Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
– Только учтите, – сказала я, – я с вас глаз спускать не буду. Леопольд, если он будет вести себя странно, сразу кричи и бей его по Pluribus Unum.
– Шутить начнет или что? – спросил Леопольд.
– Я не растлеваю малолетних, – обиженно сказал Димитриос. – Вашего покорного слугу арестовали по ошибке. Зачем мне домогаться детей?
– Кто вас знает, – ответила я.
– Я люблю детей, но к ним не пристаю, – повторил он.
– Вот и отлично, – сказала я.
Леопольд нырнул под стойку и скрылся в кухне. Теодор, к счастью, витал в облаках и опасности, угрожающей Леопольду, не заметил.
– «Баллада об Эдварде Шумахере», – сказал он вдруг нараспев. – «Той стародавнею порой, Когда был Запад дик, Ковбой гулял по прерии. Глуша бизона рык. Теперь за буйволятиной Народ идет в кабак, Да и ковбой уж не ковбой, Коль выпить не мастак».
– Не понимаю, какое это имеет отношение к Эдварду, – сказала я.
– Подожди, сейчас будет. «Шумахер Эдвард был разбойник, Из прежних лет герой, Он грабил супермаркеты И горд бывал собой. Брюхатил женщин он порой, В припадках бился часто…» Дальше еще не придумал.
– Не хочу тебя обижать, – сказала я, – но это не лучшее твое произведение. Для теледебюта не годится.
– Спасибо за откровенность.
– Почему бы тебе не спеть что-нибудь старое, уже обкатанное?
– Наверное, ты права, – сказал Теодор. Он присел за столик и принялся задумчиво грызть ногти. – Ничего у меня не получается. Я бездарен! Куда подевался Пирс? Привези он гитару, может, что-нибудь бы и вышло. А я бы ему подыгрывал.
– А с чего ты взял, что телевидение приедет? А впрочем, чего там, позвони ему. Вот, держи монетку.
Из-за стойки, вытирая руку кухонным полотенцем, вышел Александр.
– Телефон ломался, – сказал он.
– Что творится с этим городом? – вздохнула я. – Никогда мне отсюда не выбраться. Попала в западню. Мне восемнадцать лет, а я живу как в тюрьме.
– Тебе девятнадцать, – сказал Теодор. – Это мне восемнадцать. И это мое положение хуже некуда.
– Ты хоть можешь торговать своим талантом.
– Талант-шмалант. Да в этой стране каждый второй дебил пишет песни про защиту окружающей среды. И сцены они не боятся.
– Ну пишет – но не в стиле же Ноэля Коуарда, – заметила я.
Он грустно улыбнулся.
– А это уж совсем безнадежное дело.
В зал вошли, пошатываясь, Стив Хартли и Мариэтта.
– Есть здесь где спрятаться? – спросил Стив, озираясь. – Ничего, если я пройду на кухню?
Он прополз под стойкой и скрылся из виду. Александр и Димитриос о чем-то спорили по-гречески.
– Что еще там стряслось? – спросила я Мариэтту.
Она села за столик и достала сигареты.
– Понятия не имею.
– А Стив не боится, что те, от кого он прячется, увидят на стоянке его машину?
– Он оставил ее в кустах за рестораном.
– Почему он прячется? – спросила я.
– В библиотеку приехали то ли фэбээровцы, то ли кто. Стив, как их увидел, вспомнил что-то такое про компанию «Минотавр», о чем ему бы сообщать не хотелось.
– С чего бы ФБР в это время суток интересоваться пылесосами? – удивилась я. – Его мать так и держат в заложниках?
– Удалось туда дозвониться, – сказала Мариэтта. – Эдвард требует, чтобы ему отдали книги по сатанизму и черной магии.
– И больше ничего? – спросила я. – А «Джентльмены предпочитают блондинок», первое издание? Я бы от него не отказалась.
– Понятия не имею. Мод! – ответила Мариэтта резко. – Мы там пробыли с минуту, не больше. Стив запаниковал, и мы уехали. Умираю от голода! Как зовут того безрукого красавчика?
– Александр, – ответила я.
– Александр! – завопила она. – Скотина греческая, ты где? А ну, вылезай!
Я с восхищением наблюдала за ней. Мне и в голову не приходило видеть в Александре романтический объект.
Александр явился в мгновение ока.
– Это ты, что ли? – воскликнул он. – Ну, когда жениться будем?
– К сожалению, у меня изменились обстоятельства, – сказала Мариэтта. – Я повстречала другого. А сестра моя тебе не подойдет?
Отвергнутый Александр больше не казался мне таким уж привлекательным.
– Другого повстречала? – сказал он. – Кто он? Тот тип в кладовке? Я им займусь.
Подмигнув мне, он удалился на кухню.
– Зачем ты так сказала? – обиженно спросила я. – Теперь он начнет ко мне приставать.
– Ты слишком серьезно ко всему относишься, – сказала она. – Это же все игра.
– То есть ненастоящее?
– Настоящая игра.
– Но я не могу выйти замуж за однорукого повара-грека. В пицце слишком много холестерина, ее вредно есть каждый день. О, чуть не забыла! Леопольд, где же пицца? – крикнула я, обернувшись к кухне.
– Чем он там занимается? – спросила Мариэтта.
– Откуда я знаю? – попыталась ответить я столь же резко. – Его учит готовить пиццу растлитель малолетних.
– Мод, нельзя быть такой безответственной! – сказала Мариэтта и, бросив сигарету на пол, отправилась на кухню.
Через мгновения раздались взрывы хохота и испуганный вопль Стива Хартли.
– Похоже, Греция симпатичная страна, – сказал Теодор, подойдя к огромной, во всю стену, фотографии.
Это был пожелтевший снимок с панорамой Афин – то ли запечатлевший город в день страшной экологической катастрофы, то ли просто за долгие годы прокоптившийся насквозь.
– Пожалуй, нам тоже надо сходить на кухню, – сказала я. – Все самое интересное происходит без меня. И так всю жизнь. Мало того, что мне никогда отсюда не выбраться, – мне никогда не бывать в гуще развлечений. Никогда не сходить на премьеру Нью-Йоркского балета.
– Ты же не любишь балет, – сказал Теодор.
– Неправда! Откуда мне знать, люблю или нет, если я видела его только по телевизору, а на нашем крохотном экранчике разглядеть ничего невозможно.
– Пицца! – объявил Леопольд, появляясь из кухни. – Александр интересуется, нравится ли тебе боулинг.
– Пусть сам у меня спросит! – ответила я. – Хамство какое!
Теодор подошел к стойке и взял у Леопольда пиццу.
– Она точно готова? – спросил он. – На вид сырая.
– Это потому, что Димитриос разрешил мне добавить еще несколько ингредиентов, причем бесплатно.
– А это что за клейстер?
– Арахисовое масло. Димитриос приглашал меня заходить когда захочу, он меня будет угощать пиццей. Но всех он даром кормить не может.
– Неплохо! – сказал Теодор. – Он тебя не домогался?
Леопольд с отвращением поморщился.
– Научись верить людям, Теодор, – сказал он. – Возможно, порой я бываю кокетлив, но дефлорировать себя не дам.
– Леопольд, ты сам не понимаешь, что несешь! – сказала я. – Ты ж даже не знаешь, что такое «дефлорировать».
– Библиотекарша читала нам в детском зале «Кандида» Вольтера, – сказал он.
– Неужели? – спросила я. Леопольд кивнул. – Ну тогда объясни, что такое «дефлорировать».
Леопольд смущенно пожал плечами.
– Это когда с тебя снимают флору, то есть цветы всякие.
– Где нож для пиццы? – спросил Теодор.
– Здесь. – Леопольд задрал штанину и вытащил засунутый в кроссовку круглый нож.
– Леопольд, это же очень опасно, – сказал Теодор. – Ты мог пораниться.
– Пока я жив, никто больше не посмеет заехать мне по носу! – гордо заявил Леопольд.
– Ты что, собираешься закалывать обидчиков? – сказала я.
– Нет, но я могу их резать на кусочки, – сказал он. – Эдвард мне объяснил, что меня как несовершеннолетнего судить нельзя.
– Как знаешь, – сдалась я. – Ладно, тащи сюда свою авторскую пиццу. – Я положила кусок на бумажную тарелку, прихватила несколько салфеток и перечницу и направилась к нашему столику. – Так все-таки с чем же она?
– Со всем, – ответил Леопольд. – На несколько кусочков я положил ананасы, анчоусы и сердечки артишоков, специально для себя.
– Сердечки артишоков! – воскликнула я. – Я их обожаю. Мог бы и мне положить.
– Если хочешь, я их выковыряю и отдам тебе, – грустно сказал Леопольд.
– Что со Стивом? – спросила я. – Я слышала крики. Что там происходит?
– Александр победил его в арм-рестлинге, – сказал Леопольд. – Пойти, что ли, спросить, не хотят ли они пиццы?
– Не суетись, – ответила я. – Если захотят, сами придут. Нам больше достанется.
Он все-таки пошел и через минуту вернулся, тихо усмехаясь.
– Что они там делают, Леопольд? – спросила я.
– Не стоит говорить.
– Нет, скажи!
Он пожал плечами.
– Они развлекаются. Шалят. Ну, понимаешь? Тебе туда идти, пожалуй, не стоит. Ты слишком утонченная.
– Верно подмечено, – сказала я. – Мог бы с этого и начать.
Мы принялись за пиццу, и тут вошли трое мужчин в практически одинаковых костюмах. По виду – не из Нокомиса. Они походили на инопланетян, тщетно попытавшихся принять человеческий облик.
– Поверить не могу, что библиотекарша детям читала вслух «Кандида», – нарочито громко сказала я Теодору. – Разве его еще не запретили?
Один из мужчин подошел к нам.
– Здесь есть кто-нибудь из обслуги? – спросил он раздраженно. – Что тут происходит? – И он направился в сторону кухни.
