Якоб Аржуни - Идиоты. Пять сказок
У него был утомленный голос. Вероятно, из-за Наташи. Она и впрямь утомляла. Поэтому он, наверно, и позвонил: не знал, что делать дальше со своей жизнью. А к кому обращаешься в таких случаях? Разумеется, к тому, кто тебе ближе всех. Но все равно: она не даст ему так быстро закончить разговор, ведь он не давал о себе знать почти два года.
Она сказала как бы вскользь:
— Я думала, может, мое банкротство стало бы для тебя наконец-то победой надо мной, о которой ты, кажется, мечтаешь много лет.
— Ах да. — Казалось, Виктор отодвинулся от телефона. — Ну, не знаю, если ты еще не передумала разговаривать с ней…
— Ну-ну, не надо сразу же заканчивать разговор! Виктор! Пора перестать убегать от своих проблем!.. Виктор!
— Алло?
А этой что надо?
— Привет, Наташа! Давно мы не разговаривали. — Все очень дружелюбно. Перед ней она просто обязана сохранять достоинство.
— Ну да, все так сложно.
Сложно? Что сложного в том, что она и Виктор поссорились? Такое бывает. Но эта вот бабенка, наверно, думает, что мир перевернулся.
— Ох, я Виктора знаю немного дольше, чем ты… Все совершенно нормально.
— Ага. Во всяком случае, у тебя, видимо, все не так уж плохо.
— Плохо? С чего бы это?
— Из-за магазина. Это же твой магазин.
— Но, дорогая, моя жизнь так богата, магазин был только одной важной ее частью. Но есть еще много другого, не менее важного, и у меня наконец появится для этого время. Не знаю, можешь ли ты это понять.
Тут Наташа вздохнула. Она это любит. И всегда так страдальчески. Больше всего хотелось ей сказать: «Побольше оптимизма, деточка! Побольше энергии. Посмотри на меня. С твоими вечными страданиями ты Виктора надолго не удержишь, это я могу тебе обещать».
— Я стараюсь, — ответила Наташа. — Виктор тебе рассказал, что мы купили дом в Париже?
На мгновение у нее перехватило дыхание.
— …Что вы сделали?!
— Что ты кричишь? В чем дело?
— Купили дом?! В Париже?! А кто будет за него платить?!
— Ну… Он уже оплачен.
— Уже оплачен!
Ради Бога… Виктор! Так вот почему он позвонил: «Мы купили дом в Париже». Ей просто смешно. У кого же были на это деньги? У этой кровопийцы, что ли? С ее крошечным адвокатским жалованьем? Адвокат по делам беженцев. Ну, значит, они кое-что зарабатывают! Наверняка больше чем достаточно, чтобы покупать дома в Париже!
— А потом?
— Что потом?
— Когда денег больше не будет? Париж ведь очень недешевое место! И кроме того, когда вы расстанетесь, кому будет принадлежать дом?
— Слушай, я ведь хотела тебя пригласить на пару дней. Попробуй, может, получится установить хотя бы наполовину цивилизованные отношения. Но раз так…
Вот снова, нет у нее ни сердца, ни сострадания!
— Я — мать и все-таки имею право беспокоиться за своего сына! Как-никак речь идет о будущем Виктора!
— Да пожалуйста. Просто подумай, может, ты… может, ты приедешь к нам как-нибудь на уик-энд. Запиши телефон.
Ну да, и, прежде чем поехать тогда в Париж, она присмотрела однокомнатную квартиру.
Фрау Радек дошла до Тауенциен. Что здесь творится! Магазины переполнены. Мир сплошного потребления. Людям теперь интересно только покупать. Даже в такое время. Про Нью-Йорк, видно, никто и не думает. Фрау Радек тяжело передвигалась на костылях по направлению к Гедехтнис-кирхе[1] и бросала горькие взгляды на тех, кто нес особенно много пакетов. В Париже было так же. Потребление, потребление, потребление. Наташа, например. Раньше ей это не так бросалось в глаза, но в Париже… Ни на что другое совсем не способна, только покупать. Таскала ее из одного магазина в другой, чтобы найти туфли получше. Потому что она якобы пожаловалась на боль в бедре. Во-первых, она не жаловалась, а во-вторых, что понадобилось через три месяца? Операция. И ей еще пришлось выслушивать, что она жаловалась. После сотого магазина она миролюбиво попросила:
— Давай лучше посидим в каком-нибудь спокойном кафе и обсудим, как жить дальше. — И услышала в ответ:
— Нам с тобой обсуждать нечего.
А еще уверяла, что хочет найти для нее туфли поудобнее. Это был чистый расчет. Посмотри, Виктор, как я забочусь о твоей матери. А на самом деле в первую очередь она сама примеряла обувь. Наверняка только поэтому и пошла с ней по магазинам. А Виктору пришлось делать вид, что ему надо работать. С тех пор как она приехала, ему все время надо было работать. Наверно, Наташа каждый вечер устраивала ему сцену: не смей объединяться с матерью против меня! Хотя дом был не маленький (для нее нашлось бы даже три комнаты, но ей столько и не нужно), все-таки она уже слышала ссоры. Не смогла разобрать, о чем именно шла речь, но по меньшей мере два раза Наташа требовала, чтобы Виктор был немного полюбезнее. Наверняка он дал ей почувствовать, насколько в данный момент она мешает. Ну да, ведь это Наташа начала вечером тот спектакль. Причем до этого все было спокойно. За ужином она даже похвалила дом, хотя и заметила:
— Это, конечно, не совсем Париж.
Дело в том, что дом находился в пригороде, очень красивом, но все-таки не в Париже.
— Да мы и хотели жить за городом. Но не совсем в деревне… И тут мне кто-то рассказал про это место, и я сразу влюбился в дом, — ответил Виктор.
Почему он так старательно подбирает слова? Здесь ведь все свои. Более или менее. Может, он боится своей Наташи? Ревность?
— Ну да, ну да, я просто подумала, если бы мне пришлось пожить у вас подольше — вы же знаете, у меня что-то с бедром — и мне понадобилось бы к врачу, а он наверняка в Париже…
Чего они так уставились?
— …Но все равно: Париж действительно прекрасен. И я хотела бы еще раз поблагодарить тебя, Наташа, за сегодняшнюю чудную прогулку.
Да, она современная женщина, не какая-нибудь отсталая деревенщина. Не давала ни малейшего повода для ссоры.
— Я рада, — произнесла Наташа.
— Во всяком случае, это город, к которому я могла бы привыкнуть.
Но так как никто не произнес в ответ ни слова, а у нее тоже есть гордость, она завела речь о музеях, выставках и других достопримечательностях, которые ей хотелось бы посетить в Париже.
И тут завязался вполне милый разговор. Потому что она знала намного больше. Оба, казалось, совсем не интересовались городом, на окраине которого жили.
— Что-о? Вы этого не знаете? — то и дело вырывалось у нее. А что скажешь, если они ничего не знают. К сожалению, они выпили много вина, а Наташа его плохо переносит.
Наконец она снова вернулась к интересовавшей ее теме и просто, нагло и напрямик спросила:
— Итак, сколько комнат вы решили мне отвести?
Тут Наташа встала и без всяких обиняков заявила:
— Ну, об этом вам лучше поговорить наедине.
Нет, каково? А она думала, эти двое — пара. А все вместе они — что-то вроде семьи. Разве она не провела целый день с Наташей? Не покупала с ней туфли? Почти как с подругой. А теперь? В любом случае ей казалось неправильным обсуждать это только с Виктором. Он и так в тот вечер был немного странный. Наверно, из-за вина.
— Но, Наташа, пожалуйста, останься. В конце концов, это касается нас всех.
— Мне еще нужно позвонить. Кроме того… У меня нет больше желания служить тебе буфером только потому, что ты боишься разговаривать с Виктором наедине.
Произнесла эту чушь и исчезла. Кажется, ничего безумнее ей в жизни слышать не приходилось. А Виктор стал каким-то зловещим. Теперь он пил только воду, словно боялся потерять контроль над собой. Начала она вполне дружелюбно:
— Итак, Виктор, над чем ты сейчас работаешь? Мы еще совсем не говорили об этом.
— Скажи, ты ведь на самом деле не думаешь, что можешь пожить у нас подольше?
— Что?
— To, что ты сейчас говорила, что это значит?
— Виктор, пожалуйста, не в таком тоне!
— Ты приехала на три дня. И это уже кое-что после двух лет. Давай посмотрим, как мы поладим, и, может быть, когда-нибудь ты еще раз к нам заедешь.
— Может быть, когда-нибудь? Виктор, я — старая женщина. Ты же видишь, я уже и сейчас с трудом хожу.
— Тогда постарайся вести себя так, чтобы каждую минуту не появлялось желание выкинуть тебя в окно.
— Ты будешь учить меня правилам хорошего тона? Я сейчас умру от смеха!
— Не возражаю.
— …Виктор, возможно, сейчас ты не понимаешь, но если ты не одумаешься, то попадешь в беду.
— Ну да.
— Ты не можешь вот так просто оттолкнуть мать.
Тут он в отчаянии потер лоб. Наверно, внезапно что-то понял. Но потом:
— Все, о чем я тебя прошу, — это просто быть дружелюбной и до некоторой степени любезной, хотя бы как здешние соседи. И только. Большего я не хочу. Давай разговаривать о погоде и том, что посадить в саду, а может, ты испечешь пирог или еще что-то. А все остальное — забудь. — Он встал и молча начал собирать посуду.
Говорить о погоде, испечь пирог — за кого он ее принимает? Она, которая двадцать восемь лет держала «левый» магазин пластинок… Но внезапно ей расхотелось даже думать об этом. Вот до чего дошло: ее собственный сын не признает всего, чего она добилась в жизни, чему она научилась, что она узнала, он видит в ней просто глупую старуху. Но это не может быть правдой.
