Монтеро Глес - Когда диктует ночь
— Что всякая шлюха там умеет читать и писать, это же всем известно, миленькой, — говорит она. И так работает ртом, что у путешественника исчезают последние сомнения, хотя только в тот момент, когда наслаждение, поднявшись, укореняется у него в мозгу. — А я тебе одно скажу наверняка: там все до единой шлюхи, миленькой. И так же как для европейцев Испания — бордель, Куба — бордель для испанцев. Глобализация, миленькой
Путешественник, изможденный чтением и фантазиями, оставшись один, колеблется и сомневается, пускает в ход свою одинокую левую руку. У всех свои вкусы, малявка, и ему по вкусу представлять себе женщину опасную, женщину изворотливую и коварную, как лиса, прислонившуюся к высоковольтному фонарю. Одну из тех, кто способен попросить у тебя сердце и кошелек, чтобы потом вернуть их пустыми. Вертя сумочкой, с ярко-красными наманикюренными ногтями, она подходит к окошку. Прежде чем сесть в машину, она успела сплести тонкую ткань, невидимую для глаз и вредную для яиц. Негритянка из романа, с ногами маслянисто блестящими, как только что смазанное оружие. Язык у нее подвешен хорошо, а глаза как дула заряженных пистолетов. Ресницы у нее искусственные, и ласки тоже. Осторожней, путешественник.
И поэтому и еще по многим причинам наступает момент, когда путешественник воображает себя в номере с другими девицами. И он дает себе слово больше не появляться у Чакон, зато оставить двери своего дома открытыми для Рикины: «Пусть приходит, когда ей нужно написать сыну, пусть приходит, когда ей вздумается», — думает он про себя, малявка, твердый как кремень. Но не тут-то было, его яички безотлагательно требуют сладкой оттяжки, ме-е-едленно, ме-е-едленно, он представляет, как она вкусно облизывает его член, чтобы снова вставить его, ме-е-едленно, но на этот раз сзади, черный косящий глаз сулит несказанные наслаждения, а зрачок, расширяясь, становится похож на сливу, малявка, каждый раз, как ему приходят в голову эти мысли, путешественник чувствует в брюках тугую пружину. Короче, видя, что Рикина не идет, в смятении, боясь худшего, однажды летним вечером путешественник понимает, что обязан навестить ее. Это тот самый вечер, когда она обслуживает старый кусок дерьма — старикашку, про которого я тебе уже рассказывал. И учти, малявка, старикашка неутомим, и вместо усталости он чувствует, как лихорадочная дрожь сводит судорогой все его мышцы, и всаживает член каждый раз все глубже и все сильнее. Учти, малявка, это тот самый вечер, когда во время одной из передышек у старикашки развязывается язык, потому что, как тебе известно, малявка, мужчины, позанимавшись любовью, склонны поговорить о себе и часто пускаются в признания. А женщины этим пользуются. Луисардо продолжал курить и врать. Над нами витал дорогой запах классной шлюхи и гашиша.
Запах денег просачивался сквозь перегородку, малявка, и смешивался с традиционным запахом лимонной жевательной карамели и йогурта. Накидка с капюшоном, скомканная, валяется на полу, а туфли без задника и каблука летят под биде, малявка. От корзины для бумаг исходит кислый запах использованных презервативов — свидетельство напряженной работы. В комнате все вверх дном, приколотые кнопками, на стенах развешаны образки святых дев и мужей, фосфоресцирующие в темноте, рядом с вымпелами футбольных команд с автографами — память о самых спортивных клиентах, малявка. Местами обои порваны и свисают, как лоскутья кожи. В этом виновата влажность: если пройтись по комнатам, то повсюду увидишь косые и кривые проржавевшие трубы. Ко всему этому прибавь любопытный глаз Чакон, неотрывно глядящий в просверленную дырку. Луисардо рассказывал все так, будто сам там был. Старикашка занимается тем, что продает в борделях разную дешевку, малявка, благодаря этой работе он может заплатить за поездку. Он доезжает до самого юга, а сам он из Албании, проходит сквозь ночь, как лунатик, с чемоданчиком, какие носят механики, где он хранит свой товар, малявка, фонари, ходики, брелоки для ключей, транзисторы, охотничьи ножи, погремушки, платки от Леве, наборы отверток, шнурки для ботинок, аппараты для определения фальшивых денег, бритвенные помазки, английский ключ, который ему до сих пор так и не удалось нигде продать, евроразъемы, помаду, зубные щетки, фартуки, видеокассеты с фильмами Брюса Ли и удачную имитацию швейцарского перочинного ножика. Его дело основано на том, что сам он называет двойной иудейско-христианской моралью. Свой товар он скупает по бросовым ценам, а потом продает по ценам баснословным. К примеру, маленький транзистор, который он продал одному из клиентов за пять тысяч песет, обошелся ему всего в триста на китайском рынке в Барселоне. Клиент платит с удовольствием, с таким же удовольствием, с каким платил за отсос, сидя на диване. Большинство клиентов таких мест, малявка, люди женатые, у них семья, дети. Их неудовлетворенная и подавленная природа, нечистая совесть заставляют их покупать все эти безделицы — подарки, которые имеют двойное назначение, малявка. Первое — для очистки совести. Второе — чтобы одурачить семью. Старикашка изучил ситуацию и собирает навар, которого хватило на то, чтобы заплатить за добрую часть его поездки. Однако для такой деликатной миссии необходимы скорость и секретность, поэтому старикашка терпит крах, малявка, поэтому он и кончил плохо. Выехав из Албании, он проехал через отметки того, что когда-то называлось Югославией, и, переходя из борделя в бордель, ночью добрался до Мюнхена, где продал почти весь товар. Брелоки для ключей, фонари, маникюрные ножницы, противомоскитные часы, зажигалки. Там, в Германии, где шлюхи со светло-розовыми влагалищами чуть было не уболтали его. Так и хочется сказать: укатали сивку крутые горки. Либо ты педераст, либо слепой, малявка. Старикашка был слепым и с воспалением яиц, от которого они у него раздулись, как у осла, отправился в Париж, малявка, туда, где женщины шепчут на ухо все, что хочет услышать мужчина. В парижских борделях он целиком и полностью посвятит себя торговле и притворится глухим, притворится, что не слышит зазывных голосов сирен, точно так же как потом в Марселе и Барселоне. Но в Мадриде он не может устоять против женских чар кубинки, которую зовут Рикша. И он заплатит не только за то, чтобы покувыркаться с ней, нет, малявка. Он заплатит и за то, чтобы открыть ей свои самые сокровенные тайны. Видишь ли, малявка, скорость и секретность куда-то улетучиваются в постели, провонявшей старыми окурками и кислым молоком. И, увлекаемый некоей космической энергией, он выбалтывает все до конца, развалившись на разворошенной койке. Видишь ли, малявка, все дело в принудительной информации, как называют ее специалисты, которая заставляет старикашку рассказать от начала до конца всю свою собачью жизнь. Он обещает Рикине, что вернется за ней с карманами, битком набитыми деньгами, потому что отправляется на поиски сокровища, зарытого в недрах гор. У него есть карта; он повторит это тысячу раз. И вот Луисардо кропит свой рассказ историческим уксусом, углубляясь во времена Филиппа III, короля достаточно упитанного для рассказа, где бродит голод, малявка.
Он принадлежал к династии, которая сделала возможным завоевание Америки, той самой, малявка, династии австрийского орла. Сей Филипп считал себя наместником и наемником Бога на земле. На земле и под землей, малявка. С горящим взором он изгонит из Испании морисков, и на это у него уйдет два долгих года. За это время под единственным предлогом — облегчить посадку на суда — он сгонит мавров в Тарифу, прямехонько сюда, малявка, со всего Бетиса и Ла-Пеньи. Поскольку в ту эпоху не было паромов, а Альхесирас лежал в развалинах, они погрузились на королевские корабли. Они переправлялись в Африку со всем своим добром, и многие, боясь, что их ограбят во время плавания, прятали в скалах свои деньги и драгоценности. Потом отметили место и нарисовали карты, которые должны были пригодиться по возвращении. Четыреста лет спустя, малявка, в царствие Приапа, одна из этих карт попала в руки старикашки с глазами лунатика и бородой меланхоличного козла. Эта карта нарисована хной, и старикашка кончиками пальцев нащупывает рельеф кадисского побережья. И, не теряя времени, пускается в авантюру Луисардо поджаривал старикашку на стреляющей маслом сковороде своего распаленного воображения, старикашку, который, увлекаемый неведомым доселе порывом, доверил Рикине свою тайну. Речь идет о душераздирающем признании, которое Чакон, приникнув ухом к перегородке, внимательно выслушала. И вот, натянув трусы, она вприпрыжку спускается по лестнице из неотесанного дерева и заходит в заднюю комнату, где, как и каждую ночь, режутся на деньги в чирибито.
Игроков трое, одного, по имени Фазан, мы уже знаем: седые волосы, «ролекс» на массивном золотом браслете, застегнутый на все пуговицы пиджак — словом, верх элегантности. Он называет себя журналистом и рассказывает о том, что политики ссужают ему деньги, чтобы он выставлял их в своих репортажах с лучшей стороны. Выйдя из Конгресса с целым ворохом сплетен, он идет к Чакон. Из одного борделя в другой. Вот где сидел Фазан той ночью, когда все началось. Карта ему не шла, и он просаживал последние деньги, играя один против двоих. Один из этих двоих — трансвестит, приехавший из Аргентины. Другой — тип с лицом злодея, откликающийся на имя Хинесито. На щеке у него шрам, во рту зубочистка, и он в выигрыше. Чакон входит и зовет Хинесито, которому удача сама плывет в руки и который быстро встает, что-то жуя и не забыв про зубочистку, которую в ярости ломает надвое. За ним выходит трансвестит. Фазан остается один; на столе деньги и еще неразыгранные карты. Он распускает галстук и наливает себе виски. Потом смотрит на потолок и, когда взгляд его утыкается в обсиженную мухами лампочку, думает, что жизнь что-то вроде этого, малявка: вроде обсиженной мухами лампочки, которая то зажигается, то нет. Но эта мысль занимает его ненадолго, потому что Фазан — человек земной, и если мы явились в эту жизнь, чтобы страдать, то налейте мне еще. И он берет стакан с виски и залпом выпивает его. Потом, с саднящим горлом, расстегнутой грудью и полураспущенным галстуком, Фазан мысленно переключается на чернокожую официантку из кафе «Берлин», которая сейчас ждет его в двух шагах отсюда. На Фазана находит романтический стих, и он наливает себе еще виски. Однако вернемся к Чакон, которая, облокотясь о стойку, дает указания Хинесито и его подружке-трансвеститке, которая только и делает, что кивает головой, как китайский болванчик. Чакон говорит, что хорошо заплатит им, если они отберут карту у старикашки, который скоро спустится.
