. «Ну и реакция! — ещё подумала она тогда, чувствуя спортивный азарт. — Что он там прячет?»
И она его поймала!
Поймала — и попалась сама.
Взглянув в эти серые глаза, она забыла обо всём: о зависти подруг, о статусе «девушки первого парня», о магнетизме. Боже мой, да какой там магнетизм, у кого? У Вали? Дурочка, вот где магнетизм! И ей ещё казались грустными эти глаза? Они не грустные, они…они…
Как хорошо, что она его поймала. Как же здорово, что попалась сама.
— Не сразу, — повторила Аня. — Только Первого Мая. Помнишь?
Помнил ли он? Ещё бы!
Пашка увидел её ещё в январе. Сначала не обратил внимания — подумаешь, новая Валькина «двоюродная сестра». Сколько их у него было! Бывало и по несколько сразу. «Охотник должен быть в тонусе!» — любил говорить Кулёк. Новая «сестра» была похожа на всех остальных — такая же стройная, высокая. Всё-таки во вкусе Кульку не откажешь. Но почему-то Пашка заметил её сразу, ещё даже толком не разглядев. Потом….Потом он ее, наверное, забыл — в больнице было не до того. Или не забыл?
Во всяком случае, когда Валька, наконец, их познакомил, Пашка уже понял, что жизнь без этих глаз скучна и убога. Впрочем, даже после знакомства ничего не изменилось. Он узнал, что её зовут Аней, учится в десятом классе, а что глаза у неё синие, как звёздное небо, он знал и до этого.
«Очень приятно!» — сказала она тогда, улыбаясь, скользнула по нему оценивающим взглядом и отвернулась к Вальке. Это было Павлу знакомо — девчонок тянуло к Вальке словно магнитом. К этому было невозможно не привыкнуть, и он давно привык, молча признавая превосходство друга. Привык Пашка, давно привык.
Оказалось, что не совсем. Когда Аня отвернулась, он, наверное, впервые пожалел, что не может быть таким уверенным и настойчивым, как его весёлый друг. И, уж точно, впервые в жизни разозлился на Вальку.
А потом? Потом были долгие два месяца, показавшиеся ему вечностью. Когда Аня была с Кульком, он не знал, что делать и злился и стеснялся ещё больше. Встретить её одну он боялся не меньше. Боялся удивлённого взгляда, боялся слов: «Паша! Тебя Валя прислал?» А ещё очень мешала одна простая мысль: «Это девушка Вальки. Нельзя!»
К маю он измучился окончательно. Аня ничего не замечала, зато заметил Валька. Заметил и затеял тот разговор. Похоже, он действительно хотел помочь, был уверен, что стоит Пашке открыть глаза, и он всё поймёт. Похоже….Поэтому и был так удивлён, поэтому и разозлился, увидев набросок на асфальте. А Павлик, глянув на рисунок, окончательно понял, что жить так дальше уже не сможет.
Может, этот рисунок всё и изменил? А иначе как объяснить, что она, наконец, заметила его взгляды? И не просто заметила, а попыталась их перехватить, причём очень настойчиво? И Павлик, несколько раз легко отводя в самый последний момент глаза, вдруг сделал вид, что не успел. И встретился с ней глазами.
— Помню! — сказал Пашка. — А ты помнишь, что я тогда сказал?
Аня сделала глупое лицо и неумелым баском повторила:
— «Девушка, у вас правда такие синие глаза или это контактные линзы? Я читал, сейчас научились делать». А я подумала: «Вот нахал!»
И оба засмеялись.
Через полчаса, когда губы опухли от поцелуев, а разгорячённые тела требовали большего — здесь и сейчас — Аня отстранилась, ласково покачала головой и спросила:
— Павлик, тебя здесь ножом ударили? Ты, правда, с тремя чеченцами дрался?
Пашка еле расслышал: так громко стучало у него сердце. К тому же, кружилась голова, и сладко болело в низу живота.
— Жалеешь, что не видела? — напрягся он и тут же попытался смягчить: — Женщины же любят смотреть, когда дерутся.
— Женщины? — переспросила Аня со странной улыбкой, и у Павлика перехватило горло.
Парень на лавочке закончил настраивать гитару, тронул струны перебором и тихо запел:
Словно сумерек наплыла тень,
То ли ночь, то ли день,
Так сегодня и для нас с тобой
Гаснет свет дневной.[7]
— Старая песня, — прикрыв глаза, сказала Аня. — Хорошая. Только грустная… У нас так не будет, правда?
Кулеев поднял фотографию, собрал остальные. Вытащил из письменного стола канцелярский файл, аккуратно упаковал фотокарточки и сложил их в коробку. Надел очки, отрезал кусок скотча и аккуратно склеил книжку. Книжка тоже последовала в коробку.
Посидел, выкурил сигарету, снова достал из коробки фотографии и книгу и спрятал их в сейф. Прикурил, было, ещё сигарету, затем решительным движением затушил её в пепельнице и снова открыл коробку. На дне коробке лежал ещё один полиэтиленовый пакет — совсем маленький, почти кулёк.
«Кулёк» — подумал Валентин и невесело усмехнулся. Он помнил, что пряталось в этом пакете, помнил не смотря на почти десять лет. Помнил, хотя иногда очень хотелось забыть.
Валентин вытащил пакет и, не открывая, тоже отнёс его в сейф. Закрыл, набрал шифр и положил ключ в карман.
Не сегодня. Потом.
Глава 6
Виктор Михеев взял очередной лист, почти автоматически черканул в верхнем углу резолюцию и переложил лист направо. Стопка слева немного уменьшилась, правая чуть-чуть выросла. Стрелка настенных часов дёрнулась и остановилась на двенадцати: прошёл ещё час. Михеев вздохнул и взял очередную бумагу.
Главное не перепутать резолюции, все эти «Для руководства», «К исполнению», «Ознакомить». Впрочем, можно немного и перепутать: написать, например, «Для руководства и ознакомления». Но лучше не импровизировать.
Ещё лучше не думать. Ни о чём. Вообще.
Например, о том, какой коэффициент полезного действия у всех этих бесчисленных приказов, распоряжений, писем и программ. Или бесполезного? А что, вполне нормально — коэффициент бесполезного действия, сокращённо КБД. Ох, знал бы кое-кто, какие мысли забредают в голову начальника производства…
А вот интересно было бы подсчитать, во сколько раз меньше было бумаг двадцать лет назад — на заводе в Грозном? А департаментов, служб? Стоп! Каких, на хрен, департаментов, тогда и слов таких не знали! Обходились одними отделами — и ничего, а сейчас….Впрочем, зачем считать, никакой Америки он не откроет. Первый закон Паркинсона, ё паре балет!
Слова, конечно, правильные. «Корпоративный дух», «Оптимизация численности», «Реструктуризация». Слова говорить научились, не то что раньше, а вот толку… Раздолбахренизация и откатонизация!
И ведь не меняется ничего. Компьютеры, серверы, автоматические системы контроля производства….И что? Забиваем ими гвозди, как папуасы. А что ещё можно с такими кадрами? Как это заявил недавно наш новый технолог: «Что-то я подзабыл, с увеличением давления температура кипения падает или растёт?» Подзабыл он! Да в наше время это знал любой первокурсник, даже «дети гор».
Кстати, что с нашими «детьми гор»?
Михеев отложил ручку, дождался соединения с Интернетом и открыл свой блог.
Ого, сколько комментариев! Как всегда, пишущие разделились на два лагеря, и, как всегда, создавалось полное впечатление, что общаются две противоборствующие армии, а не жители одной страны. Только вместо автоматов и пушек — компьютер и Интернет. И, увы, практически все знакомые лица. Впрочем нет, вот кто-то новенький, под ником «Lom_Ali». И что пишет новенький?
«Ochevidec, ты козёл и сука, как и все вы, подожди, дойдёт и до тебя очередь! Рассказывай свои сказки таким же рабам, как и ты! Чеченцы имели письменность, когда твои предки ещё бегали в шкурах, а у вас никакой культуры нет, у вас дети с родителями судятся и…»
Так, всё понятно. Хоть и новенький, а то же самое. И здесь то же самое.
Виктор закрыл блог, отсоединился от Сети и снова взял ручку.
Не меняется…
Впрочем, нет, одно точно изменилось, куда надо. Хоть платить стали лучше, не то что тогда.
Михеев вытащил сигарету, покрутил в руках, смял и взял очередной приказ.
Столько денег он не видел никогда. Да что там не видел — даже представить не мог. И уж тем более трудно было поверить, что все эти деньги принадлежат ему, студенту третьего курса, Виктору Михееву.
С ума сойти!
А он ещё раздумывал, ехать ли в стройотряд, сомневался.
— Едем, Муха, — уговаривал Кулёк.
— А Тапа?
— Что Тапа? Тапа сошёл с ума. Ты же видишь: он ни на шаг не может отойти от… Дурачок он, наш Тапик. Короче, едем, Муха — не пожалеешь! Я обещаю!
И он поехал. И не пожалел.
Карелия встретила вековыми соснами, прохладой и комарами, величиной с воробья. Поначалу Кулька он видел мало: тот постоянно был занят в штабе — руководил, ругался, добивался. Не видел, но чувствовал, потому что постоянно попадал на самые выгодные работы. Понятное дело, происходило это, отнюдь, не случайно.
