Рой Якобсен - Чистая вода
Юн оторопел.
— Он собирается продавать? Старик покачал головой.
— Кто знает? Говорят разное, а знать никто не знает. Юн улыбнулся: если кто и был в курсе дела, то именно бондарь. Он всю жизнь прожил в доме у Заккариассена и знал всю подноготную здешнего хозяйства и людей, все местные тайны. Но он был жаден, и эти сведения у него приходилось выпрашивать, выманивать или покупать, а Юну было не так уж и интересно.
Он поддел ногой старое чаячье гнездо и вышиб его в открытый люк, потом трижды подтянулся на балке от лебедки с прежней, как оказалось, легкостью. Пришла Лиза, красивая и черноглазая, но спряталась где-то.
— Ну вот,— сказал бондарь, подталкивая в его сторону бочонок.— Не забудь вымочить. У тебя своя сеть в лове?
— Что?.. Да.
— Значит, селедку покупать не будешь? –Нет.
— Ладно, запишем одну бочку.
Нельзя было ему сюда приходить. Так приближаться к Лизе. Не по силам ему это.
Он взял бочонок и вышел на причал. Там как раз вернулась с лова лодка его троюродного брата, и Юна стали звать выйти с ними в море вечером — поставить еще сети. Он чуть не соблазнился: ему нравилось ходить в море, просто не хотелось превращать это занятие в службу. Но него трещала голова от других забот, так что он ответил: нет, не сегодня.
Юну казалось, что на чердаке бондаря прошла вся его жизнь, во всяком случае вся стоящая ее часть. Он вспомнил, как Лиза однажды сказала, что у него змеиные глаза — хотя это неправда, просто у нее воображение слабое. Еще он вспомнил большой сад, кусты крыжовника и смородины — черной, красной, белой; увидел узкие Лизины руки с тонкими венами, сновавшие среди влажных листьев и выхватывавшие кисточку за кисточкой, осень за осенью. А зимой они резали морского языка, потрошили рыбу и вешали ее вялиться, связывали треску и нанизывали тресковые головы на прутки — коптить, тоже год за годом, раз за разом, как по нотам. Заккариассен всегда следил, чтобы они были при деле, раз уж они непременно должны быть вместе: занять руки, чтоб не баловали, чтобы плоть не взбунтовалась. У нее в карманах передника были крошки, а в волосах — зеленые ленточки, и дыхание пахло всеми стихами, какие он знал, но в основном цветами, вереском и морем… Огрубелые кончики его пальцев касались ее кожи, мягкой и шелковистой, как крыло чайки; он сжимал Лизу в объятиях, но никак не мог ее почувствовать; он пускал в ход язык, и вот тогда…
Он шел с рыбзавода как в тумане, неся под мышкой бочонок, подгоняемый воспоминаниями и жарким феном. В полубреду кое-как доплелся до Нильса. Они прошлись немного, но Юн не находил себе места, рвался домой, не согласился даже поесть вафель, испеченных Мартой. Ему надо было решить, как быть с котом, продумать до конца свой поспешно составленный план. Но думал он только о Лизе… Лиза, Лиза… От мигрени голова раскалывалась уже нестерпимо.
Аптечка в ванной оказалась закрытой на английский и навесной замки; ключи Юн еще раньше сам бросил в море. Он открыл аптечку ножовкой и наглотался, не глядя, каких-то таблеток — не очень много, но достаточно, чтобы на время отключиться.
Лиза и тогда не ушла, а была здесь, совсем рядом, как живая, но в лекарственном тумане выражение ее лица казалось Юну мягче. С этим хоть как-то можно было жить.
10
Приход в поселок чистой воды нельзя не отпраздновать.
Спортивное поле заполонили люди и разномастный транспорт. На козлы положили широкие доски, накрыли их бумажными скатертями, придавили ящиками с лимонадом, расставили блюда с бутербродами и выпечкой. Укрыли все от дождя зонтами и брезентом. Несмотря на осенний холод и дождь, мэр стоял с непокрытой головой, а господин инженер и вовсе был в одном костюме и уже промок; учителя и школьники выстроились по классам за символическим ограждением — капроновой ленточкой пронзительно красного цвета; работали двое журналистов: Марит с аппаратом, спрятанным под модным дождевиком, и человек в наушниках, с микрофоном и магнитофоном за спиной. Поселок в полном составе выстроился на пятачке под открытым небом. Элизабет с двумя подружками мерзла, стоя перед своим классом. Ханс, во главе своих питомцев, прятался под одним зонтом со своей обманутой медичкой, ветер то и дело загибал зонт наверх. По случаю праздника Георг и Пол были в гидрокостюмах. А в центре поля торчала из глины обычная медная труба, увенчанная красивым блестящим краном, на котором был повязан бант. Вот она, чистая вода.
Юн встал в первом ряду. Может, и не в самом первом, но все равно впереди: он не только имел отношение к водопроводу, но и держал на плече дорогущую видеокамеру, надежно защищенную красно-желтым полиэтиленовым пакетом с рекламой кофе. Рядом с краном стояли два ящика из-под рыбы. После того как мэр, прокашлявшись в микрофон, произнес несколько вступительных слов, на них вскарабкался Георг. В спину ему застрекотала камера Юна. Георг снял водолазную маску и поведал собравшимся о том, каким испытанием, физическим и моральным, стал для них с Полом этот проект. Он прочел лекцию о погоде, географии и климате, вспомнил все трудности и заявил, что это был поистине труд первопроходцев. Но теперь все позади. Публика похлопала.
Он церемонно пересек открытый пятачок и замер в своем вызывающем наряде перед Юном.
— Ну что, Юн,— сказал он игриво, пока инженер Рим-стад занимал его место на ящиках.— Честно говоря, мне больше нравится, когда ты наводишь на меня такой объектив. Крутая у тебя камера!
— Угу,— согласился Юн и поймал в видоискатель Рим-стада.
— Где взял?
— Купил.
— Дорогая, наверно? –Да.
— Оно и видно.
Бог знает, что у него сегодня на уме, подумал Юн об этой бессмысленной дружелюбности.
Римстад теперь тоже был без шапки; в одной руке он держал кипу мокрых листов, в другой — потухшую сигарету. Он говорил тихим сиплым голосом, долго и умно.
— Моя горькая обязанность — добавить в мед ложку дегтя,— сказал он.— Мы рассчитывали, что водопровод превратит наше разрозненное хозяйство в единый организм, но этого не произошло: трубы обрываются здесь, на этом самом месте! — И он ткнул пальцем в землю.— К водопроводу подсоединены лишь школа и муниципалитет, нам еще предстоит делать разводку, а для этого нужны деньги. Мы привыкли думать, что наш остров состоит из болот, пустошей и песка, а на самом деле тут где ни копни, сразу упрешься в горную породу, значит, надо бурить, взрывать, долбить — на это потребуются годы и несколько бюджетов нашего муниципалитета. Но мы хотя бы положили начало, пробили брешь в стене предрассудков и традиций. И настанет день, когда в каждом доме, хлеве, на каждом предприятии будет вода, чистая и свежая вода из изумрудного горного озера, а не та коричневая склизкая жижа, которая тухнет в наших колодцах. Поэтому сегодня знаменательный день.
Раздались продолжительные аплодисменты.
Слово перешло к мэру. Он произнес громкую и пронзительную речь о финансовой и управленческой сторонах дела.
— Государство оплатило шестьдесят пять процентов работ,— кричал он,— муниципалитету пришлось буквально вывернуться наизнанку, чтобы изыскать остальные тридцать пять! Денег не хватало катастрофически. Положение было столь же тяжелым, как после войны, и это отнюдь не преувеличение. В результате некоторым разнорабочим, скотникам, социальным служащим, ухаживающим за стариками и больными на дому, пришлось искать себе другую работу. Нам не хватало на расчистку дорог и обустройство паромной переправы, не говоря уже о строительстве новой. Наша пожарная машина устарела, а радиофикация дома престарелых пока остается лишь мечтой. Но вода нужна всем предприятиям. И, если думать о развитии экономики, выбора у нас не было: вода, словно свежая горячая кровь, оживит остров и даст ему надежду. Veni, vici, viri!
Под пристальными взглядами собравшихся он взял ножницы, поднял глаза к затянутому дождевыми тучами небу и перерезал алый бант на кране, чтобы струя чистой воды ударила, наконец, в размокшую глину.
Всеобщие крики и аплодисменты. Юн продолжал снимать. Раз за разом вспыхивал блиц фотоаппарата Марит, ее коллега высоко поднял микрофон. Директор дал знак, и школьный оркестр заиграл марш. Потом ученики исполнили песню и всех пригласили к столам.
Марит, оставив своего коллегу с радио, подошла к Юну и Георгу. Она растерянно улыбнулась, когда Юн сунул ей камеру чуть не в лицо и стал снимать.
— Не бойся,— успокоил он ее.— В первый раз у всех дурацкий вид.
— Я слышала, тебя тоже надо благодарить за сегодняшнее событие,— приветливо сказала она.
— Ну… — замялся Юн.
— Это правда,— вмешался Георг.— Юн принимал участие в самых ответственных работах. Без него праздника пришлось бы ждать еще несколько дней.
Юн отреагировал на похвалы в своей обычной манере.
— Я испортил компрессор,— сказал он.
— Что? — переспросила Марит.
