Жозеф Кессель - У стен Старого Танжера
Но все бы ничего, если б не одно происшествие.
Совершенно неожиданно какой-то несчастный — он валялся, извиваясь всем телом, на мостовой, ползал на четвереньках и больше походил на разъяренного зверя, чем на человека, — бросился к его высочеству мандубу. Он издавал дикие вопли, рвал на себе лохмотья, и пена стекала с его грязной бороды. Этим безобразным существом был всем хорошо известный юродивый Рим аль-Кам, которого правоверные за его безумие почитали как святого. Сам августейший султан, да-да, сам рабатский султан не осмелился бы помешать его безумным выходкам.
Толпа расступилась перед сумасшедшим, и мандуб не сделал ни малейшего движения, чтобы избежать с ним встречи. Но Шакраф, мой господин, сорок лет проживший вдали от родины и за это время привыкший к иным обычаям, испугался покушения или какого-нибудь святотатства. Желая защитить мандуба, он набросился на Рима аль-Кама, схватил его за плечи и отшвырнул назад.
Думается мне, что, не сдержи охранники толпу, она бы в страшном гневе в клочья разодрала царскую одежду Абд аль-Меджида, да и его самого в придачу. А мандуб сурово выговорил Шакрафу.
Мой господин не мог скрыть удивления и возмущения. «Нравы дикарей», — заключил он.
И когда толпа вновь загудела, он вскричал: «Замолчите! Я гражданин Америки!»
Тут кроткий и набожный старец Хусейн, продавец сурьмы, промолвил:
— Из них двоих самым безумным был вовсе не Рим аль-Кам.
Башир согласно кивнул и продолжил:
— А теперь, друзья мои, я расскажу вам о месте, про которое никто из вас наверняка не знает. Я и сам до поры не знал о нем, — а ведь у меня нет иных забот и развлечений, кроме как скитаться по городу и его окрестностям.
Довольно далеко отсюда (даже если добираться на автомобиле — и то нужно время) от шоссе, что ведет на юг, как раз перед маленькой рощицей отходит узкая извилистая дорога. Она ведет к Крутому Холму, расположенному справа, и далее, бесконечно петляя, взбирается на его вершину. Там находится одно-единственное строение — постоялый двор. Странные люди построили его: он скорее напоминает укрепленный замок или церковь неверных. По углам возвышаются башни, внутри есть и огромные залы, и узкие кельи; высокие сводчатые потолки и толстые, сложенные из камня стены неоштукатурены. Окна составлены из маленьких разноцветных, но темных стекол.
В этом месте рассказа бездельник Абд ар-Рахман с живостью прервал Башира.
— Это какое-то пагубное место! — сказал он, расправляя крашеную бороду.
И Фатима, беззубая старуха, которую холод вечно пронимает до костей, воскликнула:
— Там, должно быть, жуткая стужа!
И Селим, продавец амулетов, добавил:
— Не иначе как это место нарочно создано для джиннов, призраков и других злых духов.
Башир, согласившись со всеми предположениями, спросил:
— Интересно, друзья мои, помните ли вы молодую американку, о которой я вам рассказывал в начале первой истории и для которой я из гордости купил целую охапку цветов?
— Это та, красивая и независимая? — уточнила Зельма-бедуинка.
— Та, что сидела в грязной таверне «Маршико»! — проворчал старый Наххас-ростовщик.
— Та, что хотела взять тебя к себе на службу! — сказал Исмет, мужчина приятной наружности, торговавший розами.
— Но тебя тогда увезла на Гору старуха со страшными глазами, — заметил уличный писец Мухаммед.
И Башир ответил:
— Вижу, что госпожу Элен — так ее зовут — вы не забыли. Она действительно заслуживает того, чтобы о ней помнили. В этом вы сами скоро убедитесь.
И он продолжил свой рассказ:
— Не так давно приехав в наш город, госпожа Элен, дабы честь по чести предстать перед высшим обществом, состоящим из одних иностранцев, задумала устроить роскошный костюмированный бал. Ее собственный дом был слишком мал для подобных мероприятий, и она сняла на одну ночь мрачный и холодный постоялый двор, что стоит на вершине Крутого Холма. Для устройства бала понадобились яства и напитки, поленья для очагов, нужно было еще пригласить поваров, слуг и музыкантов. Все это, разумеется, стоило немалых денег. Но, как я понял впоследствии, когда госпожа Элен чего-нибудь хотела, она никогда не задумывалась о цене своих желаний.
Тут мудрый старец Хусейн, торговавший сурьмой, робко спросил:
— Но почему она сочла подходящим это жуткое место?
И Башир ответил:
— Веришь ли, отец мой, она решила, что это и есть настоящий арабский дворец. Она приехала из Америки и нашу страну знала по лживым книжкам, которыми одурманила свою взбалмошную голову.
Слушатели долго смеялись, а потом Башир продолжил:
— Разумеется, Абд аль-Меджид Шакраф, не будучи с ней знаком, не попал и в число приглашенных. Однако мой друг рыжеусый Флаэрти, который ничего в жизни не принимает всерьез и которого любят за то, что он вечно всех веселит, привел его с собой и велел мне их сопровождать.
Мой господин ради такого случая надел самый роскошный и самый нелепый из всех своих роскошно-нелепых нарядов. Он весь искрился с ног до головы. Настоящий халиф. А меня нарядил как придворного шута.
На балу он имел столь грандиозный успех, что некоторые люди, прежде неизменно блиставшие, как-то сразу оказались в тени. Так произошло с господином Буллерсом, торговцем золотом, увешанным монетами всех стран мира, и с начальником полиции, который нарядился средневековым рыцарем.
Что касается госпожи Элен, то ее, одетую в костюм танцовщицы-мавританки, появление Абд аль-Меджида Шакрафа привело в невообразимый восторг. Наконец-то она увидела человека, словно сошедшего со страниц книжек, полных, по ее мнению, жизненной правды. Госпожа Элен решила, что к ней пожаловал какой-то арабский вельможа — каид, паша или султан. С самого начала она завладела им и уже ни с кем больше не позволяла разговаривать. Абд аль-Меджид Шакраф, со своей стороны, сразу включился в игру: он ни слова не говорил по-английски, и я состоял при нем переводчиком.
Во время танцев Абд аль-Меджид Шакраф довольствовался тем, что с полным достоинства видом наблюдал за танцующими. И госпожа Элен, не желая отходить от него ни на шаг, отказывала всем, кто ее приглашал. Глядя на нее, гости, обиженные, что она совсем ими не занимается, принялись перешептываться и посмеиваться, но она ничего не замечала. Желая доставить удовольствие моему господину, она вдруг поднялась и начала покачиваться из стороны в сторону, полагая, что именно так делают настоящие мавританки.
Я, помнится, говорил вам, друзья мои, как хороша была эта молодая женщина. И Абд аль-Меджид Шакраф не устоял против искушения прикоснуться к ее прекрасному телу, лишь наполовину прикрытому одеждой: он обеими руками нежно погладил обнаженные бедра госпожи Элен.
— Вот счастливчик! — воскликнул, потирая пухлые руки, бездельник Абд ар-Рахман.
И красавец Ибрагим, продавец цветов, сказал, сверкнув в улыбке всеми своими ослепительно белыми зубами:
— О Башир, ты будоражишь мою молодую кровь.
Однако большинство женщин и несколько мужчин строгих нравов плюнули на землю в знак осуждения подобной непристойности.
И Башир продолжил:
— Госпожа Элен перестала танцевать, и я здорово перетрусил. Я решил, что она сейчас же устроит грандиозный скандал и даже даст моему господину пощечину. Гости подумали то же самое. Но ничего такого не произошло. Госпожа Элен повернулась ко мне и спросила с самым простодушным видом:
«Скажи, разве у арабских принцев это не означает, что мужчина предлагает молодой женщине выйти за него замуж?»
О друзья мои! До чего же заразительно сумасбродство! Мой господин напрочь забыл, что он просто подыгрывал госпоже Элен и что разговаривать с ней он должен через переводчика, роль которого исполнял я. На хорошем английском он заявил, что и вправду почел бы себя самым счастливым человеком, если б госпожа Элен согласилась выйти за него замуж.
А госпожа Элен, эта безрассудная головка, совершенно ничему не удивилась, даже тому, что Абд аль-Меджид Шакраф вдруг заговорил на другом языке. Глаза у нее засветились от счастья, и, подозвав своего самого важного гостя — американского генерального консула, — она воскликнула:
«Вот мой четвертый муж!»
При этих словах взрыв недоумения сотряс толпу слушателей. Всех интересовал один вопрос, который наконец и задал Баширу Сейид, уличный чтец.
— Уж не станешь ли ты нас уверять, недостойный горбун, что у неверных женщины имеют право заводить свой гарем? — в ярости вскричал он.
— Не стану, — ответил Башир. — Но они могут, если захотят, развестись с мужем и тотчас же выйти замуж за другого. Особенно легко это сделать в Америке. Поэтому-то госпожа Элен, еще такая молоденькая, уже трижды была замужем.
— Это вовсе не те обычаи, которые стоит перенимать, — проворчал старый ростовщик Наххас с реденькой желчного цвета бородкой, злобно и укоризненно посмотрев на молодых женщин, что сидели вокруг него и шептали, словно во сне: «Развестись с мужем… развестись с мужем…»
