Михаил Сидоров - Хроники неотложного
Стихи. Его. Его почерк.
Ухожу. Прошли все сроки.
Прочь сомненья — быть, не быть…
Спеты песни, стерты строки,
Значит, время уходить.
Ухожу. Меняю кожу.
С болью. Всю. Цена одна.
Пожалев. Не раз. Но все же!
Исчерпав себя до дна.
Ухожу. Пора. Монета.
Жребий. Можно не ловить.
Карнавал. Оркестр. Лето.
Танцы. Время уходить.
Вот и все. Можно ничего не доказывать — не затянется у нас с ним. Прав был Че, не отсюда он, Веня Северов, из параллельных миров проездом…
Вложила листок обратно, задернула шторы. Залезла под одеяло. Было грустно — словно в конец повести заглянула. Лежала себе, лежала, да и заснула…
* * *Он разбудил меня очень нежно, как будил отец в раннем детстве. Всмотрелся… почувствовал.
— Ты чего смурная?
— Не знаю. Тоскливо чего-то…
— Пойдем тогда, пивка треснем.
На столе уже стояли два литра «Очаковского», копченые ребра и ржаной круглый.
— Что празднуем?
— Ничего. Ужинаем.
— Фига себе ужин.
— Дык!
Пришел голод. Мы рвали мясо, отправляя в рот куски теплого хлеба и оставляя на стаканах жирные отпечатки.
Настроение улучшалось.
— Вень.
— Ммм?
— А на станции уже в курсе.
— Ну и что?
— Кругами ходят, что да как, знать хотят. Особенно
Феликс. Он в тебя просто влюблен — ждет не дождется, когда работать будете вместе. У него, кстати, как у тебя, куча книг дома.
— Значит, будет о чем поговорить.
— Вам-то? Да-а-а. Его как подменили — всю осень хмурый, неразговорчивый, выхлоп от него вечно, а сей час словно Бога нашел… Ты б его раскачал, Вень? Он парень умный, только вот, куда приткнуться, не знает.
— Слушай, я ему не помощник. Тут каждый сам решает — клопов ему на диване давить или, скажем, норвежское побережье на попутках проехать.
— А почему на попутках? По путевке разве нельзя?
Он покачал головой:
— Не то. Посмотрите налево, посмотрите направо… стоянка двадцать минут… туалеты сбоку… в цокольном этаже расположен ресторан национальной кухни, в фойе можно приобрести сувениры, а также видеокассеты и фотоальбомы с видами норвежской природы. А вот когда утро в горах, воздух хрустальный, водопады поют и ты в теплом спальнике просыпаешься, а далеко внизу по фьорду лайнер идет… такое в душе рождается — никакая религия не нужна.
Хмыкнул, поскреб подбородок.
— Я как-то фотки из Норвегии показал — загорелись одни, семейные. Выбили три недели в июле, получили отпускные, а через два дня приходят на станцию и сидят, слепого за яйца тянут: ты с кем сегодня? а водила кто? что-нибудь интересное было? а у нас, помню, та же ботва случилась… Я их и картой снабдил, с пометками, объяснял, рисовал, а они вместо всего этого бытовую технику решили купить: холодильник, домашний кинотеатр и пылесос. Навороченный пылесос — на сдачу, говорят, взяли. При том что холодильник, телевизор и пылесос у них уже были. Понимаешь, о чем я?
Зазвонил телефон. Веня снял трубку.
— Да… Здорово… Дома… Конечно… Как ехать, помнишь?.. Пивка возьмите. — Он повернулся ко мне. — Маленькое суаре. Эх, жаль, на работу завтра!
— Кто это?
— Да так… ебуржане одни.
— Кто?
— Екатеринбуржцы, автостопщики. Вписаться хотят.
Он вытащил пакет с картошкой: — Пожарь, пока я за цыпленком смотаюсь. Они голодные, целый день из Петрозаводска катили…
— Змей.
— Макар.
Патлатые, с рюкзаками, в одинаковых желтых комбезах. Очкастые, бородатые и с гитарой.
— Лариса.
— Очень приятно. Вень, я в душ сразу…
— Может, пожрете сначала? Птица с картошкой.
— Мы тут бифштексов приволокли.
— Завтра. Давай, а то стынет.
Они сели за стол.
— А вы?
— Лопай-лопай, Склифосовский, заслужил.
— Это откуда?
— Реклама такая была, лет пять назад. Целая серия: Михалков под космонавта косил, Ефремов троллейбусом управлял…
— А, помню-помню, там еще слоган был, в одном: «Это мой город!» У нас его переделали. Идет кекс, кругом парки, фонтаны, и голос диктора: это мой город! Заходит в переулок, там его гасят трое, он зубы сплевывает, и диктор: район не мой…
Веня заварил чай.
— Вы откуда?
— Из Троссингена, на фестиваль ездили.
— А в Петрозаводск-то вас как занесло?
— Не поверишь: под Штутгартом две фуры застопили — в Мурманск шли из Италии.
— Наши, что ли?
— Угу. Два брата на двух фурах. Через Германию, Данию, Швецию и Норвегию.
— Ни хрена, кружочек вы дали!
— Ниче, будет что вспомнить.
Гости быстро расправлялись с курятиной.
— В Питер надолго?
— Не. Денек погуляем, потом на Москву и домой.
— Слушай, я на службу завтра, ключи оставлю. Будете уезжать, просто дверь захлопните — у меня вторые есть.
Не вопрос. Ты давно дома?
— Недели две.
— Где был?
— В июне уволился и в Прибалтику. Оттуда, через славян, в Турцию, а дальше Сирия, Ливан, Иордания… Три недели в Египте — и домой чартером.
Крепко заваренный чай, сушки с маком, сухари с ванилином.
— У тебя курить можно?
— На балконе.
Мы, все четверо, держа кружки, вылезли на балкон. Открыли створки. Ударил ветер, сыпануло капелью, стало сыро и неуютно.
— А ты. Сева, приподнялся — балкон застеклил.
— Так даром почти; Народ на стеклопакеты переходит, рамы выбрасывает, а они тик в тик сюда вписываются. Подобрал, подкрасил, стрельнул перфоратор: банка краски, коробка гвоздей, баллон «Макрофлекса» — три сотни за все про все. Стираться будете?
— Будем.
— Вот здесь и развеситесь.
— Не высохнет ни фига.
— Обогреватель подгоним — утром сухое снимешь.
* * *— Вень, а что такое Троссинген?
Макар был в душе, а Змей озабоченно сортировал предназначенные для стирки вещи. Мы убирали на кухне.
— Городишко в Германии, там блюзовые фестивали проводят.
— А они музыканты?
— Ебуржане-то? Змей на гитаре, Макар на гармонике. Фильм «Перекресток» видела?
— Это где негр парнишку играть учит? — Примерно. Так вот тут то же самое. — А где работают? — Нигде. Путешествуют, Европу окучивают. — А живут на что? — Играют: в барах, на улицах… — И им хватает? — Ха! Да они в неделю зарабатывают больше, чем ты за месяц. Веня высыпал на тарелку «Принглс», разместив чипсы по кругу и заполнив середину горкой фисташек. — А ты их откуда знаешь? — Пересеклись как-то на трассе. Они у меня часто живут: то туда едут, то обратно. Вся жизнь в дороге. — А ты? — А я домосед. — Ха-ха, домосед! — Нет, серьезно. Я могу на полгода куда-нибудь ухерачить, спать под мостами и питаться с помойки, но мне обязательно надо знать, что у меня где-то дом есть. Тем более что я его сам сделал, по своему вкусу. — Это точно. Дом у тебя классный. — Еще бы! Тут мои книги, моя музыка, мой комп… Мне тут в кайф, я дома очень люблю сидеть. И возвращаться домой люблю: хоть с работы, хоть из Европы. Вернулись гости. Потемневшие от воды космы, камни с дырочками на ярких шнурках, деревянные «Т» на кожаных ремешках. Свежие неглаженные футболки, замысловатые татуировки на мускулистых плечах. — Ёлы-палы… Да из тебя, Змей, неплохой ридикюль можно сделать! А из Макара — абажур. — Ты, блин, чернушник! — Ладно, шучу. Открыли пиво. Над стаканами поднялась шапка и, малость подумав, стекла вниз. — Палец надо было поставить, — авторитетно заявил Макар.
— Ничего, вытрем. Ну, за встречу!
Они захрустели чипсами.
— Чего нового?
— Альбом записали, — Змей покосился на Макара, — наконец-то.
— Есть экземпляр?
— А как же — основная статья дохода.
— Берут?
— По червонцу — на раз. Возить только обломно, нам их до востребования высылают.
Макар сходил к рюкзаку и вернулся:
— Держите.
Закатное небо, степь, уходящее к горизонту шоссе.
— Кто снимал?
— Змей. В Венгрии. Сказал — для обложки сгодится.
Веня перевернул коробку, вчитался.
— Поставим?
— Да ну, лучше сыграем. Змей, ты как?
Змей сосредоточенно лущил фисташки.
— Змей, к тебе обращаются!
Он поднял голову. Сверкнул очочками. Маленький, забавный.
— Папаша, можно я поем немножко?
— Потом поешь. Расчехляй женщину.
— Пиво закипит.
— Не закипит, уберем в холодильник.
Змей пошел в ванную мыть руки. Вернулся.
— Там машина остановилась, развесить нужно.
— Да ладно, сыграем, и развесишь. Неси инструмент.
Он ушел в комнату. Слышно было, как он жужжит «молнией», достает гитару.
— И папочку мою, будь другом, захвати.
Он что-то ответил, язвительно, судя по интонации, но папку принес. Она была наполнена маленькими, серебристыми гармониками.
