Владимир Ионов - …А родись счастливой
— Жди лета, парень. Только не здесь, в машину иди или в гараж. Где хочешь, там и жди.
— Да я бы здесь хотел, если где хочу-то, — пробормотал он тихо.
Решив, что Дурандин действительно успокоился, Люба сошла с лестницы.
— В другой раз, Стёпа, в другой раз, сказала она и, мягко подталкивая его в спину, выпроводила из дома.
Не заботясь, слышит ли это Дурандин, заперла входную дверь на два оборота ключа и накинула цепочку защёлки. Наглухо надо зарыться от всех — надоели.
Камин в гостиной прогорел. Она ногой подвинула к нему неуклюже надутый пуф, подняла так и валявшуюся посреди комнаты кочергу и присела к камину поколотить головешку, чуть светящуюся в трещинах угольных разломов.
Головешка развалилась от первого же удара на малиново мерцающие угли. Они слабо схватились разгораться, но тут же начали тускнеть, заволакивать внутренний жар лёгонькой паутиной пепла, которая быстро густела, если не трогать кочергой.
«Надо шевелиться, чтобы не тускнеть, — подумала Люба. — А, не тускнея, быстро прогоришь. И всё-таки надо и верно ехать в Москву. Завтра же, если есть на что ехать…»
Глава 11
Денег осталось немного — недели на две, если жить в гостинице. И Люба даже осталась довольна тем, что нашла всего одну сберкнижку на предъявителя — ту, которой пользовались она и иногда Сокольников. Конечно, не мешало бы и побольше — кто знает, что ждёт её впереди и кем, где и когда ещё она устроится. Но груз с души свалился. Значит, Игорь просто трепал про отца. И это уже хорошо. Можно со спокойной совестью брать вещи, дарёные ей Анатолием… Их тоже — только на себя да кое-какие безделушки.
Люба перетащила всё это в одну из верхних комнат и, с разрешения Митрича, заперла там. Скопилась ещё сотня книг, много нечитанных. Вызвала Степана, велела свезти их в библиотеку.
Дурандин перетряхнул их все до единой, чтобы чего не осталось между страницами — писем каких или записки.
— В библиотеке их истреплют, — заявил он. — Читать их там чередом некому, а трепать каждый горазд. Пускай тут лежат до времени.
— До какого времени? — улыбнулась Люба и, забывшись, подошла совсем близко, даже тронула его рукой, чтобы чуть отодвинулся, дал ей снять что-то с плечиков.
Степан круто развернулся к ней, хмелея взглядом. Люба скользнула в гостиную. С ним забываться нельзя.
— Стёпа, тебе жениться надо, — сказала она, когда Дурандин поуспокоился.
— Пора, — согласился он.
— Ну, так и чего же ты? Найди себе местную девушку и женись.
— У меня не местная на уме.
— А ты выкинь её из головы. В неместной всё равно ведь никакого толку. Здесь она не приживётся, а куда полетит, сама ещё не знает… Может, так и будет летать, как… «Как кто?» — подумала Люба. — Как воробей, как кукушка?!» Как птица перелётная, — сказала она. — А ты ведь — дуб, тебе на одном месте расти надо.
— Дуб? — усомнился Степан. — Я и в городе могу.
— Можешь. Но всё равно на одном месте.
— А чего летать-то? Устроился и живи знай.
— Правильно. Живи, если устроился. Но я от такой яблоньки яблочко — вот зря маман не приехала, поглядел бы ты на неё — от такой яблоньки, которой в одной ямке никогда не сиделось. — Она улыбнулась, пожала плечом, что, мол, тут поделаешь? — Не твоя я, Стёпа. Ни душой, ни характером. Если честно хочешь знать, был один момент, когда… Но ты его не заметил, а потом и я поняла, что ты — не мой. Ты только не обижайся, ладно? Давай по-хорошему расстанемся.
— Да чего? Силой в милые не въедешь. Я — дуб, ты — яблоня в самом цвету. А дерево, говорят, по себе рубят.
Говорил Степан угрюмо и голову клонил вниз. Можно было подумать, что слезу мужик прячет. Люба так и подумала, и грудь ей тронула жалость. Виноват ли, в самом деле парень, что влюбился? Однако решила, что разговор на этом лучше кончить, и пошла в спальню собирать остаток вещей в дорогу.
А Дурандин прятал не слезу — глаза. По ним бы она сразу поняла, что замыслила сейчас рыжая голова. Люба и шагов его рысьих не услышала за собой, а то, может, успела бы захлопнуть перед ним дверь. А когда почувствовала, как горячо и дрожко он дохнул ей в затылок, было уже поздно что-то делать. Только кричать. Пока рот ей не смяли шершавые пальцы, крикнула что-то с визгом, но кто ж это слышал? А потом задохнулась.
В тесноте не объятий, а медвежьей хватки, она услышала, как колотится в её грудь его неистово бьющее сердце, почувствовала, как корёжит Степана какая-то дикая сила и, повинуясь ей, он ещё крепче обхватывал и ломал её. Она обмякла, повисла в его руках, словно и впрямь попала в лапы зверя и потеряла волю вырваться из них, смирилась со всем, что суетливо и свирепо творил он с её одеждой и телом. Боль и тяжесть она ощущала отстранённо, откуда-то издалека, а явно накатывала лишь тошнота.
Глава 12
В Москве было сыро, и вдоль гостиницы, от Метрополя к Манежу сильно и холодно дул такой ветер, что, пока медлительный таксист извлекал из багажника чемодан, Люба закоченела.
Зато за тёплым ветродуем гостиничного тамбура была другая жизнь В мягком, теплом полусвете настольной лампы за администраторским барьером сытая блондинка с высокой причёской лениво кокетничала с длинным жидковолосым мужчиной в толстом свитере домашней вязки. Им было уютно в пустом холле, как в кафе за столиком на двоих. Любу они не заметили или были натренированы не обращать внимания на людей, во всяком случае, не подали и виду, что уже не одни в целом свете.
Люба узнала блондинку. Она всегда так нехотя похихикивала на комплименты Сокольникова и очень забавно, как киска лапкой, сметала куда-то вниз за барьер традиционную коробку конфет. Имени блондинки Люба не помнила, но на барьере стояла табличка зелёного оргстекла, и там было написано: «Вас обслуживает дежурный администратор Эльза Степановна Блошкина». «Эльза Блошкина… Почти Аскольд Насёхин, — подумала она. — Да бог с ней, лишь бы узнала».
— Здравствуйте Эльза Степановна! — поздоровалась Люба как с давно невиданной первой учительницей, — и почтительно, и громко, и с улыбкой, которую та обязательно должна узнать.
Не поведя и глазом в Любину сторону, блондинка повернула табличку другой стороной, где значилось, что она вовсе не Эльза, а Вера — Вера Аркадьевна Колчинская.
— Извините, — смутилась Люба, — давно у вас не была, а вы меня не помните? Мы с мужем всегда останавливались у вас. Сокольников Анатолий Сафронович. А я — Люба.
Она сняла норковую ушанку, мотнула головой, чтобы рассыпались и расправились её волосы. Ведь последний раз они были здесь с Анатолием осенью, и она ещё ходила с открытыми волосами.
Ухажёр Веры Аркадьевны только теперь развернулся к Любе, дрогнул глазами от какой-то неожиданности, а потом бесцеремонно, словно облизывая взглядом, оглядел её с ног до головы.
— Верок, ты должна её вспомнить, — сказал он администратору, чуть поведя в её сторону узколицей головой с большими, тонкими, но почему-то непрозрачными и какими-то помятыми ушами.
— С чего бы это? — спросила его Вера Аркадьевна, серея лицом. — И какое это имеет значение, помню я или не помню кого?
— Я просто подумала… — торопливо вмешалась Люба в их разговор. — Мне надо остановиться у вас на несколько дней.
— Паспорт. И от какой организации бронь?
Люба положила паспорт на край барьера.
— Я приехала… «Куда приехала?» Я приехала на телевидение. Но они, наверно, не ждали так скоро и заявку вам могли ещё не дать… Но я вас очень прошу.
— В каком фильме будем сниматься? — таким тоном, будто она ребёнок, спросил Любу тонкоухий.
— Я на работу туда должна устроиться, — ответила она ему и администратору.
— Пожалуйста! — согласилась насчёт работы блондинка. — Но что же заявки на вас я не вижу?
— Так получилось. Я про заявку не знала. Этим всегда занимался муж.
— А что же теперь он не занялся, бросил или развелись? — громко и не без интереса спросила Вера Аркадьевна.
— Он погиб, — тихо ответила Люба и подняла слёзы к ресницам.
Ни блондинка, ни этот её тонкоухий, видимо, никак не ожидали такого тихого и бьющего в грудь ответа. Она как бы поперхнулась, проглатывая обратно какие-то слова. Он вытянул толстые губы, покачал головой.
— Космонавт, испытатель парашютов? — спросил он.
— Сам ты испытатель, — опамятовалась блондинка. — Он у неё был хозяйственный руководитель областного масштаба, ничего мужчина, приветливый. Чего с ним случилось?
— Утонул. Провалился под лёд в машине.
— И давно ли?
— Неделю назад.
— Девятого дня, значит, ещё не было… Жалко. Но чего делать без брони — не знаю.
— Верок, а может, даму на первое время устроит диван в моём полулюксе? — кося на Любу глаза, спросил тонкоухий. — Пропиши её пока ко мне…
— Я тебя сейчас самого пропишу в холл на раскладушку, замкадник! Тоже мне благодетель нашёлся! — без разгона сорвалась на скандальный тон блондинка.
