Наталья Апрелева - Пояс неверности. Роман втроем
— Да их же опускают в мочу, ах ты сссука!..
И побежал в ванную комнату, мыть свое драгоценное лицо и освежать его одеколоном, а дверь закрыл на задвижку и чуть ли не забаррикадировал стиральной машинкой, судя по звукам.
А я собралась и ушла. Точнее, сначала навестила туалет. А потом ушла, уже из подъезда позвонила Ксюхе и просто заголосила в трубку:
— Ааааааыыыыы!..
Ксюха неожиданно не испугалась и не удивилась, а очень устало сказала:
— Извини, мы сейчас с Гансом в Склифософского, он упал с крыши и сломал обе руки и бедро.
— Кто упал? — глупо переспросила я.
— Склифосовский, конечно, — беззлобно ответила Ксюха и отключилась.
Я вышла из подъезда и плюхнулась на лавку, такая смешная лавка, похожая на бублик. Если честно, я ждала, что Любимый помчит за мной, но никакого Любимого не было, наверное, он застрял в прихожей перед зеркалом.
Тогда я позвонила Арине, потому что срочно должна была с кем-то поговорить, просто меня разрывало изнутри. Арина откликнулась не сразу и очень недовольно сказала:
— Чего надо?!
— Привет, — пробормотала я растерянно, да уж, ласковый прием.
— Блински нафиг, некогда мне! — проорала Арина. — Если тебе нехер делать, то другие люди заняты работой! Да!
Хорошо, что больше она не сказала ничего, отключилась, а я подумала, кем Арина может работать в воскресенье вечером, ничего не придумала.
Скамейка в форме бублика очень прикольная. Она так знатно расположена, что в самой как раз в дырке от бублика растет деревцо. Так вот, я потихоньку переместилась по кругу, спряталась, в общем, за ветками, они растут густо, и плевать на то, что почти голые. Зря я все-таки не курю, вот сейчас было бы очень кстати, и руки заняты, и мысли немного, а то сижу и реву просто так.
За ревом чуть было не пропустила событие вечера, внимание: к дому подкатило такси с номером шестьсот шестьдесят семь, разукрашенное как елка, и через несколько минут Любимый вышел из подъезда, хлопнул задней дверцей и уехал.
Я переместилась обратно по бублику на лицевую сторону и стала пялиться вслед удаляющемуся разноцветному такси, куда бы это подался мой звездный мачо? В пиджаке не для каждого дня, в дизайнерских джинсах, в идеально начищенных ботинках, куда?
м., 29 л.
Куда, куда.
Не так-то и много у меня адресов.
Ладно, разберемся на месте. Сейчас надо взять себя в руки.
Раз-з-зжать стиснутые з-зубы. Повторить улицу и дом. Пока водитель уточняет маршрут, глядя в свой навигатор, — мужественно закурить, как герой скверного фильма.
И еще раз постараться обдумать наше общее интересное положение.
Итак, мелкая залетела. Легкомысленная дурочка. А ведь как нравилось. Давай без. Да, давай без. Сегодня можно. Я так люблю, когда.
Черта с два, отвечал я. Или пару раз все-таки не ответил?
Идиот.
Ты-то думал, ты секс-символ эпохи. Что секс с тобой — это несказанное чудо. Прикосновение к прекрасному. Что славные невинные ангелочки и эти… хер, бл-дь, рувимчики… спускаются к тебе непосредственно с облаков, чтобы понежиться с тобой на атласных подушках, а потом взлететь, трепеща крылышками, и уступить место другим.
А всего-то и надо было сделать поправку на Похвистнево. То бишь на Сызрань.
Мой дорогой ангел-хранитель, а ты-то куда смотрел? Тоже понадеялся на календарный метод?
Ах, прости. Не обижайся. Ты здесь ни при чем. Это все ненадежный латекс. Да еще когда по давней привычке надеваешь не сразу.
Или эффект «второго захода», будь он неладен.
Или…
«Не верь жене и тормозам», как написано на забавном стикере у водителя. Шутник, т-твою мать.
Почем я знаю, что это от меня?
Пусть это и не первый случай. Когда-то давным-давно — Агнесса Львовна, преподша по литературоведению. Она-то разрулила вопрос как нельзя лучше. Даже муж не узнал. По крайней мере тогда не узнал.
Потом та Олечка с улицы Варшавской. Не тогда ли я решил рвать когти в столицу, а, мой ангел? Не ты ли мне подсказал этот выход?
Только нате вам — и здесь то же самое. История движется по спирали. Какой многозначительный символ, т-твою мать.
И что теперь? Велика Россия, а ехать некуда. За МКАДом все равно жизни нет.
Но нам туда и не надо.
Такси ползет по Третьему кольцу, как сперматозоид. Бессмысленно и неуклонно. В широком потоке других таких же.
— Не, ну это надо, — мотает головой водитель. — Ну что за бабы! Губы красит за рулем, а?
Поглядывает на мои брюки, умолкает.
«Не верь жене и тормозам», — написано у него на торпеде.
Кстати: жениться? Ха-ха. Тоже любопытный вариант. Давай рассмотрим его, мой ангел, повнимательнее.
Долбить свою самку душными ночами, в бетонной коробке. Выгуливать по выходным по главной улице Бирюлева, обняв сокровище пониже пояса, если достанет рука.
Раз в полгода — выводить в свет. В Каро-фильм, на российскую комедию.
Платить по ипотеке. Взять мебель в «ИКЕА». В кредит, ясен пень.
Года через два накопить на Турцию. Полететь пьяным чартером в компании других ублюдков. У ребенка мигом заложит уши, он станет орать (он же не виноват, что его папа — неудачник).
В первый же вечер в отеле нажраться и высказать все. Побить гостиничную посуду. Без никаких последствий: система не замечает локальных конфликтов.
Почему ты улыбаешься, ангел?
У меня разыгралось воображение? Минуточку. Я ведь не нарисовал ничего необычного. Так живет подавляющее большинство добрых людей, из тех, кто никогда в жизни не брал в руки журнал «СМОГ» и уж тем более не написал туда ни строчки. Хотя бы в силу здоровой брезгливости.
Хотя я согласен с тобой, мой ангел. Этот расклад не для меня. Я, если помнишь, родом из Петербурга Достоевского. Так что же, тварь я дрочащая или справку имею?
Так что же (номер два) — в супермаркет, за топориком?
Был такой душный писатель Теодор Драйзер — тоже Федор, и тоже на «Д». Отгрузил он — по следам Ф. М. — весьма объемную «Американскую трагедию». Там некий хлыщ, опасаясь за личную карьеру, идет кататься на лодочке с беременной от него, хлыща, девушкой.
И за борт ее бросает в надлежащую волну.
А волны и стонут, и плачут.
И бьются сами знаете обо что.
Заплатить бедняжке за аборт? Ну и сколько это теперь стоит? Не так-то и дорого, все как обычно. Микроубийство, цены доступные. Скидки студентам и молодым семьям.
Что ты вздрагиваешь, мой ангел? Тебе жалко эту маленькую никчемную жизнь?
А нас с тобой кто-нибудь жалел?
Нас кто-нибудь жалел, когда…
Сжать зубы. Думать о другом.
Получилось.
Получилось даже незаметно стереть слезы тыльной стороной ладони. И тупо следить за пейзажем.
— Нравится в Москве? — спрашивает водитель неожиданно.
Какого черта? Как он меня вычислил? Неужели по белым брюкам?
— Это не Рио-де-Жанейро, — говорю я.
Водитель с готовностью кивает. Гребаный балагур.
— А по-моему, очень красиво, — произносит он, глядя на дорогу. — Я сам-то из Сызрани. Слышали про такой город?
Я сглатываю слюну.
Вокруг нас давно уже — ад, — понимаю я вдруг. А я даже не заметил, когда мы свернули.
ж., 45 д
— Что-то меня так раздражает в последнее время Тамара Петровна. Ты никогда не думала от нее избавиться?
— Тамара Петровна меня вполне устраивает. Не представляешь, какие можно встретить иной раз кадры.
— Какие?
— У меня раньше была домработница, которая параллельно работала в офисном здании, где ее всячески наказывали за пыль на розетках и шнурах. Вот она и у меня вылизывала розетки и шнуры, а грязные окна и паутина в углу оставались нетронутыми.
— И что?
— Да ничего. Рассталась с ней.
— Паутина в углу — это мелочи, я считаю.
— Конечно. Одна горничная во время трудоустройства сказала, что гладить белье она не будет, так как ужасно не любит этого, даже дома муж гладит. А гладящий муж тем временем поджидал ее под окном, чтобы она не разлагалась морально, а только пол помыла — и в дом.
— Какой орел.
— Сокол.
— Не то слово!
— А что это ты против Тамары Петровны?
— Какая-то душная она.
— Да ты с ней и не встречаешься никогда!
— Если бы. Она заимела обыкновение приходить во внеурочное время.
— Я ей скажу.
— Нет, не стоит. Сам разберусь.
Странные вещи происходят, я нисколько не жду ничего этим вечером, в окна колотится пасмурный вечер и липнет моросящее низкое небо. Гвендолен сидит перед ноутбуком на коленях, ей так удобно, роскошной красавице, и ловко набирает восьмью пальцами обеих рук очередное эротическое послание:
