Елена Макарова - Вечный сдвиг. Повести и рассказы
– Читай, милок, больно красиво пишет, – попросила Кланя, комкая в руках салфетку.
«С какой бы я радостью переменила свою жизнь на пайку хлеба и пшенную баланду, но только бы быть с тобой!»
– Тварь продажная! – закричал Федот Федотович. – Убью!
– Уж так сразу и «убью», – повела Кланя крутыми плечами, – с двух рюмок за нож не хватаются.
Федот Федотович еще раз внимательно посмотрел на пожелтевший лист бумаги. Сколько раз он перечитывал это письмо, дошедшее до него через третьи руки после Машиной смерти, и никогда не видел там имени Терехова. Кто-то это приписал, кто-то над ним подшутил!
«К лету я соберу на билет и приеду к тебе. Будет нашей разлуке ровно год и шесть месяцев, а потом я приеду к тебе ко дню твоего освобождения, – читал Федот Федотович. – Мы благословлены твоей родной мамой на великую дружбу и должны жить один для другого, и ты больше никогда не смей думать, что ты третий или тридцатый, ты у меня альфа и омега, ты у меня первый и последний, в тебе моя жизнь, моя цель, моя вера».
– Ой, как она тебя любит, без очков видно!
«Ну да, Терехов-то начальник, – сообразил Федот Федотович, – какое ему освобождение! Нет, это явно мне, мерзавец Терехов сам сюда вписался, не было его тут!»
11. Стране нужны Ленины. Оказавшись на улице, Федот Федотович вынул письмо из нагрудного кармана и, к своему удивлению, не обнаружил в нем фамилии «Терехов». «Федоту Глушкову» – значилось на бумаге, и Федот не понял, радоваться ему или огорчаться. Видимо, он спятил, что скорее печально, нежели радостно.
Иван Филиппович ел гречневую кашу из кастрюли.
– Так и революцию проглядишь, – пошутил Федот Федотович и попросил кашу.
– Ты, Федот, советский нищий, – вздохнул Иван и дал ему вторую ложку. Лишней посуды Иван не держал, дабы не разводить нахлебников.
– Ленинов кормил? – спросил Федот. – Смотри, они у тебя каши просят.
Иван погладил себя по сытому животу и задернул занавеску на полке с вождями.
– Что-то у меня в глазах рябить стало, – пожаловался Иван, и Федот его искренне пожалел. В конце концов, если стране нужны Ленины, то почему многосемейный Иван должен кому-то уступать свой хлеб?
– Тошно мне, Иван, тошно.
Перед соседом Федот позволял себе расслабиться и поныть.
– Потому что работать надо, а не ура кричать, – ответил Иван, и Федот решил немедленно взяться за дело. Одно было плохо – без курева он не мог думать, а не думая, не мог трудиться.
Выйдя из подвала, он настрелял сигарет и проверил почтовый ящик. Лучше б он этого не делал. В нем лежало письмо из Рима. Поскольку Федот ничего не боялся, – терять ему было нечего, – вся иностранная корреспонденция, предназначенная его друзьям и знакомым, поступала на адрес мастерской. Это от Виктора, из Рима. Очередное описание Пизанской башни. И теперь Федоту с этой башней снова переться в Теплый Стан! Надо выписываться из почтальонов и браться за дело.
Встав на табуретку, Федот кусачками отхватил железяку, выступающую из головы заказа, и подумал: может, уехать? С точки зрения высокого искусства уезжать следует, а с точки зрения христианской морали – надо оставаться. Федот выровнял стекой поверхность подиума, взглянул на эскиз в пластилине. Пропорции ну совсем не те… «В крайнем случае – сяду», – подумал Федот и представил себе, как сидит он в любимой забегаловке «Греческий зал», и вдруг сверху падает железная решетка, и все оказываются пойманными в мышеловку. Видения будущего были мрачными, как лица библейских пророков.
12. Пить меньше надо.
– Работаешь? – окликнул его знакомый голос.
– Как всегда, тружусь помаленьку, – ответил Федот и погасил сигарету.
– Глушков, – представился незнакомец.
Федот рассмеялся. Шутка ему понравилась.
На незнакомце был плащ из кожзаменителя и очки с дужками, обмотанными лейкопластырем. Федот Федотович взглянул в зеркало. Очки были на нем, а плащ валялся на топчане.
– Я вам тут принес нечто занятное, – сказал Федот второй и развернул сверток. В нем ничего не было. – Вы вчера в Теплом Стане ничего не теряли? Молчите? Увиливаете? А ведь теряли.
– Сигареты терял, – сообразил Федот Федотович, и незнакомец протянул ему початую пачку «Родопи». – Это тоже ваше, – сказал он и положил на подиум брошенный окурок. – Но и это не все. Вы еще потеряли письмо. От Маши Белозеровой, пожалуйте, – и Федот второй подал Федоту первому желтый треугольник.
«Большое вам спасибо, человеку с большой буквы “Ч”, – бросилась в глаза строка из письма на имя Терехова. – Вам радостно в кругу любимых и близких жить, а у меня тоже были дети».
– Где же я мог его посеять?
– Да вы и себя в луже потеряли, – вздохнул Федот второй. – Пить меньше надо, – подмигнул он и удалился.
– Иван, – позвал его Федот Федотович, – ты тут никого не видел?
– Пить меньше надо, – отозвался Иван, и у Федота отлегло от души.
13. Ленинизм навыворот. Эскиз парковой скульптуры комиссия приняла на ура. В нем, к удовольствию комиссии, не было ничего нового или оригинального, а было дорогое сердцу привычное: девушка в купальнике, стоя на цыпочках, тянет ладони к солнцу. Комиссия попросила Федота, чтобы он строго придерживался замысла, и выплатила аванс, который вместе с ним и пропила.
В выборе собутыльников Федот Федотович был беспринципен. Пил с кем попало, что вменяло ему в вину как левое крыло, так и правое. Либералы говорили ему: «Всем ты, Федот, хорош, только зачем якшаешься с черной сотней». Черная сотня говорила: «Всем ты, Федот, хорош, только зачем якшаешься с либералами». На эти двусторонние упреки Федот не отвечал, поскольку не уважал людей с партийным сознанием. Обезличка получается, ленинизм навыворот.
– Да, без натуры тут никак не обойтись, – вздохнул Федот и позвал Ивана.
– Попозируй, – попросил он его, зная, что за этим последует: «Совсем опустился, на натуру не наскребешь».
Иван именно это и сказал, но, как истинный друг, встал в позу: левая рука на груди, правая – на отлете.
– Дурак ты, Иван, – разозлился Федот. – Ну что ты из себя Ленина корчишь!
– Я ногтя его мизинца не стою, – осклабился Иван и ушел к себе.
14. Когда переведутся эти падлы?
– Солнечный, кристальненький! – воскликнула старуха, открывая дверь Федоту. – Столько всего накопилось, а поделиться не с кем.
– А Миша? – спросил Федот, – где ж ваш любимчик?
– Падла этот любимчик! – Клотильда выдернула шнур из телефонной сети. – Есть предложение всадить ему в спину вот этот нож. – Массивный подбородок Клотильды приблизился к носу. – Он украл у меня три Светланы, четыре молодого мяса…
– Чего-чего? – переспросил Федот.
– Теленка с дубом, вот чего! Затем, – Клотильда загибала пальцы с остро заточенными ногтями, – два корпуса, три круга и мое сокровище XX съезд! – В ярости Клотильда походила на раненую медведицу. – Я их всех подорву, смотрите! – С этими словами она вынула из сейфа пластмассовую коробку. – Откройте, и вы увидите бомбу. Под катушками с нитками лежали кассеты.
Клотильда отпила боржому из бутылки и обнажила огромную руку с увядшими бицепсами.
– Кожа как тряпка, постоянная изжога, но я не сдам позиции. В Барнауле читают. В Чите читают. Кристальненький, его надо прирезать. Скажите, когда переведутся эти падлы?
– Не все же падлы, – вяло возразил Федот Федотович. – Например, Рем Германович…
– Рем Германович – это лапочка, это такая липутка, это вылитый лорд Байрон! Одна его трость что стоит! И он целиком и полностью меня поддерживает. Он одобрил мой план. Тотальная конспирация. Ванна наполнена водой до краев. В санузле стоит канистра с керосином. Они еще за дверью, а литература уже горит; пепел спускается в унитаз и только после этого, смочив волосы водой, я отпираю дверь.
– Но зачем полная ванна?
– Я мылась и не слышала звонка.
Клотильда держала курс на подрыв устоев: распространяла нелегальную литературу в рабочей среде и среди лечащего персонала больницы старых большевиков.
– Рем Германович подал идею по сбору показаний очевидцев. Кристальненький, я вас к этому непременно подключу.
– Ну уж нет, на что мне вспоминать весь этот кошмар!
– Во имя будущего, во имя наших детей и внуков! – Клотильда изо всех сил сжала Федоту руку и приблизила к нему свое черепашье лицо с глазами, горящими молодым блеском. – Федот, это нужно для истории.
– Пусть с вас и начнут, – сказал Федот, – у вас и магнитофон есть.
– Солнечный! – Клотильда чмокнула Федота в щеку. – Я не могу говорить с бездушной машиной! Мне нужен живой человек. И это будете вы.
Федот послушно нажал на кнопку.
– Так сразу и начнем? – растерялась Клотильда. – Можно рассказывать лежа?
Она взбила подушки и завалилась на высокую кровать с ярко красным плюшевым ковром в изголовье. На нем, конечно же, красовался Ленин. Но вовсе не для конспирации. Ленина она любила, а Сталина ненавидела.
