Валентина Мухина-Петринская - Позывные Зурбагана
Было еще тихо. Но, показалось мне, что-то зловещее уже вступало в эту неспокойную тишину. Я не знал, чего именно ждать от этой горной, и растерянно смотрел во все стороны. Обежал вокруг рулевой рубки на ту сторону палубы. С гор ползли странные, липкие по виду, мертвенные облака, и в жуткой тишине все птицы умолкли, даже чайки; не звенели уже цикады. Желтоватые плотные облака сползали в воду.
И вдруг, начав с низкого басовитого гудения, что-то злое, страшное стремительно прошло всю октаву, закончив нестерпимо высокой нотой, почти свистом.
Меня чуть не снесло в воду. Счастье, что я стоял, инстинктивно держась за дверь, и сразу нырнул во внутренний коридор. Пол дрожал: машина работала полным ходом. Заякоренное, опутанное канатами, носом к теплой ласковой земле, это неподвижно стоявшее судно работало в полную силу, всеми своими механизмами, чтоб только удержаться в этой неподвижности.
Мы стояли, а те несчастные на моторке пересекали бухту. Никогда не предполагал, что такое бывает. Еще мгновение назад была тяжелая маслянистая тишина, и вдруг сразу внезапный ужасающий ветер, ураган. Я бросился в кают-компанию к людям.
Парень (это был Талик) уже пришел в себя, Христина забинтовала ему голову. Теперь он смотрел в окно. Лицо его перекосилось от неописуемого ужаса. Его поддерживал Алеша, сам без кровинки в лице. Я подбежал к окну: «Ча-ча-ча» летела в воздухе, как планер, над черной бурлящей водой прямо на скалистый мыс, обрывающийся в Байкал. Мыс, на котором какой-то час назад стоял я, чувствуя себя как в инопланетном храме.
На наших глазах лодку с невероятной силой ударило об отвесные скалы, и больше мы не видели ни обломков, ни людей.
Раздался крик боцмана: лопнул один из канатов, удерживающих «Баклан» носом против ветра, заскрежетали по дну якоря. «Вот и все…» — подумал я обреченно. Но «Баклан» устоял.
Кто-то погладил меня по плечу. Оглянулся: отец.
— Ты сядь, Андрюша, — ласково сказал он. Я сел рядом с ним. Сильно потемнело. Разве это вечер?
Горная бушевала часа четыре. Стихла так же внезапно, как и налетела. Однако мы не решились выйти в море и переночевали в этой же бухте, не убрав крепления.
Глава пятая
ПОЗЫВНЫЕ ЗУРБАГАНА
В Зурбагане мы пришвартовались около полуночи. Отец жил неподалеку от порта на набережной Космонавтов. Приглашал к себе Алешу с Женей, но они решили переночевать на «Баклане», а я, договорившись с ними о встрече на завтра, пошел с отцом.
Парня с погибшей «Ча-ча-ча» пришлось отправить в больницу. У него было сотрясение мозга, и Христина боялась за его рассудок.
Она тоже осталась ночевать на судне.
У отца была просторная квартира на третьем этаже — квадратная угловая комната с балконом, большая кухня и ванная комната. Кто-то вымыл днем полы и стер пыль, было свежо, уютно, чисто.
Отец включил свет, открыл окна и, насвистывая, пошел на кухню ставить кофе.
— Будешь спать на диване, — крикнул он мне весело из кухни. — На нем обычно спят командировочные из начальства. Гостиница всегда переполнена, вот и ночуют у меня. Рад, что это будешь ты.
В комнате, кроме дивана-кровати, стояла еще тахта, на которой спал отец. В изголовье торшер. Письменный стол у окна, стеллажи с книгами и какими-то фигурками, кресла. На полу оригинальные коврики из кусочков шкур лося, оленя и еще каких-то зверей.
На полках расставлены изделия из рога, дерева и камня, которые сначала показались мне абстракционистскими, но, всмотревшись, я понял: изделия северных народностей — так они видят.
На стенах развешаны отличные фотографии нескольких росписей и человекообразных масок-личин. Рисунки лосей, оленей, птиц, сцены охоты, изображения Солнца, Луны, созвездий. Я засмотрелся.
Меня поразила отчетливая фотография рисунка женщины. Первобытный художник изобразил прекрасное лицо… по-моему, не земное. Мягкий сердцеобразный овал лица, широкая верхняя часть, в которой еле уместились непропорционально огромные, широко раскрытые, притягивающие глаза миндалевидной формы, прямой нос с круглыми ноздрями, выпуклые губы и узкий подбородок. Я обомлел.
— Папа, но ведь это же инопланетное существо! — вне себя закричал я. — Это не человек?!
Отец с улыбкой заглянул в комнату.
— Эпоха неолита, — пояснил он. — Конечно, это не индивидуальный портрет. Может быть, художник воплотил свой идеал красоты.
— Нет, папа, эта женщина с другой планеты. Может, с Марса, а может, даже из другой галактики…
Отец добродушно усмехнулся.
— Кто знает, не менее шести тысяч лет назад создано это. В материалах нашего краеведческого музея, основанного, кстати, родным дедом Христины Даль, собрано много орнаментов — на одежде, обуви, всяких изделиях из дерева, кости, бересты. Мне лично довелось видеть десятки совершенно изумительных изображений на базальтовых валунах и скалах.
Когда-нибудь мы с тобой слетаем к верховьям Ыйдыги, и ты увидишь сам. Тоже скажешь, человек не мог создать такое? А человек все может. Каменный век — и уже гений! Гений!.. Соплеменники, наверно, считали его одержимым, и почти наверняка он не был лучшим охотником, не славился силой. И его легко мог обидеть самый тупой и звероподобный из его племени, которого раздражало, для чего он это делает…
— Первый мещанин, — буркнул я.
Отец одобрительно кивнул и вернулся в кухню. Я пошел за ним. Кухня тоже была просторной и чистенькой. На окне веселенькие занавесочки в цветочках. В общем, даже уютно.
Я обратил внимание, что отец все сильнее и сильнее прихрамывал. Лицо его моментами кривилось от боли. Я спросил, что с ним.
— Слишком много ходил последние дни, культя и воспалилась. Придется полежать денек-другой… — пояснил отец.
Я не понял: какая культя?
— Ну, у меня же нога ампутирована.
— Ты… без ноги?
— Ну да.
Я, что называется, обалдел.
— Как же я не заметил?
— Походка у меня не нарушена.
— Папа, это на фронте?
— Что ты, Андрюша! Мне в войну и десяти не было. Совсем маленький. Отморозил я ногу. В наледь попал. Началась гангрена. Пришлось удалить. Э, неохота рассказывать.
— Вот почему ты оставил свою работу!
— Да. Тысячи километров исходил без карты по непролазной безлюдной тайге, горам, ущельям. С помощью простейших приборов разметили трассы будущих строек. Последние несколько лет был начальником партии изыскателей. Кстати, я тебе подарю одну книгу. Никогда не расставайся с ней.
Мы выпили кофе, затем вернулись в комнату. Отец достал из письменного стола толстую книгу в красном переплете и протянул ее мне.
Это была Красная книга. Дядя Яша все пытался достать ее и никак не мог — в Москве! На суперобложке изображения зверей и птиц, а внизу надпись: дикая природа в опасности.
Я столько слышал об этой книге, и вот она моя!
Задумчиво, строго и как бы с раскаянием он смотрел на меня. Потом вздохнул и, постелив постели, стал раздеваться. Впервые он при мне остался в трусах и майке. Да, у него был протез. Он снял его, осторожно обмыл теплой водой из таза культю и вытер полотенцем. Нога заметно воспалилась и покраснела.
Он слишком много ходил, не отставая от молодых ученых. Никто и не догадывался, что у него протез.
— А Христина знает об этом? — почему-то спросил я.
— Еще нет. — Лицо его омрачилось.
Он растянулся на тахте и прерывисто вздохнул.
— Ты поможешь нам устроиться поскорее на работу? — спросил я, когда улегся на диван (я даже не раскладывал его) и выключил свет.
— Да. Тебе удобно на диване?
— Спасибо. Хорошо. А что нам предложат?
— Алеше — пекарню. Хлебозавод мы еще только начнем строить. Думаю, он управится пока с одним помощником. Там две женщины работали, но вышли замуж и уехали с мужьями-бамовцами в тайгу.
— А Жене? Он ведь шофер-испытатель и механик!.. Слесарь, кажется, отличный.
— Прекрасно. Дадим ему новую машину. Какую захочет. Любой марки.
— А я?
— Тебе предложат курсы. Любые, какие понравятся. — Он перечислил, какие у них работают курсы. Я выбрал — шоферов.
— Почему именно шоферов? Зимой здесь водителям крайне тяжело работать. Не представляешь даже. Поступай ко мне лаборантом.
— Что я, ехал в тепле сидеть? Зато буду ездить по всему Забайкалью, ознакомлюсь с краем. Легковую машину я ведь умею хорошо водить. Научусь и грузовик.
— А права есть? Я замялся.
— Права не успел получить… Лет мне не хватило, понимаешь,
это ведь Москва,
— А сейчас тебе семнадцать?
— Скоро семнадцать. Я был рослый мальчишка, и мама ухитрилась меня в первый класс шести лет устроить.
— Учился хорошо?
— Троек никогда не было. Мне легко все давалось.
— Ну, добро, сын. Пока курсы откроются, ты отдохни недели две-три.
— Ага, отдохну. Мне так хочется добраться до красок— они со мной. Хорошие краски. Не какие-нибудь. И холст. И кисти. И этюдник. Мне завещал, умирая, художник Никольский.
