Борис Пугачев - Зеркало для слепого
Вскоре вдалеке показался знакомый по прошлому приезду прапорщик.
— Бегом! — крикнул ему Виктор Григорьевич. — Ко мне!
Прапорщик подбежал и застыл, не говоря ни слова.
— Быстро принести для нашего гостя пару сапог. Бегом! Марш! — скомандовал Виктор Григорьевич и, обращаясь к Родику, добавил: — Сволочи. Сейчас что-нибудь не то принесут. Про размер-то я ему забыл сказать. Не сообразит, подлец.
— Вы уж очень строго. В следующий раз, чтобы вас не одалживать, кину в багажник сапоги. Надо было мне подумать, что прошли дожди.
Откуда-то сбоку вынырнул прапорщик с парой грязных сапог в руке и молча протянул их Виктору Григорьевичу.
— Кирзовые сгодятся? — спросил тот Родика и, не дождавшись ответа, обратился к прапорщику: — Останься. Родион Иванович примерять будет.
— Ого… Огромные. Не менее сорок пятого размера, — заметил Родик. — Можно прямо на туфли надеть.
— Сволочь. Что принес? — напустился на подчиненного Виктор Григорьевич. — Смирно. Кругом. За другими сапогами… Бегом… Марш! Я же говорил, что они идиоты. Не переживайте, сейчас принесут другие.
— Напрасно вы. Я бы и эти обул. Не в поход же идти.
— Откровенно говоря, идти нам вообще не надо.
— Почему?
— Скоро сами поймете. На что смотреть? Все машины одинаковые. Ну разбита у какой-нибудь фара — с другой снимем. Или еще что-то внешнее. Внутрь все равно не заглянешь. Это монстры. Что с ними при таком пробеге может сделаться? Если принимать их, то нужно специалиста присылать. Наш с вами вопрос — документы и деньги. Да еще обмыть покупку не забыть. Эти подойдут? Надевайте… Отлично… Ну вот, пришли. Смотрите. Можете завести, мотор послушать. Хотите, солдату прикажу прокатиться?
— Правы вы. Что мне смотреть… Пойдемте документы оформлять. Михаил Абрамович с водителями приедет, они все и посмотрят.
— Я вам говорил. Пойдемте в мою каптерку. Кстати, если уж мы сюда забрели — посмотрите кунги[5]. Очень удобная вещь. Дом на колесах. Печка есть. Можно взять полуприцеп, а можно вместе с «Уралом». Отдам за бесценок. Тысяч за тридцать-сорок. Вон тот — командный пункт дивизии — вообще шикарный. Охренеть можно. Командиры в таких походно-полевые гаремы держат. За шестьдесят тысяч отдам.
— Пойдемте взглянем… Действительно, удобные. «Урал» с кунгом я возьму. Мне машина сопровождения будет нужна. А по поводу полуприцепов подумаю. Пока даже представить не могу, куда их пристроить.
— Много куда. В нем же жить можно. На строительство, например. А лучше в поле поставить и телок драть. Ха-ха-ха.
В каптерке на обшарпанном письменном столе, произведенном, судя по виду, еще при вожде народов, стояла бутылка со спиртом и лежало несколько яблок.
— А где стаканы? — спросил Родик.
— Сволочи! Прапорщик! Где оружие? Погоны отниму!
На крики появился все тот же прапорщик.
— Сволочь! Из чего командиры пить будут? И воды нет. Сгною! А где наша авоська для денег?
Прапорщик удалился в соседнюю комнату и принес три граненых стакана, протирая их на ходу пальцами.
— Вот, — ставя посуду на стол, глубокомысленно заметил он.
— Зачем третий? Выпить хочешь, сволочь.
— Угу, — произнес второе слово прапорщик.
— А вот выкуси, — показав фигу и дурашливо вылупив глаза, заявил Виктор Григорьевич. — Командирам не хватит. Кругом. Шагом марш!
Прапорщик вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
— Идиот, — заметил Виктор Григорьевич. — Сволочи все.
— Это же, если я не ошибаюсь, ваша, как вы в прошлый раз сказали, правая рука. Зовут… Сергей.
— Идиот, но где взять других? Преданный. Однако распускать нельзя. Армия. Дисциплина должна быть. На службе он прапорщик. На воле, может, и Сергей. Сегодня служба.
— Строго, но справедливо, — пошутил Родик.
— Конечно, — не приняв шутку, отозвался Виктор Григорьевич. — Армия на этом стоит. Впрочем… Давайте же выпьем по первой. Яблочком закусывайте. Скоро обед. Распоряжусь, чтобы жрачку принесли.
— Не надо. Я приглашаю вас в ресторан. Здесь где-нибудь есть что-то приличное?
— Найдем. Может, телок позвать?
— Сегодня не стоит. Кстати, пока мы трезвые, давайте исполним формальности, — расстегивая сумку и вынимая пачки денег, предложил Родик. — Извините, купюры не самые крупные. Считать будете?
Вся сумма еле уместилась на столе. Виктор Григорьевич обвел их взглядом и опять заорал:
— Прапорщик! Сволочь! Ко мне!
Дверь мгновенно отворилась, и появился Сергей. У Родика создалось впечатление, что он подслушивал.
— Невыполнение приказа — трибунал. Где авоська?
Прапорщик протянул руку, и Родик увидел обычную хозяйственную сетку, с которой ходят за картошкой. Виктор Григорьевич вырвал сетку у него из рук и, не пересчитывая, начал складывать в нее пачки купюр.
— Взвесить, — кратко приказал он.
— Зачем? — спросил Родик, пораженный такими действиями.
— Я деньги по весу принимаю.
— И не ошибаетесь?
— Никогда. Деньги счет любят. Мне на довольствие недавно в банке вообще десятками выдали. Взвесили. Все до копейки сошлось. Взвешивать мы умеем. У меня же огромная столовая. Там все взвешиваем. Всегда все сходится. Даже если офицерам почти все отдали. Ха-ха-ха.
В это время появился прапорщик и застыл в проеме двери.
— Вольно. Взвесил?
— Так точно…
— Сколько?
Прапорщик протянул бумажку. Виктор Григорьевич посмотрел на нее, скомкал и бросил в угол.
— Все верно. Вот документы. Сделка завершена. Обмоем. Сергей, наливай!
По обращению к прапорщику Родик понял, что официальная часть завершена и Виктор Григорьевич уже считает себя свободным от службы.
— Поехали в ресторан, — предложил Родик.
— Не возражаю. Только давайте моего начфина возьмем. Вам с ним не вредно познакомиться. Кроме того, его телка в ресторане работает. К ней и поедем. Здесь недалеко. Спиртовича тоже с собой захватим.
— Не надо. Нормальной водки закажем.
— Чувствую в вас не ту кровь. Моя мама говорила: «Витя, экономить на чем-то нельзя. Экономить надо на всем». Мудрая женщина была, царство ей небесное. Папу научила все в семью нести. Папа умер. Мы с сестрой у него под кроватью два чемодана с деньгами нашли. Он инвалид войны был. Сельхозкооперацией заведовал. Экономил, может быть, не только свои. Жаль, поздно нашли. Денежки уже обесцениться успели, но все равно сразу мне квартиру купили, а то все по общежитиям скитался…
Ресторан с доставшимся ему от социализма расхожим названием «Ивушка», находящийся на другом конце города, оказался взятым кооператорами в аренду стандартным социалистическим кафе, которое в народе прозвали «стекляшкой». Перевести это заведение в ранг ресторана, вероятно, позволили застиранные скатерти и дешевая сервировка. Все остальное — от шатающихся столов и окружающих их стульев с потертыми дерматиновыми сиденьями до выщербленного пола из мраморной крошки — явно пережило не один десяток лет советского застоя. Их встретила миловидная, лет тридцати-тридцати пяти женщина. Начфин подчеркнуто фамильярно поцеловался с ней, нарочито удержав ее в своих объятиях дольше, чем это предписывали законы хорошего тона.
Родик, взяв бразды правления в свои руки, сделал щедрый заказ, а Виктор Григорьевич добавил к нему просьбу принести сначала водку.
Водка появилась на столе мгновенно, и Виктор Григорьевич быстро разлил ее в фужеры для вина, намеренно проигнорировав стоящие рядом водочные стопки.
— За Родину! — приняв торжественный вид, предложил он первый тост. — Товарищей офицеров прошу встать.
Выпив, он без паузы разлил оставшуюся в бутылке водку по бокалам и позвал официантку.
— Душа моя, — сказал он, и его толстое лицо расплылось так, что обвисшие щеки завибрировали в такт словам. — Кудесница. Следите, чтобы у нас водка не кончалась. Вот этот симпатичный мужчина нас сегодня угощает. А я халяву люблю. Несите быстренько и лучше холодненькую. Шагом марш… За бабе, — не дав никому опомниться, предложил он второй тост. — Офицеры пьют стоя с постановкой локтя. А я выпью с локтя.
Виктор Григорьевич водрузил бокал на локоть и, чудом удерживая его, опрокинул в рот, а потом с несвойственной для его комплекции ловкостью поймал в воздухе и театральным жестом поставил на стол. Родик выпил и изобразил восхищение, хотя в душе считал, что солидному человеку такие фокусы не к лицу.
— Давайте за вас, Виктор Григорьевич, — предложил он, наливая водку в освободившиеся бокалы.
— За командира! — поддержал начфин. — Чтобы пилось и моглось.
Застолье развивалось в лучших российских традициях. Появились новые бутылки, в том числе с пивом. Несколько раз выпили на брудершафт. Постоянно слышался громкий голос Виктора Григорьевича, который со все большим количеством матерных слов комментировал перестройку и предлагал противоречащие друг другу тосты. Он заметно опьянел и время от времени приставал к Родику с вопросом:
